Атомный ангел
Часть 9 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Нет-нет, что ты! – поспешно ответил Слэн, более всего на свете желая именно того, чтобы Кросник вышел и зашел минут через десять. – Не беспокойся!
Согнувшись почти вдвое, он встал, застегнул пиджак, сунул руки глубоко в брючные карманы и бочком выбрался из-за стола. «Что это с ним? – подумал Кросник. – Радикулит, что ли?»
На адамсвильском заводе АКПИ трудились девятьсот тридцать человек. Уже пятнадцать лет работали они с гексафторидом урана – радиоактивным газом, создавая на его основе топливо, которому предстояло около года провести в активной зоне ядерного реактора, затем от полугода до года – на дне охладительного бака, а затем на несколько столетий скрыться в тяжелых радиационно-стойких контейнерах и упокоиться на дне океана или глубоко под землей. И за все эти годы ни один человек на заводе не погиб, не пострадал, не получил даже малейшей передозировки. Показателями безопасности своего производства Слэн гордился – и по праву.
После утренней проверки директор и главный инженер отобедали в столовой, затем Слэн вернулся в кабинет, сел за стол и продолжил разбирать почту. Где-то в середине стопки обнаружился большой белый конверт, адресованный ему и помеченный: «Конфиденциально, лично в руки». В углу конверта виднелась нью-йоркская марка, больше никаких особых примет не было. Интересно, кто бы мог это прислать. Никаких версий в голову не приходило. Слэн вскрыл конверт ножом для бумаги. Первой выпала оттуда записка, отпечатанная на машинке. Очень короткая. «Обращаюсь к вам по рабочему адресу, потому что плохо помню домашний. Надеюсь, этот маленький сувенир вас порадует!» Вслед за ней Слэн извлек четыре фотографии. Цветные фотографии, сделанные явно профессиональной камерой и фотографом, который, судя по четкости изображения, отличной композиции, глубине резкости и верности цветопередачи, свое дело знал.
На первом фото Гарри Слэн, совершенно голый, лежал на королевской кровати в обнимку со сногсшибательной обнаженной брюнеткой. На второй Слэн, снова голышом, стоял, согнувшись, посреди каюты, а та же брюнетка – обнаженная, если не считать высоких желтых сапог, – хлестала его веревкой по спине. При этом воспоминании Слэн поморщился: не от того, что его выпороли, а от того, что три недели после этого исхитрялся не поворачиваться к жене голой спиной. На третьем снимке Слэн и все та же красотка сидели вдвоем в кресле-качалке, судя по всему, на палубе яхты: за ними простиралось сапфировое море, а вдали, на горизонте, просматривались легко узнаваемые очертания французского порта Сен-Тропе. Приглядевшись, можно было заметить, что плавки у Гарри Слэна спущены до колен, а девица ласкает двумя пальцами его восставший пенис. На четвертой фотографии Слэн и девица занимались любовью в кабине, стоя на четвереньках, «по-собачьи».
Гарри побелел, как стенка, руки затряслись. Два месяца он был убежден, что Дейк Шледер пригласил его провести уик-энд у себя на яхте лишь по одной причине – хочет купить АКПИ и решил заранее познакомиться с одним из самых ценных своих будущих работников. Пожалуй, Слэну показалось немного странным, что на яхте собралось столько людей из атомной индустрии, однако рядом была Эва, так что он почти ничего вокруг не замечал и на беседы с другими гостями времени не тратил. Вернувшись домой, он начал покупать «Уолл-стрит джорнал», листал страницы и, встретив где-нибудь упоминание одной из компаний Шледера или его самого, расплывался в улыбке, гордясь знакомством с великим человеком.
Однако сейчас улыбаться Слэну вовсе не хотелось. «Обращаюсь к вам по рабочему адресу, потому что плохо помню домашний.» Что это такое? От кого?! «Надеюсь, этот маленький сувенир вас порадует!» Может быть, прислал сам Дейк Шледер? Да что он, с ума сошел?! Всю почту в доме Слэнов вскрывала Миртл – с тех самых пор, как коллега шутки ради прислал Гарри подписку на порнографический журнал. Миртл была чертовски ревнива и подозрительна, твердо уверена, что все женщины в Адамсвиле только и мечтают переспать с ее мужем, и не раз предрекала Гарри, не скупясь на зловещие подробности, что сделает с ним, если однажды узнает о его измене.
Слэн сунул фотографии в ящик стола. Потом достал оттуда, прошел с ними к шкафу с пустыми папками и сунул в папку с надписью «Личное». Подумав, переложил в другую папку, с надписью «Внешние контакты – заморожены». Подумал еще, достал и оттуда, еще раз внимательно просмотрел, порвал на мелкие клочки и сжег в пепельнице.
Перечитал записку в поисках какого-нибудь ключа к разгадке. Ключей не было. Записку он тоже порвал на клочки и выбросил в мусорное ведро.
Это что, шутка? Если так, то чертовски странная. И кто бы мог так «пошутить»? Ни с кем из гостей на яхте он не сдружился. Требования денег в записке не было. Вообще ни намека на какие-либо требования. Чего ждать дальше, Гарри Слэн не понимал. Однако ясно было, что этим дело не кончится.
Глава 11
На пятом этаже дома 46 по Карлтон-Хаус-террас шло совещание, и тому, кто захотел бы обернуться мухой на стене и послушать, о чем речь, пришлось бы обзавестись противотуманными фарами – такой густой сигаретный дым стоял вокруг массивного овального стола красного дерева.
