Автономное плавание[=В третью стражу]

– Так об этом же и речь!

– Так, значит, по твоему каналу уйдет… без имен, неконкретно… и намек, что решение принималось из-за возможности утечки какой-то сверхважной информации.

– Уже ушло… – однако о своих похождениях Федорчук решил пока не говорить… Хватит рассказов о «мокрых делах» на сегодня.

– Заговор Ежова, – поддержал после небольшой паузы он мысль друга и вдруг с завистью посмотрел на дымящуюся в руке Ицковича сигарету. – Дай, что ли, и мне дымом демократии затянуться! А то этот французский табак уже поперек горла встал.

– Держи! Кого к Ежову пристегнем?

– Не знаю пока, – покачал головой Федорчук. – Тут надо думать. Может быть, у Степы кто-то на примете есть…

– Ну это в принципе не к спеху… Слушай, – вдруг оживился Олег, вспомнив кое-что из прошлой жизни. – У тебя же абсолютный слух!

– А это тут при чем? – недоуменно взглянул на него Виктор.

– Ты песни Паулса помнишь? Листья желтые, вернисаж, ну что там еще?

– Олежек, а ты в себе? – поинтересовался Федорчук, прищуриваясь.

– Вполне, – усмехнулся Олег. – Ну, так как? Помнишь?

– Помню что-то, – пожал плечами Виктор. – А тебе зачем?

– Подожди! – остановил его Ицкович. – И ноты записать сможешь?

– С нотами, боюсь… Но, если надо, найдем кого-нибудь, кто умеет: я напою, а он запишет.

– Это хорошо, – улыбнулся Олег. – А что делать со словами?

– Подожди, тебе что – песни нужны? Репертуар?

– В точку, – кивнул Ицкович. – У меня есть классная певица, Витя. Мирей Матье, Эдит Пиаф… и наш человек, между прочим.

– Так, – усмехнулся Федорчук. – Говорили же мне опытные люди, где Ицкович, там и бабы. Наш человек оттуда – женщина?

– Да.

– Ё-мое!

– Это моя реплика! – запротестовал, разулыбавшийся, Олег.

– Неправильные мы попаданцы… Все правильные попаданцы – хитрые лисы, заранее заучивают наизусть слова всех песен, а мы какие-то ненормальные: мелодию насвистеть еще туда-сюда, а слова даже из припева – через пень-колоду, хорошо если общий смысл текста не переврем. Впрочем, тексты-то – как я понял – нам нужны на французском, а про любовь все примерно одинаковы: он-она под луною, не сложилось – расстались, две звезды на закате, шум волны – море роз… Ладно, – хмыкнул Виктор. – Придумаем что-нибудь. Ты лучше послушай мою идею!





* * *


– Правда, возникает проблема морального плана, – Виктор покосился на пустой стаканчик, но решил не наливать. Разговор принял серьезный оборот, а это обязывало.

– Не вижу никаких этических проблем! – не согласился Олег. – Во-первых, сам бы он в такой ситуации недрогнувшей рукой, знаешь ли.

– Это да, – кивнул Федорчук. – Но мы – не он.

– Тоже верно, – не стал спорить Ицкович. – Но мы знаем кое-что про то, что случится на будущий год. Говорят, на его допросных листах видны следы крови…

– А так войдет в историю героем…

– И других паровозиком не потянет… жен, например, детей… – Олегу и самому было противно, но то, что они делали, делалось во благо…

«Как и многие другие преступления…»

– Ладно, – пожал плечами Федорчук. – пятнадцатого он будет в гостинице «Командор» на бульваре Османн…

– Стрелять?

– Не знаю пока.

– Слушай, а вы со Степой можете сделать радиовзрыватель? – поинтересовался Олег, в голове которого начал оформляться наконец долго зревший на периферии сознания план.

– Радиовзрыватель? Кустарно… на нынешней элементной базе… Нереально. Если ты не хочешь заполучить нечто в размере большой сигарной коробки с волочащимся шлейфом антенны. Метров в пять.


– То есть, если не взрывать, так значит – стрелять?

– Ну вот, чуть что – сразу стрелять. А чем тебе часовой механизм не угодил? – удивился Виктор.

– Ну, хорошо! – согласился Ицкович. – Будильник. Взрыватели я достану. А вот взрывчатка?

– С селитрой и ее производными, по идее, проблем быть не должно. А вот детонаторов, Олег, нужно два: ударный или химический, и еще электро. Первый можно, в конце концов, от гранаты взять. Только не терочный, а то будем как дураки с хлопушками…

– Я же сказал, – махнул рукой Олег. – Взрыватели будут! Есть у меня канал.

– Тогда не вижу проблем, подгоняем авто с полутонной взрывчатки, и…

– Витя, ты бульвар имени крепкого хозяйственника, барона Османна, хорошо себе представляешь? – спросил Олег.

– Черт!

– Вот именно! – усмехнулся Олег, который над этим самым уже думал, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Но вот Федорчук заговорил, и все встало, что называется, на свои места. – Но не беда! Я, Витя, знаю одно «другое» место – пальчики оближешь!

– Какое место?

– Мне тут кое-кто рассказал, что тринадцатого Тухачевский встретился со своим товарищем по немецкому плену, лейтенантом Реми Руром. Рур – журналист. Сейчас печатается под псевдонимом Пьер Фервак. В двадцать седьмом он даже книгу о маршале выпустил. Типа воспоминания о замке Ингольштадт и германском плене. Следить за этим типом несложно. Он приведет нас в кафе. Там, разумеется, будет охрана, но подозреваю, что встреча будет неформальной и менее помпезной, чем обед с бывшими офицерами Семеновского полка.

– Как будем работать пациента?

