Бар "Безнадега"

Восторженная улыбка не сходит с губ недоразумения, она что-то говорит женщине, мне придуманному, сжимает мои пальцы, светится ярче. Ее руки сияют как галогеновая лампа, как долбаный неон.

А мне надоело. Это скучно и очень по-детски.

Я выскальзываю из сознания несостоявшейся психопатки и возвращаюсь в себя. Готов почти материться, потому что… Мне жаль, Эли, но тебе придется поговорить с Куклой. Объяснить и рассказать. У меня, судя по всему, вышло хреново.

Я валюсь на кровать в гостевой, проверяю почту, включив телефон, и на этот раз не сдерживаюсь, ругаюсь сквозь зубы. В мессенджере сообщение от Дашки. Дашка заболела, подхватила какую-то человеческую дрянь и завтра, точнее сегодня, никуда не идет, останется дома.

Я пишу, говорю, что приеду все равно и привезу лекарства. Но мелкая только ржет в ответ, пишет, что в этом нет необходимости и режим «заботливого папаши» ее пугает, а мне не подходит.

«Ты бесишь меня, Дашка», - набираю короткое.

«Знаю. Спокойной ночи, Аарон».

Да уж…

Но ночь на удивление проходит действительно спокойно, хотя спать в гостевой непривычно и непонятно, а понимание того, что через стенку в моей кровати, под моим одеялом Элисте корежит и дергает за все нервные окончания.

Просыпаюсь я ближе к одиннадцати и иду на кухню. В холодильнике с прошлого раза должно было что-то остаться. Жрать хочется зверски.

Громова еще спит. Не проверяю, но знаю совершенно точно, что спит. Не проверяю, потому что просто не удержусь.

В холодильнике только пакет молока. Скисшего.

Спасибо тебе, Господи, за доставку.

Элисте вниз спускается, когда я со своей порцией сырников уже благополучно разделался. На ее появление я реагирую почти так же, как в баре. Вскидываюсь, напрягаюсь, собираюсь.

Она в джинсах и футболке, растрепанная, немного сонная, расслабленная.

Замирает в дверном проеме, смотрит прямо на меня. Смотрит в тишине, разглядывает открыто, без наигранного стыда и стеснения. В этом вызов. Она сама один сплошной вызов.

- Доброе утро, Лис, - салютую ей чашкой кофе. И кажется, что я вижу лески и багорные крюки, протянувшиеся от меня к Эли. Что могу коснуться их и услышать гудение. Низкое, напряженное, тугое.

- Доброе… Аарон, - чуть улыбается она. – У меня всего два вопроса, - проходит и садится напротив, - где мой телефон и есть ли еще кофе?

Я молча протягиваю ей мобильник и бумажный стакан, тянусь за тарелкой с сырниками. К трубке Громова не прикасается, делает глоток кофе, прикрывает глаза. А когда открывает, что-то мелькает на их дне. Какой-то вопрос.

- Спрашивай, - пожимаю плечами, откидываясь на спинку стула.

- Ты… - Лис хмурится, подбирает слова. Она и правда похожа на лису: поведением, движениями, разговорами. С ней не будет просто, с ней будет… по-другому. – Забудь, - пожимает плечами.

И я ловлю ее взгляд, не отпускаю, пробираюсь в самую суть.

- Тогда я спрошу, - тяну приглушенно, все еще стараясь понять, разобраться. Хотя, кажется, что разбираться не с чем. Это просто желание. Мужчины к женщине. Очень сильное желание.

- Да, - отвечает Эли ровно.

- Чего ты хочешь? Чего жаждешь? Почему приходишь ко мне?

Громова выдыхает. Шумно длинно, и тонкие лески между нами натягиваются еще сильнее, острее, глубже входят в плоть крюки.

- Аарон… - ее голос подрагивает, хриплый, шелестящий. Царапает бархатом, колет.

Это однозначно выше моих сил. Выше любых сил.

- Ты… Громова, черт, откуда ты взялась? – я разворачиваю ее стул к себе, впиваюсь в спинку пальцами. Не уверен, чего жду. Точно не ответ.

Хотя Эли и собирается что-то сказать, но тонкие руки снова вцепились в футболку, губы слишком близко, прохладная кожа и индиговые глаза.

Я просто больше не могу. Разговоры… Сейчас не знаю, о чем с ней говорить, сейчас желание и похоть рвут тело на ошметки, куски, клочки. В голове аж звенит.

- А ты? – шепчет Элисте и привстает, накрывает мои губы своими.

Да пошло оно все!

Я слишком голодный и слишком нетерпеливый. Сдергиваю Громову с дурацкого стула, подхватываю под задницу, ощущая ее губы на своих, язык во рту, прижимаю к себе, вдавливаю, втискиваю.

Руки Эли, эти потрясающие пальцы путаются в волосах, скользят на шею и плечи, футболка трещит, и это вызывает у меня улыбку. Самодовольную, наглую улыбку. И Громова ее чувствует, слышит.

- Засранец, - хрипит она, тянет на спине ткань, тащит вверх, чтобы снять. Ее движения резкие и порывистые.

А я пытаюсь добраться до гостиной…


Там диван.

…и не хочу выпускать из рук Эли.

- Потерпи, - выдыхаю ей в губы и опускаю, заставляю разжать ноги и лечь. Стаскиваю узкие джинсы, сдергиваю чертову майку, отшвыриваю куда-то за спину.