Все четыре стены – под тяжелыми дубовыми панелями – были проложены в несколько слоев звуконепроницаемым материалом. Во избежание иных путей прослушки в комнате для совещаний не было окон.
С дальней стены сурово взирал на присутствующих портрет королевы; над ним покоились два скрещенных флага – «Юнион Джек» и флаг Святого Георгия. Эти декорации призваны были вселять в сердца участников совещаний благоговение и трепет – и, как правило, достигали своей цели. Все, кто сидел за столом, помнили, что служат королеве и своей родине.
Во главе стола сидел Файфшир. Еще пять из четырнадцати мест занимали Питер Нетлфолд, командир С-4, сэр Уильям Этлинг, генеральный директор МИ-6, Киран Росс, министр внутренних дел Великобритании, сэр Айзек Квойт и я. Все мы слушали Файфшира.
– В ходе Второй мировой войны, – говорил шеф, – от атомных бомбардировок погибли сто сорок тысяч человек. Восемьдесят пять тысяч из них умерли мгновенно или в течение нескольких часов после того, как на японские города упали бомбы, остальные – в течение следующих нескольких месяцев. Но это не всё. Много тысяч людей, проживавших в Хиросиме и Нагасаки во время бомбардировки, в дальнейшем умерли безвременной смертью. Множество женщин – не только беременных во время бомбардировки, но и забеременевших много лет спустя – родили недоношенных или изуродованных детей. По оценкам медиков, в результате бомбардировки одной только Хиросимы оборвались или понесли серьезный и необратимый ущерб четверть миллиона человеческих жизней.
– Сколько умерших в Хиросиме погибли именно от атомного взрыва? – спросил министр внутренних дел Киран Росс.
– Трудно сказать точно, – ответил Файфшир, – однако принято считать, что из восьмидесяти пяти тысяч человек, погибших сразу после взрыва, двадцать процентов умерли от самого взрыва, а остальные – от полученной смертельной дозы радиации.
Он глубоко затянулся гаванской сигарой, выпустил жирный клуб дыма и продолжил:
– Воздействие радиации состоит, прежде всего, в разрушении тканей организма. Перестают функционировать внутренние органы, отказывает пищеварительная система, выпадают волосы, начинается неукротимая рвота, страдает мозг – соответственно, начинаются бред и галлюцинации. Приятного во всем этом мало, и самое печальное, что человеку, подвергшемуся воздействию больших доз радиации, практически невозможно помочь. Во всем, что касается радиоактивного облучения, в медицине у нас еще царит средневековье. Вторичные эффекты облучения развиваются медленнее, но действуют, пожалуй, еще страшнее. Эти эффекты порождает радиоактивное облако, образующееся в воздухе после взрыва. Вторичная радиация может сохраняться очень долго. Например, у стронция-девяносто, который поражает костную ткань и вызывает рак костного мозга, период полураспада составляет двадцать восемь лет. Йод-сто двадцать восемь, утечка которого произошла в пятьдесят седьмом году в Уиндскейле, поражает щитовидную железу. Период полураспада у него – лишь восемь дней. А вот у радия-двести двадцать шесть, также поражающего костную ткань, период полураспада составляет тысячу шестьсот двадцать лет. Плутоний-двести тридцать девять поражает половые органы, вызывает выкидыши, пороки развития и мутации у новорожденных на протяжении нескольких поколений после облучения. При контакте с воздухом плутоний-двести тридцать девять спонтанно возгорается и переходит в двуокись плутония. Стоит вдохнуть пылинку двуокиси плутония – всего одну, – и крохотная частичка плутония попадет в клетку, будет спать там на протяжении пятнадцати лет, а спустя пятнадцать лет проснется и вызовет неконтролируемое деление клетки – рак легких, говоря простым языком. И срок полураспада плутония составляет двадцать четыре тысячи лет.
Слушатели молчали.
– Естественно, в большинстве случаев серьезность и первичного, и вторичного воздействия зависит от полученной дозы облучения. Небольшое радиационное воздействие может повысить риск заболеть раком, например на одну тысячную, – не так уж много, учитывая, что от рака и так умирает каждый четвертый человек на земле. Однако, как я уже упоминал, не всегда маленькие дозы безобидны: одной-единственной частицы двуокиси плутония может быть вполне достаточно. Вы даже не узнаете, что вдохнули эту частицу. Радиацию невозможно ни увидеть, ни услышать, ни ощутить – только определить счетчиком Гейгера. Убийственный потенциал радиации по-настоящему пугает, и именно поэтому количество радиоактивных веществ, заключенных в атомных реакторах, вселяет в меня тревогу. Бомбу, убившую в Хиросиме сто сорок тысяч человек в течение месяца, приравнивают к пятнадцати килотоннам – по современным стандартам, это совсем немного. В ядре средних размеров атомного реактора, из тех, какие работают сейчас по всему миру, находится в семьсот раз больше радиоактивных веществ, чем в «Малыше», сброшенном на Хиросиму.
Файфшир опустил глаза на свой раскрытый блокнот.
– Согласно вычислениям, подготовленным для меня специалистами, содержимого всего одного реактора хватит, чтобы убить восемьдесят четыре миллиона человек – иными словами, все население Британских островов, Канады и Австралии, и еще десять миллионов останется. А сейчас на одних только Британских островах работают шестнадцать атомных электростанций и в общей сложности сорок два реактора. И это не считая других ядерных комплексов – например, таких топливоперерабатывающих заводов, как Уиндскейл. В Канаде тринадцать реакторов, в США – двести четыре. Думаю, все вы помните пожар в Уиндскейле в пятьдесят седьмом году, вызвавший выброс в атмосферу радиоактивных изотопов. В результате миллион галлонов молока от коров в радиусе двухсот квадратных миль пришлось просто вылить. А ведь это был, можно сказать, совсем незначительный инцидент! И до сих пор местные жители сообщают о резком росте случаев рака в округе. Впрочем, статистики у нас нет, так что подтвердить или опровергнуть эти данные невозможно. В последнее время я разговаривал со многими видными учеными в сфере атомной энергетики, в том числе и с сэром Айзеком. Одни из них выступают за ее расширение и развитие, другие – против.
