Багдадский Вор

Наконец, достигнув места назначения, они отыскали храм, находившийся неподалеку от неизвестной реки. Знахари еще не обнаружили кражу Наварро Д’Албани. Один из партнеров, шотландец, каждой клеточкой тела и всеми фибрами своей пресвитерианской души порицал совершаемое действие; второй же, перебирая в руках четки и молясь Аллаху, своими руками водрузил амулет на законное место. Магнетическое очарование коллекции вуду распространилось повсюду.

Затем они, насильно завербовав пару пигмеев, послали их за вождями и шаманами. Они встретились с варангами в полном великолепии. Араб чувствовал себя в своей тарелке.

Изощряясь в семитском красноречии, демонстрируя удивительное знание психологии дикарей, он приукрасил легенду, которую когда-то сотворил Д’Албани, новыми суевериями, бесстыдно вплетая цитаты из своих любимых эзотерических сочинений и собственные интерпретации Корана. Он убедил варангов, что Наварро Д’Албани, известный под именем Дарваиша Уккхаба, оставил свою любимую землю под защитой Ди-Ди. И теперь Ди-Ди являются хранителями амулета; они получили богатство и душу ушедшего эмира.

Итак, торговля.

Торговля систематическая, конструктивная, основательная, прекрасно согласованная на каждом шагу, от причалов пароходов до сухопутных носильщиков, от ткацких станков до оптовых торговцев, от оптовых торговцев до заводских агентов, от заводских агентов до толстой жены вождя, которая ругает своего мужа-воина за покупку двадцати ярдов американской ткани.

Золотой песок и каучук, бивни, шкуры, корни орселевого ягеля и снова, после получения тысячи процентов прибыли от инвестиций, за пределами законов побережья белых людей, четки, ножи и безделушки.

Торговля.

Торговля, которая заставит независимых торговцев позеленеть от злости, а Чартерную компанию приползти к ним в Брюссель на переговоры, после того как Ди-Ди все организует в Варанге, назначив Хендрика Ван Плаатена, могучего бура, их главным агентом; принимая во внимание духовную и финансовую торговую марку, его можно будет называть их полубожественным наместником.





Глава VI. Верный судьбе




Когда Донаки слег с лихорадкой, его партнеру пришлось поехать в Европу на незабываемую встречу с бароном Адриеном де Рубе.

Чартерная компания просит мира! Чартерная компания просит договора! Чартерная компания умоляет разделить драгоценный лакомый кусочек Варанги.

Вначале, конечно, барон был слегка саркастичен, даже, если так можно сказать, вел себя довольно покровительственно. Он попытался снизить цену и принизить качество изделий. Но затем, увидев злобный, издевательский взгляд араба и горсть необработанных алмазов – алмазов Варанги, которые последний достал из кармана с особой осторожностью, – барон изменил свое отношение на дружеское и конфиденциальное. Позже он стал обхаживать араба, а затем и вовсе умолять.

И, как всегда, Махмуд Али Дауд давал твердый ответ: конечно, Ди-Ди будет продавать, возьмет в оборот активы и использует свою прекрасную репутацию, в том числе не забудет про амулет, хранящийся в Варанге, но с условием пятидесяти одного процента общих акций Чартерной компании. Тотальный контроль, иными словами. Могущество.

– Нет-нет! – восклицал барон, при этом взмахивая дрожащими руками. – Сорок процентов!

– Пятьдесят один!

– Сорок два!

– Пятьдесят один!

– Сорок три!

– Пятьдесят один!

До сорока девяти барон повышал свою цену, но сталкивался все с той же каменной, непреклонной стеной, которая все время повторяла:

– Пятьдесят один!

Барон в конце, забыв о своем обычном, хорошем воспитании, начал угрожать Ди-Ди. Окрыленный успехом, Махмуд Али Дауд возвратился на западное побережье, где его настигли неприятные новости. Новости о том, что Ди-Ди пришлось бороться за свое существование. Это пытались сохранить в тайне от всех, кроме самых сокровенных агентов: Гонсалеса, Кинселла, Дюплесси и Шарифа Ансара, ранее слуги араба, метиса-занзибари, который недавно был повышен до позиции субагента из-за своей верности и хорошего знания местности.

Не было никаких оснований полагать, что тайну раскрыли. В противном случае произошли бы изменения, касающиеся отношений двух партнеров с независимыми, когда те случайно могли встретиться на улице, в Гранд-отеле за чашечкой кофе или за игрой в домино. Также начались бы дезертирства в рядах чернокожих. А уважение, так же как и кредиты в Лондоне, Манчестере и Ливерпуле, были бы потеряны.

