Бар "Безнадега"

- Это… клиент, я не мог ее оставить, - объясняю мелочи, чуть ослабляю хватку на плечах.

- Все хорошо, правда, - Лебедева кивает и поднимает ко мне взгляд. В глазах нет испуга, напряжения. Там просто усталость, Дашка сильно устала. Не понятно, как вообще все еще держится на ногах.

Я все-таки окончательно разжимаю руки, поворачиваюсь снова к Кукле, полностью закрываю и запираю свой ад, убираю то, что не смог спрятать до появления суицидницы, беру Дашку за руку.

- Так, - сжимаю переносицу, - знакомьтесь. Даша – это… - торможу. Никак не могу запомнить чертово имя, - Варвара, - выдаю в итоге, впрочем, заминка незамеченной не остается. – Варя – это Даша, мой лучик света в темном царстве.

- Привет, - осторожно здоровается Кукла. Сама не сводит с меня взгляда, следит за моими изменениями, за тем, как я снова внешне становлюсь похож на обычного человека, а не на хрен пойми что.

- Привет, - кивает Дашка. – Прости, что выдернула вас. У меня сегодня… как-то не задалось с самого утра.

- У меня тоже, - едва улыбается недособирательница, и эта улыбка не особенно вяжется с общим настроением и окружающей обстановкой.

- О наболевшем потом, - дергаю головой, смотрю на Лебедеву, пытаясь понять, насколько она действительно пришла в себя. Кажется, что пришла полностью. – Даш, мы сейчас к тебе, ладно? Ты умоешься, переоденешься и соберешь вещи.

- Но…

- Милая, без «но», - обрываю мягко, - это ненадолго. Твоих я возьму на себя.

Лебедева опускает голову, смотрит на носки своих кроссовок, сопит и думает. Она понимает, что по-другому никак. Пробует сейчас найти варианты, но уже знает, что их нет, поэтому сопит и сжимает мою руку все крепче.

- Ладно. Прости, я все знаю, просто…

- Все хорошо, Дашка, - улыбаюсь я подчеркнуто дебильно. – Я действительно обещаю, что это ненадолго. Со школой тоже разберемся.

Лебедева вскидывает на меня голову.

- Со школой? – вторит эхом Кукла.

- Я хожу в школу, одиннадцатый, - объясняет задумчиво мелочь. Кажется, Кукла давится воздухом и чем-то еще. Надеюсь, что собственным эго. Дашка смотрит на меня вопросительно и требовательно одновременно. – Я не буду ходить в школу?

- Неделю максимум, Даш. Так надо. Пока не найдем кого-нибудь.

Она обдумывает мои слова несколько мгновений, снова борется с собой.

- Хорошо, - встряхивается вдруг Лебедева. – Надо, значит, надо.

Она сегодня удивляет меня без конца. В какой момент успела повзрослеть? Дети обычно никого и ничего не слышат, кроме своих желаний. И Дашка, несмотря ни на что, не сильно все же отличается от обычного ребенка.

- Ты меня иногда пугаешь, мелочь, - говорю, утягивая ее за собой.

- Я? – удивляется она. – Значит, я молодец. Напугать такого, как ты, Андрей, дорогого стоит. Если что, это будет моей эпитафией.

- А вот теперь бесишь, - привычно отрезаю. Мелкая только хмыкает, идет за мной к выходу с площадки, чуть сбоку перебирает цокающими каблуками Кукла.

Я успеваю дойти до лестницы, когда понимаю, что что-то все же с Дашкой не так. Понимаю раньше, чем расслабляется ее рука в моих пальцах, озадаченно оборачиваюсь. Дашку заметно шатает. Из носа – снова кровь, и девчонка виновато улыбается.

- Кажется, мы пришли Зарецкий, - едва слышно шепчет, и я беру ее на руки.

- Это только кажется, мелкая.

Лебедева не теряет сознание, просто очень слаба.

Кукла помогает справиться с подъездной дверью и замками квартиры на пятом. Делает все молча и без лишних вопросов. Почти как нормальный человек.

Дашкина квартира встречает вонью и духотой благовоний, завываниями на псевдо-санскрите и дебильной музыкой из разряда «вся-жизнь-тлен» из-за закрытой двери гостиной. Я сгружаю Лебедеву в ее комнате, стараясь не смотреть и не обращать внимания на скудную обстановку, стараюсь не поддаваться желанию разнести тут все к херам и начистить морду ее отцу. Я обещал. И я держусь.