Каждому я задавал один и тот же вопрос: каковы будут немедленные, среднесрочные и долговременные последствия взрыва атомного реактора? Я просил ученых сосредоточиться на трех системах, используемых у нас в стране: магноксовых реакторах, реакторах с газовым теплоносителем и реакторах с водяным охлаждением. Последних у нас сейчас всего два – в Сайзуэлле и в Хантспил-Хеде, но это самая распространенная система во Франции и в США, и строительство других таких же реакторов планируется и у нас. Каждый из десяти ученых, с которыми я говорил, начинал свой ответ с одной и той же оговорки: мы, мол, не знаем точно, что произойдет в случае взрыва и можем говорить об этом только предположительно. Вдумайтесь, джентльмены. Мы не знаем, что произойдет! Много ли вам известно рукотворных катастроф, результаты которых невозможно предсказать?.. Далее ученые говорили, что взрыв атомного реактора приведет к катастрофе, масштаб которой будет зависеть от типа и силы взрыва – то есть от того, вызван ли взрыв какими-то внутренними неполадками в реакторе или взрывным устройством, а также от силы и направления ветра и от погодных условий в целом. Если пассажирский лайнер, полный людей, рухнет на город, погибнут все, кто находился в самолете, и все, кто был на земле на расстоянии двухсот ярдов от падения; но дальше этого дело не пойдет. Если автомобиль потеряет управление, возможно, погибнут водитель и пассажиры, возможно, те, кто окажется у него на пути; но на том все и кончится. Если террорист взорвет бомбу посреди улицы, погибнут или будут ранены те, кто в этот момент находился рядом. Не более того. Однако атомные реакторы – совсем другая история. В компьютер Комиссии по изучению атомной энергии было введено большое количество данных – и вот к каким выводам пришла машина.
Файфшир сделал паузу на несколько секунд, снова зажег сигару, затем пододвинул к себе компьютерную распечатку и начал читать вслух:
– Худший из возможных вариантов развития событий возможен при направленном взрыве атомного реактора с помощью ядерного взрывного устройства. При скорости ветра пятнадцать миль в час размеры радиоактивного облака в течение часа достигнут пятнадцати миль в длину и сорока пяти миль в ширину. Через три часа облако достигнет сорока пяти миль в длину и девяти миль в ширину: всех, проживающих на этой территории, ожидает немедленная смерть. В дальнейшем радиоактивность останется смертельной для всех, кто попытается проникнуть на эту территорию, в течение по меньшей мере четырех недель; на срок в сто лет эта территория останется непригодной для проживания. Через двадцать четыре часа облако достигнет трехсот шестидесяти миль в длину и восьмидесяти миль в ширину. Пятьдесят процентов людей, оказавшихся у него на пути, умрут в течение десяти лет, если не будут немедленно эвакуированы сроком не менее чем на год. На зараженной территории потребуются долговременные ограничения на выращивание сельскохозяйственных культур, а производство молочных продуктов здесь придется запретить навсегда. Радиоактивное облако продолжит распространяться; в целях безопасности рекомендуется эвакуировать всех людей в радиусе от одной тысячи до двух тысяч миль от эпицентра взрыва на срок от одного до шести месяцев.
Файфшир отложил распечатку.
– Возьмем только первые двадцать четыре часа. Всех, кто проживает в зараженной зоне, необходимо эвакуировать не менее чем на год. Общий размер зараженной зоны приближается к тридцати тысячам квадратных миль. Если вы сейчас пытаетесь представить себе, сколько это, я подскажу: общая площадь Англии, Шотландии и Уэльса составляет всего восемьдесят девять тысяч квадратных миль.
Он немного помолчал.
– Цифры эти основаны не только на математических расчетах, но и на фактических данных. Мы заложили в компьютер сведения о предыдущих утечках радиации и атомных взрывах, включая взрыв отработанного ядерного топлива на Кыштымском полигоне на Урале в пятьдесят седьмом году. Взрыв был сравнительно слабым, однако полностью опустошил территорию в пятьсот квадратных миль. Погибли несколько тысяч человек, и тысячи продолжают умирать от воздействия радиации по сей день. Через десять лет после взрыва женщинам, проживающим вблизи Кыштыма, все еще настоятельно рекомендовали в случае беременности делать аборт. И сейчас, больше чем через четверть века после взрыва, на шоссе, пересекающих эту территорию с севера на юг, стоят огромные дорожные знаки, призывающие водителей ехать со скоростью не менее тридцати миль в час, держать окна закрытыми и ни в коем случае не выходить из машины. Кроме того, мы внесли в компьютер данные о передвижениях облаков вулканического пепла после извержений вулканов в последние три десятилетия. Существует немало документированных сведений о выпадении облаков пепла за десятки тысяч миль от вулканов. Думаю, эту распечатку можно считать достаточно надежным источником информации. Сэр Айзек согласен с содержащимися в ней выводами как в целом, так и в частностях.
Квойт кивнул. Сейчас он выглядел куда более собранным и хладнокровным, чем неделю назад, когда его извлекли из переносного курятника в грузовом отсеке «ИЛа».
