Багрянец

Полиция, к сожалению, не понимала.

С каждым новым проявлением безразличия отчаяние Хелен становилось все сильнее. Наконец она закрыла глаза, решив, что ее положение безвыходно, и отрешенно спросила:

– Когда мы будем осматривать ферму, сколько вас будет в машине?

– Э-э, только мы двое.

Хелен внимательно их осмотрела: небольшая серьезная женщина и мужчина не старше двадцати четырех. Если он и был ветераном, то не расследований дел об убийстве, а игры в регби. Ни у первой, ни у второго не было оружия.

– Наши коллеги также будут осматривать другие фермы вокруг того места, – добавила констебль, – и поддерживать их будут люди из соседнего участка: это общее задание. Определив хозяев нужной фермы, мы тщательно их допросим и отвезем вас домой к дочери, – она сказала это, будто извиняясь. Полиции словно не терпелось отвезти Хелен за пределы своей юрисдикции. – Можете сейчас посмотреть на карту?

Констебль скачала на планшет гугл-карту. Хелен провела на ней свой маршрут вдоль береговой тропы и дорогу через все места, где Линкольн делал записи.

Двое констеблей посовещались у двери. Констебль Суон решительно кивнула и сказала:

– Начнем с Уиллоуза.





40




Конечности Кэт парализовало в ожидании резни. Она снова оказалась тут – на скотобойне, где расчленили Стива.

В ее голове крутился монтаж самых «выдающихся» моментов кровавой оргии – вопли, треск костей, алые брызги на камнях, бледное тело, сверкавшее в слабом свете…

«Хватит!

Распилите ему башку».



Скуление зверей, пробивающееся сквозь наркотический дым, сатанинский лай, скрежет когтей по камню под сараем, где жаждали крови, – эти звуки раздавались эхом в голове Кэт. «Пожирают». И наверху, и внизу пожирают; белые глаза на красных лицах – все это она перенесет снова.

Рядом с камерой на ферме, куда посадили Кэт, ее ожидала та самая металлическая решетка, где лежало прежде тело ее сломленного, растерянного, бредящего любовника.

Кэт завидовала Стиву – его муки закончились. Оставаться здесь в сознании было невыносимо: сознание сопровождал его близнец – осознание.

Кэт чувствовала готовность покончить с собой – лучше она сделает это сама, чем ее растерзают и скормят… «собакам».

– Нет, нет, нет. – Она раскачивалась вперед-назад в затхлой комнате без освещения, куда ее притащили Льюис и ухмыляющаяся красная тварь. Руки безумно болели – пластиковый жгут вокруг запястий почти перекрывал кровообращение.

Они бросили Кэт коленями на грязный цементный пол. Здесь каждую молекулу воздуха пропитывала вонь: возможно, когда-то в этих сырых стенах на мокром ковре выросла плесень. Теперь голый пол символизировал понижение Кэт в статусе и отсутствие у нее перспектив: единственный путь отсюда вел вниз, в красноту.

Через несколько часов поднимется солнце, но до тех пор за решеткой на окне, обросшей паутиной и грязью, не виднелось ничего, кроме черного квадрата глубокой ночи.

«Когда они придут?»



Сопровождая Кэт тем вечером в ее последний путь, похитители не стали надевать ей на голову мешок: какая разница, увидит она что-то на ферме или нет, если она отсюда больше не уйдет? Во тьме, прорезанной фарами, висело ожидание: на дороге у старого дома стояли машины, рядом слонялись люди – лучи фонарей рассекали сутулые силуэты. Собрался тесный круг гостей – ради Кэт. «Ради делания в красном».

Дом, насколько она его разглядела, представлял собой просевшее здание у дороги с дырами в асфальте и зарослями сорняков. В слабом желтом свете, обрамлявшем окна на первом этаже, видны были неопрятные живые изгороди, длинная трава и крыльцо, с которого неподвижная группа смотрела вслед машине детектива. Та же увозила Кэт дальше – туда, где все это началось и закончится.

Прежде чем Кэт бросили в грязную камеру, остатки разума, которые страх еще не поглотил, отметили голоса: вокруг машины Льюиса кто-то переговаривался на повышенных тонах – возможно, у красного народца не все шло по плану. Кэт подумала, что стала для них препятствием, и удовольствие от этой крошечной пирровой победы было единственным плюсом в отчаянии, ставшем ее постоянным спутником.

Пытка близостью к свободе и последующим ее исчезновением оказалась настолько мучительна, что осознать ее Кэт едва могла. Она почти избежала смерти, которую в двадцать первом веке и вообразить не могла, но теперь вся надежда на то, чтобы от нее ускользнуть, обратилась в мираж.