Кукла осматривается неуверенно, на ее лице почти отвращение, уничижительная брезгливость, я не хочу, чтобы Дашка ее заметила. Беру Барби за локоть и вывожу в коридор, пока она не ляпнула что-нибудь, за что я ее размажу.

- Тебе пора домой, - провожу по волосам. Говорю громко, чтобы заглушить завывания из гостиной. Кукла заметно напрягается, отрывает взгляд от вешалки в углу и смотрит на меня.

- Но…

- Без «но», надо было сразу тебя отправить, но времени не было, а я обещал Эли, что присмотрю за тобой. Я позвоню завтра, и когда позвоню, хочу услышать четкий ответ о том, чего ты хочешь. Твоя тирада сегодня в машине, несомненно, мила и полна похвального энтузиазма, но я от души тебе советую подумать еще раз.

- Я не изменю решения, тут не о чем думать, - упрямо дергает девчонка головой. И смотрит выжидательно. Чего ждет, мне непонятно.

- Что? Ты ждешь аплодисментов? Попыток тебя отговорить?

Кукла передергивает плечами, хмурится, а потом все же выдает:

- Ты останешься с ней? – указывает кивком головы на приоткрытую дверь.


- Да.

- Я могу помочь, - поджимает Барби губы задумчиво. – Собрать вещи и прочее, а еще Даше надо согр…

- Так, Кукла, давай проясним, - сжимаю я переносицу, удерживая девчонку за локоть. – Ты мне не интересна: ни как собирательница, ни как женщина. Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, что на тебя слишком много навалилось и ты не справляешься со стрессом. Но кроме седативных и помощи предложить ничего не могу. Поэтому, сделай себе одолжение, сосредоточься на действительно важных вещах.

- Я… - она краснеет, отводит взгляд, цепляется за сумку. – Почему ты со мной возишься тогда, не проще сдать? – выплевывает ядовито и обижено. – И вообще, я видела тебя сегодня. Я знаю…

Мне хочется рычать, ржать и биться головой о стену одновременно. Все-таки Эйнштейн был прав: человеческая глупость безгранична.

- Мы заключили с тобой сделку, Кукла, - не даю договорить. - И вожусь я с тобой только из-за нее. Все. Нет больше причин. Это ясно? А о том, что ты видела… Ты не знаешь и половины и, если повезет, никогда не узнаешь.

У нее в глазах слезы, стыд, смущение и обида.

- Ясно, - кивает осторожно, снова оглядывается брезгливо, ежится. – Я хочу домой.

- Отлично, - сухо киваю и мерцаю. Куклу я оставляю у подъезда, напоминая еще раз о том, что она должна подумать, сам же возвращаюсь к Дашке, захожу в комнату. Лебедева сидит на продавленном диване и пялится куда-то в стену. Собираться даже не начинала, не сняла пуховик, не включила свет.

Завывания за стенкой начинают раздражать, и я иду в гостиную.

Когда-то давно я обещал Дашке не трогать ее родителей, не вмешиваться, поэтому просто заставляю их уснуть, вырубаю чертову дуделку и открываю окна, гася благовония. После захожу на кухню, потом в ванную. Радуюсь, что хоть чай у них нормальный: с ромашкой и мелиссой. Как раз то, что нужно Дашке.

Когда возвращаюсь, Лебедева все так же сидит на диване в полной темноте. Я щелкаю выключателем, заставив ее поморщиться и прищуриться.

- Дашка, - присаживаюсь на корточки. – Ты чего вдруг съежилась?

- Думала просто, что у меня еще есть время. Теперь все изменится, да? Я должна буду уйти? – спрашивает потерянно.

Черт! Я не знаю, что ей ответить, очень хочется соврать. Но врать ей…

- Не думай пока об этом, мелочь. Давай решать проблемы по мере их поступления, - я осторожно вытираю ей лицо от крови мокрым полотенцем: острый подбородок, нос, губы. – Тебе сейчас надо сходить в душ и собраться. Недельку поживешь загородом: отдохнешь, поспишь нормально и наконец-то отъешься. Я обещаю тебе бургеры, колу и торты. Какие только захочешь, а там решим. Ладно?

- Я смогу доучиться?

- Не знаю, Даш, - качаю головой. – Но день рождения отпразднуешь как, где и с кем захочешь. Хочешь, аквапарк тебе сниму, хочешь, какой-нибудь клуб.

- Андрей, - шепчет она, всхлипывает и обнимает.