– В случае, если события будут развиваться по худшему сценарию – пусть даже взорвется только один реактор, – от нас потребуется эвакуировать большую часть жителей Соединенного Королевства в течение нескольких часов. Это невозможно. Некоторым подспорьем могут стать бомбоубежища, однако система фильтрации воздуха в них не рассчитана на мельчайшие радиоактивные частицы. Бомбоубежища предназначены для защиты от атомных бомб – от радиации после взрыва на АЭС они не защитят. Основное различие здесь в том, что радиоактивные осадки при взрыве ядерного реактора намного мельче. Фактически они растворяются в воздухе, отфильтровать их крайне сложно, если вообще возможно. Куда попадает воздух – как бы хорошо он ни был отфильтрован, – туда попадут и радиоактивные осадки. Полностью защищены будут только укрытия с собственной независимой системой воздухоснабжения. Вторая проблема в том, что после ядерной атаки радиоактивные осадки держатся в воздухе до нескольких недель; именно столько времени после взрыва людям опасно выходить на открытое пространство. Но при взрыве ядерного реактора этот период продлится намного дольше. Всего двадцать четыре часа ветра – и людям с подветренной стороны придется сидеть в укрытиях не меньше года. Причем мы говорим лишь о крошечном меньшинстве, которое в этих укрытиях поместится и которому хватит хранящихся там припасов. Если же говорить о большинстве, то мы сталкиваемся с еще одной неразрешимой проблемой. В результате радиоактивного заражения большая часть английской почвы на много лет станет непригодна для сельского хозяйства. Мы знаем, что эвакуировать все население Англии невозможно; но если люди останутся здесь – и выживут, – точно так же невозможно будет их прокормить. Таков результат взрыва одного – всего лишь одного – из сорока двух ядерных реакторов на шестнадцати атомных электростанциях, расположенных на нашем острове.
Файфшир стряхнул с сигары пепел.
– Я зачитал вам худший сценарий развития событий. В случае обычного взрывного устройства или же взрыва в результате внутренних проблем реактора, вызванных диверсией, радиационная опасность значительно снизится. Однако нам с вами стоит готовиться к худшему – а если события пойдут лучше, чем мы ожидаем, видеть в этом приятную неожиданность. Многие утверждают, что взорвать реактор и вызвать серьезную утечку радиации невозможно. На мой взгляд, это прямые потомки тех, кто уверял, что «Титаник» просто не способен утонуть. Далее, на основании имеющихся у меня данных я прихожу к выводу, что где-то за этими стенами есть люди, планирующие взрывы или диверсии на одной или нескольких атомных станциях – не только наших, но и на АЭС в других странах. Три атомные электростанции расположены на северном побережье Франции. Если одна из них взорвется, когда ветер будет дуть с юга, значительная часть нашей страны окажется в серьезнейшей опасности. Похищение сэра Айзека русскими – история серьезная, очень серьезная. Нам необходимо рассмотреть все возможные мотивы и принять все возможные меры, чтобы себя обезопасить.
Присутствующие в комнате молча кивали. Я взглянул на сэра Айзека: лицо его было напряженным, даже угрюмым. С того момента, когда на прогулке за спиной у него возник фургон, и до того, как в переносной курятник заглянул человек в балаклаве и крикнул: «Всё в порядке, сэр Айзек, теперь вы в безопасности!», – он пребывал в наркотическом полузабытьи, плохо понимая, где находится и что с ним делают. Вернувшись в Англию, сэр Айзек поступил в распоряжение следователей МИ-5: его погружали в многочасовой гипнотический сон и пытались извлечь из глубин памяти – так мягко и аккуратно, как только могли (что оперативникам МИ-5 обычно не свойственно), – описания похитителей, мест пленения, студии, где снималась видеозапись, еды, которой его кормили, вкуса воды, которую он пил, тарелок, чашек, вилок – всего, вплоть до надписи «Томас Краппер и сыновья», выгравированной на фарфоровом подножье унитаза в уборной. Но вспомнить сэру Айзеку удалось очень немногое – разве что кудахтанье кур, его невольных соседей в самолете.
– Сэр Чарльз, как вы полагаете, зачем Советы похитили сэра Айзека? – поинтересовался министр внутренних дел.
– Есть множество версий. Первая: просто для того, чтобы мы не расслаблялись. Время от времени русские подкидывают нам такие задачки. Нередко стараются отвлечь внимание Запада от того, что происходит в самом Советском Союзе – от судов над диссидентами до разгрома какой-нибудь религиозной секты. Хотя, думаю, сейчас дело не в этом.
– После выпущенной Би-би-си телепрограммы, конечно, расслабиться было трудновато! Министр энергетики чуть шею мне не свернул за то, что мы позволили ей выйти в эфир.
Файфшир широко улыбнулся.
– Так ему, бедняге, пришлось всерьез отвечать на вопросы об атомной энергии? Что ж, от этого вреда не будет. Два года он уже сидит в своем кресле, пора бы хоть книжки какие-нибудь по теме почитать.
С этими словами мой шеф отвернулся от министра внутренних дел и обвел взглядом всех нас, на миг останавливаясь на каждом по очереди.
