Беатрис

Когда я проснулась, в комнате царил полный мрак. Что-то было не так. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла — тишина. С верхней кровати не слышалось дыхания Лу.

— Лу! — шепотом окликнула я.

Ответа не последовало.

Я села.

— Лу!

Ее не было в комнате. Я надела тапки и пошла в комнату Никки. И там двухэтажная кровать пустовала.

Позади меня раздались мягкие шаги. Я обернулась и увидела Пикколо, которая сразу же завиляла хвостом.

— Где все? — спросила я. — Где девочки?

Уродливый хвост Пикколо заработал еще сильнее, затем она побежала к лестнице. Я последовала за ней. Когда мы спустились на цокольный этаж, Пикколо остановилась у большой закрытой двери и поскреблась в нее.

— Там кто-то есть? — прошептала я.

Пикколо заскулила и снова поскреблась в дверь.

Поколебавшись пару минут, я нажала на ручку, и дверь открылась.

Они сидели кружком на полу — в ночных рубашках, тапочках и гибернальных шляпах. В первое мгновение мне показалось, что передо мной сборище сумасшедших из прежних времен — несчастные души, не находящие покоя после лечения на вращающихся стульях, проваливающихся под ногами люках и лоботомии.

— Кто там? — произнес чей-то голос. — Выступи из тьмы, чужак!

— Это я.

— Садись, Сара, — сказала Лу. — Мы как раз собирались слушать сказку.

Я вошла в комнату. Посреди круга стояли бутылки с зажженными в них свечами. Пламя свечей отбрасывало тени на их бледные лица под полями шляп.

— А что будет, если нас тут застукают? — спросила я.

— Никто нас не застукает, — ответила Лу и подвинулась, освобождая мне место. Она взяла у Никки бутылку.

«Душевный покой» — так папа называл крепкие спиртные напитки. Он так и говорил: «Бутылка душевного покоя». «И в этом он был совершенно прав», — подумала я, когда обжигающая жидкость потекла в горло и тяжесть, давившая на грудь, отступила.

— Продолжай, Никки, — сказала Лу.

Никки опустила голову и продолжала:

— Жила-была девочка…

Она подняла голову и попросила всех нас закрыть глаза.

Я закрыла глаза, от души желая быть такой девочкой, которая еще верит в сказки и истории со счастливым концом. Я хотела бы, чтобы где-то оставалась для нас надежда, чтобы мы вышли из «Умопомрачения» здоровыми, сильными личностями и обрели нормальную жизнь. Ничего сверхъестественного, просто самую обычную жизнь.

Я сидела с закрытыми глазами, когда Никки стала рассказывать про девочку в крошечной однушке в многоэтажке в пригороде. Так я сидела, пока она рассказывала о том, как не хватало денег, как холодно было в квартире, о голоде и о том, как мама хваталась за любую подработку. Я еще крепче зажмурилась, когда она рассказала про младшего братишку, о котором ей пришлось заботиться в те ночи, когда мама не приходила домой.

— Почему она не приходила? — спросил кто-то.

— Тихо! — сказала Лу. — Не прерывай сказку!

Мы сидели молча, слушая продолжение. Все началось с глотка вина, потом сигареты и таблетки, потом кое-что потяжелее. Просто потому, что ей хотелось ощутить покой. Иногда ей хотелось чувствовать себя спокойной и счастливой.

— Продолжай, — сказала Лу, когда Никки смолкла.

— Даже не знаю, захотите ли вы слушать дальше, — пробормотала Никки. — Не самая приятная история.

— Лучше будет, если ты расскажешь об этом, — сказала Лу тоном в точности как у Марианны. — Возьми нас с собой в прошлое. В то место, где больнее всего.

— О’кей, — сказала Никки. — Тогда пошли со мной. Пошли со мной в квартиру в пригороде, в кровать с грязным матрасом. Ну, глаза-то закройте.

Я не хотела туда. Мне грязные кровати и матрасы давно встали поперек горла.

Кажется, они были футболисты — или хоккеисты, Никки точно не помнила. Она сказала, что и наплевать, это одно и то же. Она забыла, сколько их было — человек пять или шесть. И они ее привязали. Никки расставила руки и ноги, показывая.

— Почему ты вообще с ними пошла? — спросил кто-то.

— Это совсем другая история, — ответила Никки. — Но если вам обязательно нужно знать — я не очень-то помню.

— Продолжай, — сказал Лу.


— Они привязали меня в форме буквы «Х», — сказала Никки. — Привязали ноги и руки к столбам по краям кровати. А потом… Потом трахали меня во все места, в какие могли и…

— Отдай бутылку, — внезапно сказала мне Лу. — Ты что, все собралась одна выпить?