Нет, подумал араб. Их секрет хорошо охраняем и теперь здесь, сейчас, спустя несколько месяцев, барон Адриен де Рубе уже не тот, каким он являлся тогда в Брюсселе, со своим беспокойным, умоляющим акцентом. Теперь он стал высокомерным и надменным. В своей речи он употреблял насмешливые, невнятные аллюзии.

– Мертвые уносят все с собой в могилу, – сказал он, – и мертвые не могут торговать. – Он добавил, что в Брюсселе курьеры шептались о том, что происходит в стране.

Конечно, последнее было несомненной ложью. Отношение независимых торговцев оставалось все таким же обходительным, а двумя днями ранее Лондонский объединенный банк подтвердил их займ на тридцать тысяч фунтов стерлингов. Но не стоит отрицать одного. Барон узнал, что постигло Ди-Ди в Варанге. Не было никакого сомнения, он приехал на яхте Чартерной компании в самый жаркий сезон в году вовсе не ради «приятного времяпрепровождения».

Что это предвещает?

Что несет этот ветер?

– Аллах Всемогущий, помоги! – набожно бормотал араб.

Спустя несколько минут он встретился со своим партнером в личном кабинете.

Донаки сидел с сигарой в зубах за столом, который был завален корреспонденцией и принадлежностями для верховой езды. Он посмотрел на араба, когда тот вошел в комнату, и интуитивно почувствовал, что у его партнера неприятные новости.

Они прекрасно знали друг друга. Их партнерство за долгие, жаркие, смердящие, желтые африканские годы переросло во что-то гораздо более прекрасное и крепкое, чем просто бизнес ради прибыли. Между этими людьми с разных концов Земли возникла настоящая привязанность; и хотя, оставшись наедине в глиняном домике, окна которого выходили на поросший тростником берег реки, они много и часто спорили – не о принятых решениях, а о разных взглядах на способы принятия этих самых решений, – порой они читали мысли друг друга, словно в открытой книге.

Джеймс Донаки криво улыбнулся и заявил о готовности поспорить на самое дорогое, что его новости окажутся столь же плохими, как и те, которые принес его друг; он указал на голубую полоску каблограммы.

– Пришла вскоре после твоего ухода, – сказал он. – Я все расшифровал.


Его партнер начал читать.

В послании говорилось любезным, приторным и весьма значительным тоном (по четыре и шесть пенсов за слово), что Лондонский объединенный банк весьма сожалеет и так далее, но в случае трехмесячной задержки выплат по доверительному займу на сумму в тридцать тысяч фунтов стерлингов, хотя они понимают, что решение было принято три дня назад, хотя они осознают неделовой подход и так далее, они будут весьма признательны, если и так далее. Если компания Ди-Ди уже воспользовалась ссудой, данную сумму следует перечислить на текущий счет – и еще больше притворных и дорогостоящих и так далее.

– Крысы бегут с тонущего корабля, – заметил шотландец.

– Да, – согласился араб. – А акулы поджидают в глубине темных бурлящих вод крушение корабля, дабы поживиться плотью. Особенно одна из них! Тупоносая! Злобная! Самая опасная! Бельгийская акула! – И он поведал другу о встрече с бароном Адриеном де Рубе.

– Иными словами, – сказал Донаки, – господа из Чартерной компании прослышали о событиях в Варанге. – И он указал в окно на восток, где сначала постепенно, затем резко взмывали холмы, причудливо извиваясь и уносясь ввысь в тяжелое серо-голубое небо. – И они стоят за всем этим, – указал он на каблограмму.

– Может, и не совсем за этим, – ответил араб.

– Нет?

– Нет, – Махмуд Али Дауд понизил голос, – они впереди этого!

– И что это, выражаясь менее метафоричным языком, должно означать?

– Всего лишь очередную мою идею! Лишь смутное подозрение, предчувствие, инстинкт, что Чартерная компания не обязательно услышала о событиях, случившихся с нами в глубине материка.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, что именно компания способствовала – ах! – череде несчастных случаев – называй их как угодно, – которые, в свою очередь, послужили поводом для слухов и привели к отказу лондонского банка в выдаче кредита, что может привести, если Судьба будет к нам сурова, а мы недостаточно крепки, к концу существования Ди-Ди.

Донаки покачал головой.

– Нет-нет, – ответил он. – У меня нет ни малейшего желания скрещивать оружие с этой Чартерной шайкой. И все же это невозможно, невозможно, слышишь!

– Для Аллаха нет ничего невозможного, – заметил араб. – Невозможное случается, и тогда оно предстает в виде камня, плывущего по воде; пера, переломившего спину крепкого мужчины; обезьяны, поющей серенаду… Однажды мне даже повстречался честный грек!