– Вторая версия: русских беспокоят мировые запасы урана. Нам известно, что резервы урана на территории СССР весьма велики, однако в последнее время источники разведки сообщают, что из-за своего географического расположения эти запасы обладают низкой экономической ценностью: разрабатывать их в промышленных масштабах практически невозможно. На сегодня у Советского Союза имеется сорок семь действующих атомных реакторов; через пять лет это число увеличится втрое. Русским надо откуда-то брать уран. Быть может, они считают, что, если возбудят на Западе антиядерную лихорадку и сумеют добиться сокращения наших ядерных программ, больше мирового урана достанется им. Но пока все это пустые догадки; чтобы понять, что задумали русские, необходимо добавить в картину новые факты. Расскажу и о них. Первую хоть сколько-нибудь внятную информацию о готовящихся диверсиях мы получили от араба по имени Ахмед, встретившегося с Флинном в мужском туалете гостиницы «Ройял Ланкастер». К несчастью, Ахмед был убит и не успел сообщить ничего конкретного. На этот раз, для разнообразия, убил его не Флинн.
За столом усмехнулись; лишь министр внутренних дел не улыбнулся, а смерил меня свирепым взглядом. Должен признаться, не слишком-то приятно, что Файфшир изображает меня каким-то штатным палачом.
– Информация, сообщенная мистеру Флинну, – продолжал Файфшир, – прежде всего касалась одного из наших оперативников в Ливии. Он внедрился в тренировочный лагерь террористов, однако был разоблачен и, насколько можно судить по словам информатора, погиб. Далее, информатор произнес название «Операция Ангел». По его словам, это как-то связано с атомными электростанциями, причем во многих странах. Ничего больше вы от него не услышали, верно, Флинн?
– Так точно, сэр. Он сказал, что будет взорвано много атомных электростанций, по-видимому, в нескольких странах.
– Его убили, когда вы были рядом? И вы не смогли его спасти? – требовательно спросил Росс.
– Возможно, смог бы, если б находился с ним в одной туалетной кабинке, – ответил я.
Росс снова смерил меня свирепым взглядом, а Файфшир подавил усмешку.
– Убийца этого араба, – продолжил он, – бежал вместе с еще тремя людьми в автомобиле. Флинн погнался за ними – и в результате некоторой беспечности с его стороны все четверо нашли безвременную смерть под колесами грузовика.
И снова засмеялись все, кроме Кирана Росса. Определенно, чем-то я ему не нравился.
– Ливийцы заявляют, что погибшие – высокопоставленные политики и дипломаты, однако, судя по данным из наших источников, речь идет об обычной банде наемных убийц.
Файфшир поймал мой взгляд и подмигнул. Нет, иногда старик все-таки не так уж плох.
– Произошедшее заставило нас обратить самое пристальное внимание на британские атомные электростанции и другие отрасли атомной энергетики. Вскоре после этого инцидента инспектор систем безопасности Управления по атомной энергетике Соединенного Королевства, человек по имени Хорас Уэлли, получил приглашение провести выходные на яхте на юге Франции. Приглашение не от кого иного, как от Дейка Шледера, известного немецкого предпринимателя. Шледер – человек, которого мы постоянно держим в поле зрения. Свой бизнес он ведет, что называется, на грани фола, и время от времени за ним замечаются подозрительные контакты. В последние два года Шледер серьезно интересуется атомной энергетикой, хотя и не в нашей стране. На увеселительную прогулку он собрал у себя на яхте целую дюжину гостей из пяти стран: США, Канады, Франции и Испании, а мистер Уэлли представлял там Великобританию. Судя по обилию на борту выпивки и красоток, все оттянулись на славу. Разумеется, вполне возможно, что Шледер просто хотел получить у этих людей информацию о состоянии атомной энергетики в их странах. Гости его были из разных областей: кто-то работает на государство, кто-то – на частную индустрию. А дальше исчез сэр Айзек. Прямой связи между этими событиями мы не видели – до тех пор, пока мистер Флинн, следя за Уэлли, не увидел, как тот получил от своего контакта в Уэльсе видеокассету и отвез ее на Би-би-си. Эта видеопленка и вышла в эфир в прошлый понедельник. Ну, и последний на сегодня эпизод этой истории – спасение сэра Айзека с самолета Аэрофлота.
– Вы полагаете, сэр Чарльз, – заговорил Питер Нетлфолд, командир С-4, – что русские планируют серию диверсий на атомных электростанциях по всему миру?
– Вчера мы получили доклад из ведомства сэра Уильяма. – Файфшир имел в виду МИ-6 – организацию, к которой в обычных обстоятельствах не проявлял ни малейшего уважения. – Билл, может быть, вы расскажете?
Заговорил сэр Уильям Этлинг – высокий, болезненно худой человек с изможденным лицом и глубоко запавшими глазами под мохнатыми бровями. И телосложением, и неизменными черными костюмами, и особенно выражением лица он чертовски походил на сотрудника похоронного бюро.
– Название «Операция Ангел» нам известно. Впервые оно прозвучало в рапорте, полученном нами из Москвы в июле; с того времени мы слышали его еще несколько раз. Что оно означает, мне неизвестно и выяснить не удалось – хотя, поверьте, мои люди очень старались.
В Москве это название окружено завесой строжайшей секретности. Единственное, что я могу сказать точно: в последние месяцы члены Политбюро пребывают в некоем радостном возбуждении, словно ожидая чего-то значительного и весьма приятного. Вполне возможно, это связано с «Операцией Ангел». Вам, конечно, известно, что Политбюро – это группа престарелых, многоопытных, повидавших виды людей, которых не так-то легко обрадовать или воодушевить. По личному опыту знаю, джентльмены: если Политбюро чем-то воодушевлено, значит, нам с вами стоит начинать беспокоиться.
Наступило долгое молчание. Наконец его прервал Нетлфолд:
– Билл, а что вы скажете о ливийском следе?
