Бар "Безнадега"

- И у него была дикая просьба, - добавляет Эли, прислоняясь ко мне, почти так же, как в баре несколькими часами ранее. Я чувствую, как расслабляется ее спина, чувствую даже через ткань куртки. Хотя этот ее жест тоже чистая показуха. – Он хотел увидеть мой список.

- Каким образом? – Доронин снова весь подбирается, напрягается, подается вперед, в лице прибавляется эмоций, в глазах – заинтересованности.

- Понятия не имею, - пожимает Громова плечами. – Возможно, хотел, чтобы я прочитала ему имена. Он кого-то искал, Глеб.

- Он искал свою дочь, Эли. – смотритель почти разочарованно откидывается на спинку кресла. - Мы оба это знаем… - качает головой.

Пять лет назад Алина пропала. И с тех пор Озеров стал медленно, но верно съезжать с катушек. Все еще надеялся ее найти.

Надежда – самое сильное, самое глупое и самое мучительное чувство. Она не горит, она тлеет, как угли. Вот только ты на этих углях жаришь собственное сердце. Игорь… засунул его туда не раздумывая. Выдрал, обернул в фольгу и швырнул не глядя.

- Не думаю, - не спешит Лис соглашаться. – Игорь… - и обрывает себя на полуслове, о чем-то задумавшись, не торопится ничего говорить.

И я, и Доронин ждем продолжения, кажется, что с одинаковой жадностью.

- Эли? – спрашиваю в итоге. Спрашиваю, потому что о том, зачем Игорю понадобился список, я совершенно ни черта не знаю. Бывший смотритель как-то не удосужился сообщить. А я не удосужился выслушать. А теперь я не сомневаюсь, что все, что происходит, связано. Дашка, ведьмы, мертвая собирательница, Игорь, возможно, даже Кукла. Осталось только понять, как именно это связано и при чем тут Лис.

- Кажется… он больше не верил в то, что Алина жива, в то, что он сможет ее найти. Похоже, Игорь ищет тех, кто ее забрал…

- Если ее кто-то забирал, - качает Доронин головой.

- Игорь так считает, - пожимает Эли плечами. – Он просил меня просмотреть список, поискать что-то, что выбивается из обычного дерьма. Не знаю, почему искал именно среди моих душ. В конце концов, я не единственная в этом новом проклятом Вавилоне, кто имеет дело с убийствами.

- Что-то нашла?

- Нет, - немного устало вздыхает Эли. - Ни среди старых, ни среди новых я ничего не увидела, но… - она резко поворачивает ко мне голову, смотрит в глаза. Взгляд ошарашенный, не дышит. Лис замирает, застывает, почти каменеет.

- Но… это было до того, как ты приехала на труп Карины, - говорю вместо Громовой.

- Да, - отмирает Эли, снова смотря на Доронина.

- Твою ж… - бесится смотритель. – Пора подключать контроль, - бормочет едва слышно и тянется к трубке. Но прежде, чем набрать номер, вскидывает голову, будто очнувшись на миг, будто поднявшись из глубины на поверхность, чтобы глотнуть воздуха и снова погрузиться, - я хотел попросить Ковалевского присмотреть за Эли… - начинает Доронин, рассматривая нас. Меня и Эли. Эли и меня. Я почти слышу скрип шестеренок в его голове.

Красная трубка у уха, палец зажимает рычаг, из-под пиджака торчат замызганные рукава рубашки. Вчерашней.

Доронин еще не был дома. И, кажется, сегодня уже не попадет.

- …но, надеюсь, в этом нет необходимости.

- Нет, - киваю согласно и поднимаюсь на ноги, утягивая Громову за собой. – Набери, когда будет время поговорить о Кукле, - Доронин вздергивает брови. – О Варваре, - добавляю и беру Громову за руку. Надо торопиться – нам еще вещи собирать. Ее и ее кота. – А я уверен, что поговорить о ней тебе захочется.

Глеб рассеянно кивает, и мы скрываемся за дверью. Хочется побыстрее убраться отсюда. Смотрители всегда навевали на меня смертную тоску. Ничего не могут по факту, но стараются отчаянно. Наблюдать за их жалкими попытками привнести каплю порядка в туеву тучу хаоса надоедает очень быстро.

А сейчас…

Не только кабинет Доронина, но и все здание не особенно изменилось. Я замечаю неудавшиеся попытки скрыть под штукатуркой старые трещины в стенах, под относительно новым, но уже затоптанным ковролином – разбитый кафель, те же лица в коридорах, те же цветы в горшках под окнами и на лестнице, те же шорохи.

Даже смешно… Словно здание отражает суть того, что из себя представляет отдел: говно в цветной обертке.

Стены сжимают. Мне тесно тут.

И я с удовольствием вдыхаю полной грудью, сырой промозглый осенний воздух, когда мы с Эли наконец-то оказываемся на улице. Хочется расправить плечи, может, даже крылья.

- Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться? – спрашиваю, притягивая Громову к себе. Она все еще напряжена, смотрит на дорогу за шлагбаумом и снующие по ней машины.

- Куда собраться? – не сразу отвечает собирательница. Лис где-то в своих мыслях, не со мной.

- Ты слышала Доронина, - на самом деле, идея об Эли у меня мне нравится. Снимает сразу кучу головной боли плюс обещает столько же удовольствия. Возможно, удастся угомонить свою похоть.