Мужчина, сидевший напротив, устало махнул рукой.

– Да-да, – сказал он. – Весьма забавные образы. Но почему? Мы же точно следовали плану Наварро Д’Албани – мы заделали все ямы, запаяли все проклятые внутренние районы плотно, как…

– Нам казалось, что мы это сделали. Но все же факты остаются фактами – три могилы найдены в буше, мой сердечный друг, и барон знает – и одобряет!

– Даже если это так, если предположить, что он неведомым образом обо всем узнал, почему и в чем обвиняешь ты его?

– Я не обвиняю. Я подозреваю.

– Знаю я твои подозрения. И нет, Чартерная компания… они не могли опуститься до…

– Убийства, поскольку, без сомнений, это было убийство?

– Именно!

– Почему нет, мой дорогой брат? Вах! – И в словах араба выразилась вся алчная сущность насквозь прогнивших, разлагающихся Черных земель. – Такова Африка, Африка! Кладбище морали белого человека! Земля проклятого, тонконогого, плоскостопого потомства Хама! Почему бы и не убийство? Ты сам… вспомни, какой стала твоя жизнь под влиянием Африки. И я, когда думаю о годах и грехах, оставленных в прошлом… о… ох… делах… Да заступится за меня Пророк во время Судного дня!

– Да, – признал Донаки. – Я… Я отнимал жизнь, но… не ради наживы… ради выгоды…

И вслед за этими словами – не внезапно, возвышенно, резко, но приземленно, грязно, не то чтобы неожиданно, но как-то случайно – пришла ужасная, ошеломляющая новость; она сорвалась с уст невысокого, кривоногого метиса-занзибари по имени Шариф Ансар, покрытого, словно прокаженный, пылью после трудного, долгого пути; его глаза устало сверкали в глубоких глазницах после скачки по пустыне, пышные щетинистые волосы местами выгорели под безжалостным солнцем материка.

– Дюплесси! – прошептал Шариф Ансар, споткнувшись о порог. Он остановился, дрожа всем телом, глубоко вдохнул и с трудом произнес: – Аллах!

Махмуд Али Дауд подхватил ослабевшего путника и склонился над ним. Ему скорее удалось прочитать, чем расслышать слова, слетевшие с бледных губ Шарифа Ансара.

– Мертв… Дюплесси… так же… уши… прибиты к груди…

И Донаки грозно воздел к небесам кулаки и рассыпался в проклятиях, в то время как араб усадил в кресло мужчину, почти тотчас потерявшего сознание, расстегнул ему рубашку, включил вентилятор и подошел к стене, чтобы внимательно изучить последние страницы календаря, на которых черными маленькими крестиками и именами были отмечены определенные даты.

– Макдональд, – читал он, – Альвенслебен, Мустафа Эль-Туати. Трое самых лучших из нас, лучших из Ди-Ди. И всех убили меньше чем за неделю. И теперь Дюплесси, «Африкандер» Дюплесси…

Он повернулся, посмотрел на товарища и положил руку ему на плечо. Это была твердая, сильная и успокоительная рука, неторопливо и размеренно поглаживавшая вздымающиеся плечи. Араб понимал чувства других: он видел, как в друге закипала чудовищная ненависть, и вспоминал эпизоды из собственной жизни, из прошлого, когда безумие тропиков и последовавшее за этим горькое разочарование, казалось, внезапно выползали из джунглей, из безжалостного сердца обжигающего полуденного солнца, и пронзали его разум острой, сардонической, раскаленной иглой.

– Мой друг, – сказал он, – мой дорогой друг… пойдем…

Донаки не ответил. Он постукивал по полу ногой в приступе нервного беспокойства. Он смотрел прямо перед собой невидящим взором, размышляя о прошлом, об убийствах, о приносящей разочарования работе, о годах, проведенных в напряженной борьбе, о чарующих надеждах, обещаниях, больших амбициях, в итоге превратившихся в огромное достижение, в прочное строение, основой которого послужили кровь, пот, юношеский энтузиазм и стойкая сила мужества: Ди-Ди – уважаемая, вызывающая зависть компания.

А затем он задумался о будущем, представшем перед ним словно прокаженный серый закат, где нет надежды, нет перспектив: будущее Ди-Ди – жалкое воспоминание в устах торговцев западного побережья, злобная, презрительная усмешка на устах отбросов общества, представителей благородных бездельников, выброшенных на берег обитателей дальних морей, которые коротают вечера в баре Гранд-отеля и клянчат деньги на выпивку.

Он с удивлением обнаружил, что его глаза наполнились слезами. Он говорил невнятно, запинаясь, необычайно искренне:

– Господи… помоги, Господи!