– Что ж, Ливия – крупная база международного терроризма. У ее соседа Чада большие запасы урана, и в последнее время ливийцы достаточно массово переезжают в Чад – хотя, возможно, к нашим нынешним тревогам это и не имеет отношения. Быть может, русские намерены руками ливийцев взорвать наши атомные станции. Или же план вообще разработали другие, а русские лишь оплачивают расходы или участвуют как-либо иначе. Вариантов много.
– Заговор ИРА исключен? – поинтересовался Росс.
– На данный момент нет никаких свидетельств в пользу этого, – ответил Файфшир, – и потом, ИРА интересуется только Великобританией.
– А как насчет разведок других стран? – не отставал Росс, экспансивно взмахнув тонкими белыми руками.
Встретив Кирана Росса на улице, вы ни за что не поверите, что перед вами министр внутренних дел. «Гомик какой-то!» – скорее всего, скажете вы. Тощий, костлявый, с редеющими на макушке мышино-серыми волосами, он напоминал мальчишку-переростка. Официальные костюмы в тонкую белую полоску сочетал с яркими цветастыми галстуками, носил белые шнурованные ботинки на резиновой подошве и как-то странно подпрыгивал на ходу. Вступление в министерскую должность он счел самым подходящим поводом, чтобы наконец-то «выйти из шкафа» – и с тех пор с каждым месяцем его голос и жесты становились все более манерными. В правительстве не знали, куда от него деваться, и премьер еще не выгнал его лишь из опасения разозлить влиятельную гей-прослойку избирателей.
– Вы сообщили другим странам? – настаивал Росс.
– Пока не собираюсь, – решительно ответил Файфшир. Он тоже терпеть не мог Кирана и за глаза иначе как «попрыгунчиком» его не называл. – Сообщить об этом кому-то в иностранных разведках или же канадцам – все равно что отправить депешу прямиком в Москву. И потом, пока мы не знаем точно, о каких странах идет речь. Не хочу разворошить осиное гнездо и потерять наш, быть может, единственный шанс разобраться в происходящем, пока не стало слишком поздно. Если мы почувствуем, что нам нужна помощь, или же узнаем нечто конкретное, о чем необходимо будет их предупредить, – тогда и сообщу. А пока что будем держать язык за зубами и постараемся сами во всем разобраться.
Файфшир взглянул на директора МИ-6, и Этлинг задумчиво кивнул. Этим двоим редко случалось соглашаться друг с другом – да и просто разговаривать: оба друг другу не доверяли, и каждый считал другого неприятным соперником. За последние пятнадцать лет, при Файфшире, МИ-5 – без ведома политиков и партий – обзавелась мощным отделением внешней разведки, чьи полномочия выходили далеко за рамки первоначальной задачи по обеспечению внутренней безопасности Великобритании. Файфшир полагал, что обеспечить безопасность страны, не понимая, что делается в мире, невозможно, а информации от МИ-6 он не доверял. Также и сэр Уильям Этлинг и его предшественники были уверены, что разведка за морями бессмысленна, пока ее не дополняет эффективная разведывательная сеть у себя дома, и не желали оставлять эту часть работы в руках МИ-5. Так что эти две организации независимо друг от друга выполняли очень похожую работу, часто даже шпионили за одними и теми же людьми; разница заключалась лишь в том, что Этлинг был чуть сильнее сосредоточен на внешней политике, а Файфшир – на внутренних английских делах. И сейчас мой шеф счел нужным пригласить Этлинга на совещание, предвидя, что тот может знать нечто важное, ускользнувшее от него самого.
– Секретность, – продолжал Файфшир, – вот наше главное оружие. Русские не догадываются, что сэр Айзек жив. В самолете, именно в том месте, где держали сэра Айзека, будет найден труп. Русские сообщат французам, что это тело одного из угонщиков, еврейского диссидента…
– А французы не потребуют установления личности? – спросил Росс.
– Очень сомневаюсь. Весь этот инцидент для них крайне неприятен, особенно сейчас, когда разрядка позволила им наладить активную торговлю с Россией. Уверен, французы чертовски довольны, что дело обошлось всего одним трупом, и с радостью передадут его русским. А на случай, если установить личность покойного постараются русские и если у них есть зубная карта сэра Айзека, мы снабдили тело парочкой вставных челюстей, в точности копирующих вставные челюсти сэра Айзека. Дело оказалось несложным, поскольку своих зубов у сэра Айзека нет.
Согнувшись почти вдвое, он встал, застегнул пиджак, сунул руки глубоко в брючные карманы и бочком выбрался из-за стола. «Что это с ним? – подумал Кросник. – Радикулит, что ли?»
На адамсвильском заводе АКПИ трудились девятьсот тридцать человек. Уже пятнадцать лет работали они с гексафторидом урана – радиоактивным газом, создавая на его основе топливо, которому предстояло около года провести в активной зоне ядерного реактора, затем от полугода до года – на дне охладительного бака, а затем на несколько столетий скрыться в тяжелых радиационно-стойких контейнерах и упокоиться на дне океана или глубоко под землей. И за все эти годы ни один человек на заводе не погиб, не пострадал, не получил даже малейшей передозировки. Показателями безопасности своего производства Слэн гордился – и по праву.