– Двое следят за Ферваком… – предложил Олег. – Один потом остается в машине, а второй – звонит из ближайшего бистро третьему в кафе или еще куда. Третий отправляет смертника на заминированной машине по адресу, заведя перед этим часы, и сам тоже едет к месту действия, приглядывая за миной.

– Подожди! – остановил Олега Виктор. – А кто смертник?

– Есть у меня один местный фашик на примете. Его в любом случае надо убирать, а тут и повод хороший.

– Ага! – Виктор все-таки разлил кальвадос по стаканчикам. – Но, знаешь что, не надо его взрывать. Пусть бросит машину и уходит. Чекисты за ним, тут мы и постреляем и его, и этих, и давай бог ноги!

– Тогда нам нужна пара МП-18! Или томпсоновских «трещоток». Впрочем, с «томми-ганами» будет перебор. Здесь не Чикаго, юноша… И сразу же встает во весь рост второй вопрос: где их взять?

– МП-18? Что за зверь такой? – Ну да, Виктор-то не немец, откуда ему такие тонкости знать?

– Первый пистолет-пулемет Шмайсера, с деревянным прикладом и барабанным магазином от «люгера»…

– Знаю, – кивнул Виктор. – Видел пару раз. Ну «шмайсер» я, пожалуй, могу достать… Или в крайнем случае что-нибудь похожее. «Штайер», например… – задумчиво протянул Виктор и закурил. – На черном рынке наверняка есть. Но вообще-то стремное это мероприятие: сам понимаешь, криминал, стукачи, то да се. Ладно, дай подумать, может быть, что-нибудь и придумается. Пока суд да дело, давай я быстренько по лавкам пробегусь. Багет куплю, сыр, ветчину, кофе… Настоящих французских сардин. Они в оливковом масле, очень пряные. Поесть-то нам всяко надо, да и разговор живее пойдет. Фосфор, знаешь ли. Требуют нервные клетки…

– Вот интересный феномен, – отсмеявшись, сказал Олег. – Как немец, я вполне могу говорить всухую…

– А как русский – нет! – заржал Федорчук. – Мы русские такие!

– Это ты мне говоришь? – картинно ужаснулся Олег.

– Я, я! – передразнил его Виктор. – В зеркало на себя глянь при случае… Ну, бывай! Вместе нам светиться ни к чему. Подожди меня здесь, я скоренько!

– Не торопись! – крикнул вдогон Олег. – И купи бриошь с изюмом, к кофе вместо пирога!

Но Виктор вернулся с порога и, тщательно посмотревшись в зеркало, висевшее на стене, как-то скучно и трезво спросил:

– И вот еще что, Олег. Ты, пока меня не будет, подумай, сколько мы постороннего народу в этот раз в графу «запланированные потери» внесем. Полтонны аммонала… Это, знаешь ли, не в тапки срать…





* * *


Накатило на него в поезде. Сидел, дремал. Потом проснулся, глянул лениво в окно, ничего примечательного: не понять даже, едет ли поезд все еще по Франции, или это уже Бельгия. Но это, разумеется, иносказательно. Де-факто это была Бельгия, и де-юре тоже, поскольку паспорта проверяли как раз перед тем, как Баст заснул. Неважно, что там делалось за окном вагона, чьи деревни и поля мелькали за редкими деревьями. Важным стало ощущение, что сон кончился, и он, Олег Ицкович, превратившийся волею обстоятельств в Баста фон Шаунбурга, вернулся к жизни. К самой обычной жизни, даже если это фантастическая жизнь в чужом, но ставшем своим теле, под чужим, впрочем, переставшим уже резать слух, именем и в чужом времени, каким-то образом превратившимся в его собственное.

Это странное ощущение, необычное, яркое, ни с чем не сравнимое. Как будто само время – непостижимая субстанция, слившаяся в единый поток с историей – проникло в это свое-чужое тело, наполнило его собой, заставив ожить и прочувствовать реальность и материальность окружающего мира каждой клеточкой. Время кипело энергией в крови, с бешеной скоростью – так казалось, неслось по узостям кровеносных сосудов. История насыщала вдыхаемый легкими воздух ароматами и смрадом эпохи, отчего прояснялось в мозгах и глазах, и мир приобретал свои настоящие цвета, звуки и смыслы. Дико захотелось быть, жить на этой земле, под этим небом, с этими людьми, но на пороге стояла война. Война, которой суждено уничтожить эту цивилизацию и породить новую. Послевоенная Европа только напоминает довоенную, но та несколько архаичная Европа умерла вместе с десятками миллионов убитых, еще большим числом искалеченных, с разрушенными городами и исчезнувшими в огне пожарищ картинами, библиотеками, архивами. Возврата к ней нет и не может быть. И тяжесть этого знания, ответственность за обладание им заставили Олега окончательно принять то, что с ним случилось, как факт, как реальность, данную в ощущениях.

Он встал с дивана. Попутчики дремали, но он спать уже не хотел. Он проснулся. Во всех смыслах проснулся. И неожиданно выяснилось, что, хотя в главном он оставался Олегом, его тело и непосредственные реакции безраздельно принадлежали человеку по имени Себастиан фон Шаунбург, но к прежнему Шаунбургу человек этот никакого отношения, разумеется, не имел. Слияние произошло, адаптация благополучно завершилась, и ему, Олегу-Басту, теперь не нужно опасаться, что он выдаст себя какой-нибудь неправильной реакцией, неподходящим жестом, словечком на неизвестном прототипу языке.

Баст вынул из кармана фляжку, свинтил колпачок и сделал пару сильных глотков, враз ополовинив серебряный сосуд. Коньяк согрел изнутри, чуть-чуть приподняв заодно и настроение.

«Ну, с днем рождения! – усмехнулся Баст, закуривая. – Чтобы коньяк и не поднял настроения? Так не бывает!»