Беатрис

— Как фамилия Касима? — спросила Чарли.

— Фардоса. Касим Фардоса.

— У тебя есть его номер телефона?

— Да, но он только что уехал к своим родственникам в Данию, и теперь я сама не могу до него дозвониться. Мне очень тревожно, что он… он не совсем в себе.

— Мне нужен его номер.

— Да-да.

Амина достала телефон и продиктовала номер.

— Ты можешь показать сообщение, которое он тебе послал? — спросила Чарли.

— Я его удалила, — ответила Амина. — Не хотела, чтобы Джамал…

— Он ревнует?

— Нет, но это выглядело бы странно. Но я звонила Касиму, когда ехала к нему. Этот звонок сохранился.

Она потыкала в телефон и показала исходящий звонок в то самое время.

— Прости, — повторила Амина. — Что теперь? Я имею в виду — что будет со мной?

— Мы проверим, соответствуют ли твои слова истине, — ответила Чарли.

— Что-нибудь еще? — спросила Амина и огляделась. — Мне нужно закончить.

Когда они вышли из комнаты, Чарли бросила через приоткрытую дверь взгляд в спальню. Тут она замерла и почувствовала, как сердце забилось чаще — там, в ногах двуспальной кровати, стояла белая колыбелька.





Сара


Марианна уехала к своей старенькой больной маме и взяла с собой Пикколо. Мама уже была при смерти, но, видимо, отказывалась умирать, потому что Марианна все не возвращалась. Теперь ее роль взяли на себя Эмили и Франс.

Пока Марианна в отъезде, мы могли спускаться в подвал каждую ночь. Теперь мы уже не рассказывали о самих себе, а запоем читали письма сумасшедших.

Среди них был Орвар, который писал, что за ним все время следят, что повсюду подслушивающие устройства, а в вентиляции ядовитый дым. Или Вивианна, которая дрожащими руками, не делая пропусков между словами, умоляла разных членов семьи забрать ее: «пожалуйстазаберименядомой».

И еще та мама, которая писала своей дочери. Она писала больше всех и, хотя порой речь шла о мышиной семье в человеческой одежде или главном враче верхом на лебеде, в ее письмах сквозило что-то настоящее — горе и тоска по дочерям.

— Послушайте вот это, — сказала Лу и стала читать вслух:

«Мы сидели на скамейке у павильона, и я сказала Флоре, что вот она идет. Вот моя дочь. А потом… потом я увидела ребенка у тебя на руках. Ты несла сестренку. Она вернулась.

Я вовсе не хотела тебя пугать. Не хотела отбирать у тебя малышку. Просто хотела подержать ее немного. Так давно я об этом мечтала».

— У нее глюки, — заявила Никки. — Нет, ну правда, она же сама писала, что малышка умерла.

— Да прекрати перебивать, черт подери! — воскликнула Лу. — Дай мне дочитать до конца.

— Конечно, — откликнулась Никки. — Просто мне показалось, что это странно. Продолжай.

«Я сказала Флоре, что мне нужна помощь, потому что я видела вас так ясно, что готова была подбежать и прикоснуться к вам. Но Флора тоже вас видела. Она видела вас так же ясно, как и я.

Я не хотела вас пугать. Просто так обрадовалась, что обе мои девочки пришли ко мне. Случилось то, о чем я мечтала… целую вечность. Я не хотела отбирать у тебя малышку, я просто хотела подержать ее… но тут появился Эденстам с целой армией белых халатов, и меня увели от вас».

— Тьфу ты черт, — горько сказала Лу. — Как же так можно, а?

— Ты что, уходишь? — спросила я, когда она поднялась.

Лу сказала, что ей нужна передышка, что я могу читать дальше, если хочу.

Я взяла письмо и стала читать вслух.

«Эденстам говорит, что должно пройти время, прежде чем ты приедешь снова. Он говорит, что визиты отдаляют мое выздоровление. А вашу фотографию, которую мне прислали… я не могу оставить ее себе, потому что от нее я плачу, поэтому я посылаю ее обратно. Не знаю, что еще я могу с ней сделать».

— Как грустно! — проговорила Лу, которая, сделав круг по комнате, остановилась у меня за спиной.


— Дай посмотреть, — сказала она, когда я достала фотографию.

Я протянула ей снимок, не взглянув на него сама.

— Тут написано «мать и дочь», — сказала Лу. — Может быть, это был не ее ребенок, а внучка? Это отчасти объясняет…

— Дай другим посмотреть, — велела Никки. Фотография пошла по кругу. Когда она дошла до меня, я увидела, что она снята в диком заросшем саду. На снимке была изображена молодая женщина с младенцем на руках.

— Она не может быть мамой, — сказала Никки, наклонившись над фотографией у меня в руках. — Она сама как ребенок.

— Вовсе нет, — возразила Лу. — Она выглядит как мама. Это видно по глазам.

— Разве такое видно по глазам? — спросила Никки.

Лу не удостоила ее ответом.

Я спросила, все ли с ней в порядке, и она ответила, что человек не может быть в порядке, когда его оторвали от семьи, что никто из нас не в порядке.

Я кивнула — наверное, она права.

— Скоро я поеду к ней, — сказала Лу. — Возьму машину и свалю к маме. Кто со мной?

Она оглядела группу.

— Я тоже с тобой, — сказала я. — Мне ведь надо с ней познакомиться.

— Спасибо, — сказала мне Лу. — На тебя можно положиться.

Она снова перевела взгляд на стопку писем.

— Почему эти твари не отослали ее письма? — спросила она. — Неужели так сложно отправить письма тех, кто совершенно оторван от мира в таком жутком месте?

— Может быть, у них были причины? — предположила я.

— Какие такие гребаные причины? — рассердилась Лу. — Что в этих письмах такого опасного? Дочери важно было это прочесть. Никки, у тебя есть покурить?

Никки кивнула и протянула ей пачку «Мальборо».

Лу закурила и сделала три глубокие затяжки.

— Маму нельзя разлучать с ребенком, — сказала она. — Это против законов природы. Против всего.

Я подумала о своей маме, которая без всяких проблем нарушала эти самые законы.

Лу продолжала объяснять, что все же их нельзя разлучить совсем, потому что они все равно связаны — мать и дитя. Хотя они врозь во времени и пространстве, ничто не может этого изменить — они одно целое.





30




Мадлен Сведин сидела в помещении для допросов полицейского участка, и Чарли констатировала, что теперь она гораздо больше напоминает тот образ, который транслировала в социальные сети. Молодая женщина, похожая на девочку с косичками и в длинном платье, исчезла. Теперь на ней были узкие облегающие джинсы, лицо тщательно накрашено.

Не пожелав ни кофе, ни чая, она захотела узнать только одно — почему ее вызвали?

— Сегодня я побывала у вас дома, — начала Чарли. — Я пришла, чтобы поговорить с Аминой, и случайно увидела в спальне колыбель.

— Это запрещено? — спросила Мадлен. — Держать в спальне колыбель?

— Нет, но, учитывая тот факт, что Беатрис пропала, а у вас, насколько нам известно, детей нет, то, думаю, вы понимаете, что мы обязаны задать вопросы.

Мадлен посмотрела в окно и сделала глубокий вдох, прежде чем посмотреть в глаза Чарли.

— Я была беременна, — произнесла она.

Чарли сидела молча, ожидая продолжения.

— Когда я рассказала маме, она привезла колыбельку, — продолжала Мадлен. — Она только что продала свой дом, ей некуда было ее девать, так что…

— А что случилось? — спросила Чарли. — В смысле…?