После утренней проверки директор и главный инженер отобедали в столовой, затем Слэн вернулся в кабинет, сел за стол и продолжил разбирать почту. Где-то в середине стопки обнаружился большой белый конверт, адресованный ему и помеченный: «Конфиденциально, лично в руки». В углу конверта виднелась нью-йоркская марка, больше никаких особых примет не было. Интересно, кто бы мог это прислать. Никаких версий в голову не приходило. Слэн вскрыл конверт ножом для бумаги. Первой выпала оттуда записка, отпечатанная на машинке. Очень короткая. «Обращаюсь к вам по рабочему адресу, потому что плохо помню домашний. Надеюсь, этот маленький сувенир вас порадует!» Вслед за ней Слэн извлек четыре фотографии. Цветные фотографии, сделанные явно профессиональной камерой и фотографом, который, судя по четкости изображения, отличной композиции, глубине резкости и верности цветопередачи, свое дело знал.
На первом фото Гарри Слэн, совершенно голый, лежал на королевской кровати в обнимку со сногсшибательной обнаженной брюнеткой. На второй Слэн, снова голышом, стоял, согнувшись, посреди каюты, а та же брюнетка – обнаженная, если не считать высоких желтых сапог, – хлестала его веревкой по спине. При этом воспоминании Слэн поморщился: не от того, что его выпороли, а от того, что три недели после этого исхитрялся не поворачиваться к жене голой спиной. На третьем снимке Слэн и все та же красотка сидели вдвоем в кресле-качалке, судя по всему, на палубе яхты: за ними простиралось сапфировое море, а вдали, на горизонте, просматривались легко узнаваемые очертания французского порта Сен-Тропе. Приглядевшись, можно было заметить, что плавки у Гарри Слэна спущены до колен, а девица ласкает двумя пальцами его восставший пенис. На четвертой фотографии Слэн и девица занимались любовью в кабине, стоя на четвереньках, «по-собачьи».
Гарри побелел, как стенка, руки затряслись. Два месяца он был убежден, что Дейк Шледер пригласил его провести уик-энд у себя на яхте лишь по одной причине – хочет купить АКПИ и решил заранее познакомиться с одним из самых ценных своих будущих работников. Пожалуй, Слэну показалось немного странным, что на яхте собралось столько людей из атомной индустрии, однако рядом была Эва, так что он почти ничего вокруг не замечал и на беседы с другими гостями времени не тратил. Вернувшись домой, он начал покупать «Уолл-стрит джорнал», листал страницы и, встретив где-нибудь упоминание одной из компаний Шледера или его самого, расплывался в улыбке, гордясь знакомством с великим человеком.
Однако сейчас улыбаться Слэну вовсе не хотелось. «Обращаюсь к вам по рабочему адресу, потому что плохо помню домашний.» Что это такое? От кого?! «Надеюсь, этот маленький сувенир вас порадует!» Может быть, прислал сам Дейк Шледер? Да что он, с ума сошел?! Всю почту в доме Слэнов вскрывала Миртл – с тех самых пор, как коллега шутки ради прислал Гарри подписку на порнографический журнал. Миртл была чертовски ревнива и подозрительна, твердо уверена, что все женщины в Адамсвиле только и мечтают переспать с ее мужем, и не раз предрекала Гарри, не скупясь на зловещие подробности, что сделает с ним, если однажды узнает о его измене.
Слэн сунул фотографии в ящик стола. Потом достал оттуда, прошел с ними к шкафу с пустыми папками и сунул в папку с надписью «Личное». Подумав, переложил в другую папку, с надписью «Внешние контакты – заморожены». Подумал еще, достал и оттуда, еще раз внимательно просмотрел, порвал на мелкие клочки и сжег в пепельнице.
Перечитал записку в поисках какого-нибудь ключа к разгадке. Ключей не было. Записку он тоже порвал на клочки и выбросил в мусорное ведро.
Это что, шутка? Если так, то чертовски странная. И кто бы мог так «пошутить»? Ни с кем из гостей на яхте он не сдружился. Требования денег в записке не было. Вообще ни намека на какие-либо требования. Чего ждать дальше, Гарри Слэн не понимал. Однако ясно было, что этим дело не кончится.
Глава 11
На пятом этаже дома 46 по Карлтон-Хаус-террас шло совещание, и тому, кто захотел бы обернуться мухой на стене и послушать, о чем речь, пришлось бы обзавестись противотуманными фарами – такой густой сигаретный дым стоял вокруг массивного овального стола красного дерева.
Все четыре стены – под тяжелыми дубовыми панелями – были проложены в несколько слоев звуконепроницаемым материалом. Во избежание иных путей прослушки в комнате для совещаний не было окон.
С дальней стены сурово взирал на присутствующих портрет королевы; над ним покоились два скрещенных флага – «Юнион Джек» и флаг Святого Георгия. Эти декорации призваны были вселять в сердца участников совещаний благоговение и трепет – и, как правило, достигали своей цели. Все, кто сидел за столом, помнили, что служат королеве и своей родине.
Во главе стола сидел Файфшир. Еще пять из четырнадцати мест занимали Питер Нетлфолд, командир С-4, сэр Уильям Этлинг, генеральный директор МИ-6, Киран Росс, министр внутренних дел Великобритании, сэр Айзек Квойт и я. Все мы слушали Файфшира.
– В ходе Второй мировой войны, – говорил шеф, – от атомных бомбардировок погибли сто сорок тысяч человек. Восемьдесят пять тысяч из них умерли мгновенно или в течение нескольких часов после того, как на японские города упали бомбы, остальные – в течение следующих нескольких месяцев. Но это не всё. Много тысяч людей, проживавших в Хиросиме и Нагасаки во время бомбардировки, в дальнейшем умерли безвременной смертью. Множество женщин – не только беременных во время бомбардировки, но и забеременевших много лет спустя – родили недоношенных или изуродованных детей. По оценкам медиков, в результате бомбардировки одной только Хиросимы оборвались или понесли серьезный и необратимый ущерб четверть миллиона человеческих жизней.