- Аарон, я большая девочка и у меня кот, - качает Лис головой.

- Я не аллергик.

- Зарецкий…

- Громова.

- У тебя твоя подопечная, - выдает еще один «аргумент» девчонка. Смешная такая, серьезная, хмурая. Какое-то странное чувство ворочается внутри. Острое, режущее на живую, болезненное.

- Ну и что?

- Зарецкий…


- Громова.

- Я не понимаю, - качает она головой. – Назови хоть одну нормальную причину, по которой я должна к тебе… переехать, - она немного выгибает шею, заглядывает мне в глаза. Смотрит слишком сосредоточено для такого простого вопроса. И мне чертовски хочется ее поцеловать.

- Как тебе что-то из такого: потому что кто-то рубит на фарш иных, направо и налево раскидывает части их тел по городу, будто учится разделывать, и оставляет вместо душ «мерзкую хрень», по твоим же словам? А ты, Лис, в центре всего этого?

- Но…

- Или, например, такое: я хочу тебя в своей кровати сегодня, завтра, послезавтра, всю следующую неделю и следующую за ней тоже?

- Аарон…

- А еще твоему коту нужен кто-то, кто будет с ним, пока ты гоняешься за трупами, а Дашке нужен кто-то, кто будет мурчать у нее на коленях, пока она будет плакать.

- Зарецкий…

- Громова, - тяну довольно.

- Я могу сама о себе позаботиться.

- Не сомневаюсь, что Лесовая думала так же, - причина ее упрямства мне непонятна.

- Зарецкий, - почти шипением.

- Громова. Назови хоть одну причину, по которой ты не можешь ко мне переехать, - повторяю ее же слова.

- Там твоя Дашка, и от тебя до города… сколько? Тридцать километров? Пятьдесят? Больше? Мне надо забирать душ…

- Будешь мерцать вместе со мной, - перебиваю. – А Дашка обрадуется компании.

- Ты не сможешь меня заставить, - продолжает Лис сопротивляться.

- Я мерцаю. И, кажется, мы только что это обсудили, - притворно хмурюсь.

- Зарецкий…

Надоело. Я вздыхаю и действительно мерцаю к Лис в квартиру. Ей требуется меньше секунды, чтобы понять, что случилось. А потом она резко разворачивается в моих руках, отступает на шаг. Злится. Недовольная. Собирается отстаивать… Что?

- Почему ты против, Эли?

- Потому что ты не спрашиваешь, Аарон, потому что не договариваешь, потому что я совершенно ничего не понимаю. Ты появился, как черт из табакерки, почему-то решил, что имеешь право на меня и мою жизнь, – Эли чеканит каждое слово, тихо и зло. Будто бросает камни. Огромные ледяные глыбы. – Почему-то считаешь, что я должна обрадоваться твоему предложению. Знаешь… ведь секс не повод для знакомства, - ее заносит. Заносит непонятно, резко. И я вслушиваюсь в отрывистые звуки, стараюсь понять, что произошло. Не в сами слова, они – пустые, весь смысл – в интонации. Так в какой момент напряжение Элисте переросло в истерику, и почему Громова реагирует так остро на то, что любой другой даже не заметил бы?

- Эли, - я пробую приблизиться к ней, дотронуться, но она отступает дальше, останавливается возле шкафа, трет ладони.

- Нет. Не подходи, - дергает Элисте головой. Закрывается, прячется от меня за скрещенными на груди руками, пустым взглядом. В ее глазах нет тех эмоций, что звучат в голосе. Там вообще ничего нет. – Не трогай меня сейчас. Не говори со мной, не…

- Лис?

Эли бледнеет. Бледнеет резко, в один миг. Прикрывает глаза на несколько секунд, хватается за шкаф.

- Что случилось? – я больше не двигаюсь, но напряжен так, как не был напряжен даже с Дашкой. Ад Элисте сейчас очень близко к поверхности. Ощущается на коже и языке. Горчит.

- Я… - Громова шепчет. Хрипло, надсадно, будто ей не хватает дыхания, зрачок расширенный, губы чуть дрожат, - со мной что-то…

Лис не договаривает, захлебывается воздухом и падает беззвучно, задевая бедром хрень для зонтиков.

Я ловлю собирательницу у самого пола. Ловлю неловко и, наверняка, неудобно. Хмурюсь.

Второй раз…

Она теряет сознание второй раз.

Из-за чего?

Я укладываю Лис на кровать, звоню Дашке, чтобы предупредить о том, что задержусь и буду не один, кормлю кота.

Черный монстр сметает все в одно мгновение и несется в комнату с громким «мя», запрыгивает на кровать и устраивается под боком у Эли. Смотрит на меня так, будто я все просрал. Укоризненно-сочувствующе.

Будто знает что-то, чего не знаю я.

- Забываешься, - тяну раздраженно, поднимая кота за шкирку и всматриваясь в глаза.

Возможно, тут что-то произошло, возможно, кот что-то или кого-то видел.

«Мя», - отвечает мне бомж, суча лапами в воздухе, прижимая хвост к набитому животу. Шерсть на брюхе не такая черная, как на остальном теле, скорее серая. Отчего-то мне это не нравится. Хотя, чего уж там, я знаю отчего. Беззащитность всегда заставляет меня чувствовать себя неловко. Как будто я виноват, что сильнее других. И злиться. Раньше, по крайней мере.