Твою же ж мать…

Я все-таки сожру ее.

На Громовой все те же полоски кожи и синего шелка, они охватывают грудь, полупрозрачные, тонкие, смотрится… как гребаный бандаж. И я не могу оторвать от него взгляд. Не могу перестать смотреть на Элисте.

Она дышит тяжело и часто, щеки раскрасневшиеся, губы блестят, короткие пряди на лбу и скулах в беспорядке, желание превратило глаза в темное индиго. Взъерошенная, растрепанная, такая же голодная, как и я, в этом чертовом белье. Оно как приглашение, как зеленый свет всем грязным, пошлым, диким фантазиям, всем тайным желаниям и мыслям. Даже тем, о которых я не подозревал.

Я не прикасаюсь, потому что меня и так колотит, просто смотрю.

На затвердевшие соски, на бешено дергающуюся жилку на шее, на острые ключицы, тонкие, женственные, на напряженный плоский живот и длинные ноги. Дышу. Пробую продышаться, вернуть кислород в легкие.

Но Громова не дает ни секунды. Проводит рукой вдоль шеи, прогибается в спине, очерчивает кромку белья, ведет к ложбинке и ниже, по животу.

Я ловлю ее руку в развилке бедер, почти рычу.

- Ты заставляешь меня ждать, Аарон, - улыбается она. Медленно, порочно, тягуче. Приподнимается и тянет на себя. Ее выдох я забираю себе, заставляю шире раздвинуть ноги и вклиниваюсь между ними, стаскиваю свою футболку, отрываясь на миг, расстегиваю вырываю пуговицу на джинсах с мясом.

Глаза Элисте темнеют еще сильнее, ее взгляд обжигает кожу, почти как прикосновения.

Я опять целую, толкаюсь языком в рот, кусаю губы, растираю вкус, беспорядочно и лихорадочно лаская тело.

У нее невероятная кожа, от нее охренительно пахнет. А Громова царапает мне спину, трется о меня, ерзает, гладит предплечья и плечи, выгибается, сжимая ногами. Тоже кусает в ответ, отвечает на поцелуй с такой же почти болезненной злостью. Мы как подростки – неумелые, торопливые, несдержанные. Движения слишком резкие и хаотичные, прикосновения почти болезненные. Полное отсутствие тормозов и предохранителей. Все сгорело к чертям еще с первым поцелуем. С этим «а ты?» шепотом.

Невыносимо.

Я отрываю от себя тонкие руки и завожу Элисте за голову.

- Нет, Лис, - улыбаюсь, слыша гневный рык. – Я буду вести.

Пахнет сексом, желанием, потом и Эли. Этот запах забивает все, продирает до основания, выскребает нутро и еще сильнее подстегивает голод. В голове гудит, на языке вкус Лис, смешанный с кровью. Не знаю чьей, возможно, моей, возможно, ее, возможно, это наша общая кровь. Она сладкая. Громова сладкая.

Я наклоняюсь, веду языком от ключицы к жилке на шее, к чувствительному местечку за ухом, к самому уху. Ныряю в раковину, прикусываю мочку, немного оттягивая, свободной рукой накрываю грудь. Мне в язык частит ее пульс, под ладонью – сердце.

Громова на вкус как вишневый сок с пряностями. Невероятная. Сумасшедшая.

И на ней все еще слишком много одежды.

Я приподнимаюсь, освобождаю ее руки, сажусь рядом так, чтобы не касаться, ловлю одурманенный взгляд, голодный, яростный.

- Сними его, - звучит приказом, и я совершенно не уверен, что не хочу, чтобы оно так звучало. – Разденься.

Эли смотрит на меня, словно пытая, долго, немного упрямо. Стирает языком с нижней губы мой последний поцелуй и заводит руки за спину.

Не медлит больше, не стесняется.

Она знает, как действует на меня. Не может не знать, не видеть. Знала с самого начала. С первого поцелуя в «Безнадеге».

Так же легко освобождается от другой части комплекта, а потом снова откидывается назад. Тянется призывно всем телом, прогибается в спине, выдыхает громко. Ждет. Ждет моих действий, следующего шага. Во взгляде сейчас предвкушение, нетерпение, попытка понять.

Я кладу ладони на тонкую талию, сжимаю.

Самому бы понять…

Мне хочется вдавить Элисте в себя, втиснуть… и так же хочется ощутить кожу под пальцами, изгибы, линии, черты. Эти два желания раздирают, уничтожают.

Громова идеальная. Грудь, бедра, бесконечные ноги. У нее самые сексуальные ноги, которые я видел. И блики света из окна превращают Громову в еще большее искушение, играют, переливаются на теле.

Дурацкое сравнение с Джессикой Рэббит не выходит из головы.

И я веду ладонями ниже, к бедрам, заднице, коленям и икрам. Ощущения под пальцами сводят с ума. Элисте снова немного прогибается, запрокидывает голову назад, приоткрывает губы. Пальцы скребут по обивке.

- Аарон, - всхлипом, выдохом на полутонах.

Я сам делаю глубокий вдох, прикрываю глаза и набрасываюсь на нее, больше не сдерживаясь, накрываю сосок губами. Твердый, жесткий, напряженный. Вбираю его в себя, покусываю, развожу коленом ноги, опускаю руку к сосредоточению желания.

Провожу пальцами.

Черт…