Всего, что Кэт сделала у себя дома, оказалось недостаточно – теперь еще и это. Положение Кэт казалось судьбой, словно во время первого визита сюда на нее поставили несмываемую метку. Она расправилась с Бородой и Платком таким образом, какой до сих пор представляла разве что во время самых темных моментов психоза. Может, дело в подавленной агрессии, которая копилась со средних классов школы, обострилась из-за неудачных отношений и плохих работ и наконец-то нашла выход? Кэт не знала. Но с того момента, как она схватила в наманикюренные руки оружие, ее действия не только доставляли нехорошее удовольствие, но и сама воля Кэт словно покорилась… она и сама не знала чему.

Льюис – лживый спаситель, скрутивший Кэт и похитивший ее во второй раз за неделю, – с самого момента прибытия был недоволен хозяевами. Остановившись за рядом разваливающихся и просевших зданий за таким же домом, он принялся ругаться с кем-то у машины. Кое-что из речи своего иуды, шипевшего от злости, Кэт расслышала:

– На этих дисках ни хрена не было – пара звуков, и все. Вы в своем уме?

Тут мимо проехали два мотоцикла, оглушив Кэт, а за ними мелькнули фары машины.

Льюис ругался с Финном, сыном Тони, – Кэт узнала голос этой крысы, когда он ответил:

– Он отсюда много вынес – и на видео тоже. Мы знаем только, что у нас не всё, – в его квартире должно быть что-то, что мы не нашли. Мы не знаем, что было у сестры.


– Слишком поздно! И вы прикончили фотографа? С ума сошли? Я и не представлял, что вы настолько невменяемы. Вы все спустили в унитаз – думаете, вы неуязвимы?

– Он видел.

– Мы договаривались, что это не повторится. Вы обещали, что больше никто не умрет!

– Иногда приходится пачкать руки.

– Перекупите их! Но не… Ради бога… Что вы творите? Что вы, вашу мать, творите?

– Что необходимо. И дальше будет хуже, так что успокой нервишки, Луи. Местного летуна с длинным языком мы тоже отправили в путешествие, из которого он в ближайшее время не вернется, – ужас детектива только позабавил сына Уиллоуза. – И с арифметикой у тебя так себе – ты многое упустил, Луи. Сестру, приехавшую с севера в поисках своего любопытного братца, мы тоже подобрали: она трепалась, что хочет выложить записи. Представляешь? Мы понятия не имели, что еще она знала, – как оказалось, не очень много, но было уже поздно. Она застала прогулку красноты, и мы выбросили ее за борт лодки.

Услышав новости о Хелен, Кэт повесила голову, не сдерживая слез.

– А эта писака следующая. – Эта новость немедленно вернула Кэт в настоящее.

– Господь всемогущий, – ответил Льюис. – Хватит. Это конец.

Финн Уиллоуз сплюнул на землю:

– Ты видел, что она сделала с Э и его мамой?

– Журналистка будет четвертой. Четвертой, пропавшей за пару недель! Мы не в Мексике живем. А вашим двоим нужно в больницу. Хватит.

– О своих мы позаботимся, а ты слушай внимательно. Мы исчезнем завтра и будем прятаться, пока не почуем, куда дует ветер. Тут-то, детектив, ты нам и понадобишься. Тебе предстоит по-настоящему отработать нашу помощь. Твои многоуважаемые коллеги, не знакомые с волшебством и обычаями нашей красной земли, скоро начнут совать сюда нос и, когда не найдут эту любопытную суку…

– Волшебство? Вы так это называете? Это убийства – серийные убийства.

– Ради твоей собственной безопасности нам потребуется взгляд изнутри на все – каждый угол и каждую зацепку. Чтобы краснота могла расправиться со своими врагами по-своему – как делала всегда.

Кэт услышала стон детектива из самого его чрева.

– Господи Иисусе, – произнес он, но в его тоне ничто не обещало спасения.

– И не забывай свое место, Луи: ты – слуга, подельник. Скоро здесь будет она, и я не хочу, чтобы ты распускал рядом с ней язык.

– Идиоты. Мрази, – бессильно стонал Льюис. Кэт почувствовала, что полного видения красноты он не удостоился.

– Задний ум – замечательная штука, Луи. Надо было задуматься, когда ты проиграл пятьдесят штук в блек-джек онлайн.

– Я не давал согласия… на это.