Я протянула ей бутылку. Лу сделала три больших глотка и послала ее дальше по кругу.

— Они трахали меня во все места, — проговорила Никки. — Мне казалось, что я разорвусь на две части. Я подумала, что умру, и что это даже хорошо — как хорошо будет исчезнуть, перестать дышать.

Мне хотелось, чтобы Никки замолчала — мне стало плохо, я не желала слушать дальше. Казалось, это я сама лежу, растянутая на матрасе.

— Потом на меня что-то начало капать, — продолжала Никки. — Я подумала, что это вода — я лежала с закрытыми глазами и подумала, что они, может быть, решили меня помыть, но потом я почувствовала запах… и открыла глаза… и увидела, как они ссут. Они стояли и ссали прямо на меня.

Все сидели молча. Я заморгала, чтобы прогнать картинку — тело Никки, распростертое на кровати, покачивающиеся пенисы, моча, текущая по ее телу.

— А потом они сказали, что я сама хотела, — проговорила Никки. — Будто я сама хотела, чтобы на меня нассали.





14




Чарли легла на постель в гостиничном номере и включила телевизор. Выбритый до блеска диктор рассказывал о новостях — вернее, об отсутствии новостей по поводу похищения Беатрис Пальмгрен. Фотографии виллы в Хаммарё, Стина крупным планом, призывающая общественность звонить в полицию, если они что-то видели или слышали. Затем краткое интервью в городе — мама с малышом на руках, которая, глядя прямо в камеру, сказала, что все это ужасно, что весь город затаил дыхание.

Как раз в тот момент, когда Чарли уже почти засыпала, перед глазами нарисовался образ. Мужчина в кожаной куртке, запах дубленой кожи и смех. Она открыла глаза и уставилась в темноту, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь еще: черты лица, цвет волос — все, что угодно. Когда у нее ничего не вышло, она снова закрыла глаза, пытаясь вернуться в то состояние, в котором только что находилась, но это не получалось — сердце отчаянно стучало. Что же произошло, черт подери?

Чарли заставила себя мыслить спокойно и рационально. Опасности нет. Не впервые она привела к себе домой мужчину — единственная разница, что в этот раз она забыла его. Но она осталась жива и не пострадала.

Однако эти мысли почему-то не утешали.

Она поднялась с постели, отодвинула тяжелые темные портьеры на окнах и выглянула на улицу. Под окнами, чуть пошатываясь, шли под ручку две молодые легко одетые женщины, а за ними несколько мужчин в костюмах и пальто. Суббота — народ идет в бар или уже из бара. Часы показывали двадцать минут первого. Чарли понимала, что ей следует лечь обратно в постель, но вместо этого открыла мини-бар.

Там стояла маленькая бутылочка с красным вином и буквально просила, чтобы ее выпили. Отпив три больших глотка, Чарли ждала, пока придет долгожданное чувство покоя. «Плевать, что эффект недолговечный, а похмелье тяжелое, — подумала Чарли. — Игра стоит свеч».

Ей вспомнился последний визит к психологу.

— Расскажи мне какое-нибудь воспоминание детства, — попросила Эва. — Первое, что придет в голову. Что ты помнишь?

— Маму.

— Свою маму?

— Да.

— Что она делает?

— Она… танцует. Она танцует в нашем саду в Люккебу.

— А ты? Что делаешь ты?

— Я сижу на подоконнике в своей комнате и смотрю на нее. Я хочу, чтобы она зашла в дом, потому что на ней слишком мало одежды, а на улице холодно, но она словно бы не слышит меня, так что я… я выхожу в сад и пытаюсь увести ее, но она слишком быстро движется.

— Пусть она остается в саду, просто сделай музыку потише. Что бы ты сказала ей сейчас, если бы она остановилась и послушала тебя?

— Чтобы она зашла в дом, потому что уже поздно… что я боюсь…

— Чего ты боишься?

— Что она покинет меня, что я останусь одна.

— Скажи ей об этом.

И Чарли закрыла глаза, вызвала в памяти образ сада в Люккебу, где музыка стихла и Бетти замерла в разгар танца.

— Я не хочу, чтобы ты покинула меня, мама. Я не хочу остаться одна.



Чарли вернулась в постель, достала телефон, посмотрела температуру и констатировала, что прогноз верен. Всего два градуса. Она надеялась, что Беатрис не замерзнет, что кто-то — кто бы это ни был — согревает ее. «Пусть мы найдем ее живой», — подумала она. Однако замерзшее маленькое тельце так и стояло у нее перед глазами, когда она засыпала. Синие губы, закрытые глаза.