Я поднимаюсь, пересаживаюсь на диван, сажаю ее к себе на колени. Дашка плачет. Беззвучно всхлипывает, тихо дрожит. Ей страшно, горько, безнадежно. Потому что у нее так и не получилось. И мне правда жаль. Наверное, я надеялся, что у нее все же выйдет.

И я держу ее на руках и прикидываю варианты. Думаю о том, что можно сделать, к кому обратиться. Варианты есть. У меня много должников. И если напрячь кое-кого из них, то все должно получиться, и еще можно выиграть немного времени. Не без крови и кишок, конечно… но… это даже весело. Возможно, даже лучше, что все случилось именно сейчас.

Когда Дашка успокаивается, я помогаю ей стянуть пуховик и отправляю в ванную. Сам снова иду на кухню, заново ставлю чайник, потому что он успел остыть, и жду мелочь.

- Расскажи мне все-таки, что случилось, - прошу, пока Дашка пьет чай.

- Да ничего особенного. Я говорила, что заболела, - пожимает она плечами, - температура была, горло саднило, поэтому осталась дома. Мои… - она замолкает, утыкается в чашку, я слышу, как зубы стучат о керамику. – Ты, в общем-то, видел, - машет она рукой неопределенно, кривится.

Да, видел. Дашкины родители подсели на эту херню давно. Сначала были безобидные йога и вегетарианство, потом – жесткое веганство и мантры двадцать четыре на семь, жажда достичь высшего просветления, после... бесконечные поиски денег, продажа машины и трешки в центре, переезд сюда, собрания, попытки забрать Дашку из школы, втянуть в это дерьмо: аюрведа, сраная солнечная диета, снова мантры, опять собрания и поиски денег. Лебедева работала летом в забегаловке за углом, прятала от родителей телефон и старые зимние ботинки. Подозреваю, что учебники она тоже прячет.

«Учителю нужны средства, чтобы обратить заблудших», - кривилась, передразнивая, Дашка, уплетая очередное пирожное. Поесть у нее получалось не всегда. Я бесился поначалу, но Дашка денег не брала, от подарков отказывалась, отказывалась часто даже просто от совместных обедов и запрещала мне вмешиваться. Она не хотела, чтобы я их заставлял, ломал. А по-другому я не умею. И я сдался, обещал ей не лезть при условии, что как только она «проснется», переедет, свалит отсюда на другой конец города и вызовет психушку, если до этого момента ей не удастся вытащить родителей из… этого.

Дашке не удалось.

Мне жаль… Но, чтобы кому-то помочь, надо, чтобы этот кто-то был готов к помощи, хотел ее. Женя и Николай не хотели. Готовы не были. Все глубже и глубже увязали в «учителе» и догматах.

- А после, Дашка?

- Где-то в шесть температура скакнула почти до сорока, и я хотела вызвать скорую. Мне казалось, что у меня оставались таблетки, - тут же начала оправдываться она, видя мой взгляд, - с прошлого раза, думала, что…

- Дашка… - качаю головой.

- Прости, - шмыгает мелочь. – Но я действительно была уверена, что что-то оставалось. Может, мама нашла… В общем, в скорую звонить не пришлось, - вздыхает она. – Я отключилась минут на пятнадцать, а когда открыла глаза… Меня будто ударило, понимаешь? Словно толкнул кто-то, потянул в разные стороны. Казалось, что все кипит: кожа, кости, кровь, ломало. И в голове гул и грохот, – Дашка передергивает плечами, смотрит потеряно. - Я помню, что ты говорил. Оделась и выскочила, тебе позвонила. Почему меня накрыло, Андрей? Ты же говорил, что еще рано?

- Не знаю, Дашка. Но узнаю, - обещаю, рассматривая мелочь. Это и правда не нормально. Так быть не должно. Сила просыпается постепенно. Растет медленно, каждый день, чтобы тело успело привыкнуть и подстроиться. Тем более Дашкино ослабленное тело. Тем более до наступления совершеннолетия.

Я достаю мобильник и выхожу в коридор, мне нужна информация.

- Ну наконец-то, - тяну, слыша задумчивое "алло" через десяток гудков, - у меня пара вопросов.

- Твою мать, Зарецкий, скажи, что ты просто номером ошибся, - стонет Саныч.

- О нет, я попал именно туда, куда надо, - усмехаюсь.

- Зарецкий… - пауза, долгая, многозначительная, будто он действительно ждет, что я раскаюсь, - хрен с тобой, - сдается со вздохом, - задавай свои вопросы. Только быстрее, у меня два трупа, пропавший ребенок, предположительно иной, и Волков, который впрягся в сеть отелей. Я не готов сражаться с тобой в остроумии.