– Ты слишком далеко зашел, Луи, а сейчас все в опасности. Но если смотреть шире, убрать пару стукачей – не такое уж большое дело.

– Краснота требует, – прозвучал престарелый голос, и все вокруг машины изменилось: в темноте повисло напряжение, – и защищается. Они стояли у порога годами – мы знали, что час настанет. Но что мне сказать? Краснота жаждет. Каждое будущее красно.

– Тони, ради бога, – Льюис слегка снизил громкость и тон голоса, но Кэт почувствовала, что его отчаяние и беспомощность лишь усилились. – Я только за сегодня сделал в сто раз больше, чем мы договаривались: вывез ваших из дома журналистки, привез ее. Меня вот-вот схватили бы – она могла кому угодно позвонить, а ты прислал к ней домой людей. Похищение? Нельзя. Так нельзя делать. Чем, ты думаешь, это закончилось бы? Ты совсем забылся… мы не в каменном веке живем.

– Жаль, что ты всегда оставался на периферии, Луи, – отозвался Тони властным и насмешливым тоном. – Если бы ты проявлял больше вдохновения, то стал бы чем-то бо́льшим, чем пресмыкающаяся свинья, проигравшая деньги. Ты увидел бы, что видим мы, разделил бы с нами нечто замечательное и обрел бы хребет, которого у тебя сейчас, по всей видимости, нет. Я разочарован в тебе, мой мальчик, – страшно разочарован.

Финн рассмеялся – это звучало как лошадиное ржание. Остатки сдержанности Льюиса наконец растаяли:

– Оставь свою мистическую чушь своим психам и дебилам, которые смотрят в рот твоей старухе, какой бы бред она ни несла…

Тут нога заскребла по асфальту, послышался рев собравшейся толпы и одинокие крики ярости – их издавала женщина, которую сдерживали.

– Бесстыдный ублюдок! – а это уже Финн. Кэт, сжавшаяся на заднем сиденье, чувствовала, как копился его гнев во время разговора. Финн, по-видимому, был настолько же безумен, как его отец. – Ты смеешь говорить это здесь? Жадная грязная свинья! Хочешь, покажем, что здесь живет?

– Финн! Убери его с глаз моих, – голос Уиллоуза раздался среди беспорядка, шарканья и пинков, смятения в темноте вокруг машины, слияния и столкновения громких мужских голосов. Кэт вспомнила, как в пабе на Кингс-Кросс рядом с ее столиком однажды началась драка футбольных фанатов.

Если Льюис – офицер полиции – работал на семью и их дело, или как бы это ни называлось, кто еще может состоять в заговоре с краснотой? С Льюисом ее познакомила Шейла; при внезапной тошнотворной мысли, что редактор может быть частью заговора, шок Кэт превратился в мозговую травму. «Только не Шейла. Невозможно». Она и эти грязные разукрашенные черти? «Мясники. Каннибалы». Кэт не доживет, чтобы узнать, верны ее параноидальные догадки или нет, но из-за последних она поверила бы во что угодно.

Наконец Льюис вернулся с мрачным видом и выволок Кэт с заднего сиденья, как будто вонючую паршивую собаку, пачкавшую обивку. Изо рта детектива шла кровь.

С ним появился и Финн Уиллоуз – тощий, с тонким хвостом волос, клокастой бородой и перекошенным от ненависти крысиным лицом. Он осветил Кэт дорогу в камеру смертников.

Остальные открыли переднюю пассажирскую дверь и достали Бороду, бесформенной грудой лежавшего на залитом кровью сиденье. Он зловеще молчал. Останки Платка Льюис закинул в багажник.

Усадив Кэт в свою машину, детектив немедленно бросился в ее дом, чтобы убрать, насколько можно, улики. Он вынес Платок на руках как раненого ребенка и уложил в багажник. Времени оказывать первую медицинскую помощь у него не было: предатель просто выволок раненых красных солдат из дома, чтобы не нашли.

Камера, куда бросили Кэт, примыкала к основному сараю – месту для убийств, сооруженному из вертикальных досок, покрытых темными нечистыми пятнами. Кэт заметила кусок этого сарая с дороги, и ее насквозь продрало холодом – настолько зловещим был силуэт черного здания посреди земель, покинутых всякими приличиями. Она совсем упала духом.

Оказавшись перед ломаными очертаниями сарая, Кэт уставилась на них, точно загипнотизированная влиянием капища, которое божество не покинуло. Здание было всего лишь ненадежной крышей, хрупким навесом над бездонной пропастью, куда можно было падать вечно, сквозь землю, сквозь века в прошлое.