– Сколько умерших в Хиросиме погибли именно от атомного взрыва? – спросил министр внутренних дел Киран Росс.
– Трудно сказать точно, – ответил Файфшир, – однако принято считать, что из восьмидесяти пяти тысяч человек, погибших сразу после взрыва, двадцать процентов умерли от самого взрыва, а остальные – от полученной смертельной дозы радиации.
Он глубоко затянулся гаванской сигарой, выпустил жирный клуб дыма и продолжил:
– Воздействие радиации состоит, прежде всего, в разрушении тканей организма. Перестают функционировать внутренние органы, отказывает пищеварительная система, выпадают волосы, начинается неукротимая рвота, страдает мозг – соответственно, начинаются бред и галлюцинации. Приятного во всем этом мало, и самое печальное, что человеку, подвергшемуся воздействию больших доз радиации, практически невозможно помочь. Во всем, что касается радиоактивного облучения, в медицине у нас еще царит средневековье. Вторичные эффекты облучения развиваются медленнее, но действуют, пожалуй, еще страшнее. Эти эффекты порождает радиоактивное облако, образующееся в воздухе после взрыва. Вторичная радиация может сохраняться очень долго. Например, у стронция-девяносто, который поражает костную ткань и вызывает рак костного мозга, период полураспада составляет двадцать восемь лет. Йод-сто двадцать восемь, утечка которого произошла в пятьдесят седьмом году в Уиндскейле, поражает щитовидную железу. Период полураспада у него – лишь восемь дней. А вот у радия-двести двадцать шесть, также поражающего костную ткань, период полураспада составляет тысячу шестьсот двадцать лет. Плутоний-двести тридцать девять поражает половые органы, вызывает выкидыши, пороки развития и мутации у новорожденных на протяжении нескольких поколений после облучения. При контакте с воздухом плутоний-двести тридцать девять спонтанно возгорается и переходит в двуокись плутония. Стоит вдохнуть пылинку двуокиси плутония – всего одну, – и крохотная частичка плутония попадет в клетку, будет спать там на протяжении пятнадцати лет, а спустя пятнадцать лет проснется и вызовет неконтролируемое деление клетки – рак легких, говоря простым языком. И срок полураспада плутония составляет двадцать четыре тысячи лет.
Слушатели молчали.
– Естественно, в большинстве случаев серьезность и первичного, и вторичного воздействия зависит от полученной дозы облучения. Небольшое радиационное воздействие может повысить риск заболеть раком, например на одну тысячную, – не так уж много, учитывая, что от рака и так умирает каждый четвертый человек на земле. Однако, как я уже упоминал, не всегда маленькие дозы безобидны: одной-единственной частицы двуокиси плутония может быть вполне достаточно. Вы даже не узнаете, что вдохнули эту частицу. Радиацию невозможно ни увидеть, ни услышать, ни ощутить – только определить счетчиком Гейгера. Убийственный потенциал радиации по-настоящему пугает, и именно поэтому количество радиоактивных веществ, заключенных в атомных реакторах, вселяет в меня тревогу. Бомбу, убившую в Хиросиме сто сорок тысяч человек в течение месяца, приравнивают к пятнадцати килотоннам – по современным стандартам, это совсем немного. В ядре средних размеров атомного реактора, из тех, какие работают сейчас по всему миру, находится в семьсот раз больше радиоактивных веществ, чем в «Малыше», сброшенном на Хиросиму.
Файфшир опустил глаза на свой раскрытый блокнот.
– Согласно вычислениям, подготовленным для меня специалистами, содержимого всего одного реактора хватит, чтобы убить восемьдесят четыре миллиона человек – иными словами, все население Британских островов, Канады и Австралии, и еще десять миллионов останется. А сейчас на одних только Британских островах работают шестнадцать атомных электростанций и в общей сложности сорок два реактора. И это не считая других ядерных комплексов – например, таких топливоперерабатывающих заводов, как Уиндскейл. В Канаде тринадцать реакторов, в США – двести четыре. Думаю, все вы помните пожар в Уиндскейле в пятьдесят седьмом году, вызвавший выброс в атмосферу радиоактивных изотопов. В результате миллион галлонов молока от коров в радиусе двухсот квадратных миль пришлось просто вылить. А ведь это был, можно сказать, совсем незначительный инцидент! И до сих пор местные жители сообщают о резком росте случаев рака в округе. Впрочем, статистики у нас нет, так что подтвердить или опровергнуть эти данные невозможно. В последнее время я разговаривал со многими видными учеными в сфере атомной энергетики, в том числе и с сэром Айзеком. Одни из них выступают за ее расширение и развитие, другие – против.
Каждому я задавал один и тот же вопрос: каковы будут немедленные, среднесрочные и долговременные последствия взрыва атомного реактора? Я просил ученых сосредоточиться на трех системах, используемых у нас в стране: магноксовых реакторах, реакторах с газовым теплоносителем и реакторах с водяным охлаждением. Последних у нас сейчас всего два – в Сайзуэлле и в Хантспил-Хеде, но это самая распространенная система во Франции и в США, и строительство других таких же реакторов планируется и у нас. Каждый из десяти ученых, с которыми я говорил, начинал свой ответ с одной и той же оговорки: мы, мол, не знаем точно, что произойдет в случае взрыва и можем говорить об этом только предположительно. Вдумайтесь, джентльмены. Мы не знаем, что произойдет! Много ли вам известно рукотворных катастроф, результаты которых невозможно предсказать?.. Далее ученые говорили, что взрыв атомного реактора приведет к катастрофе, масштаб которой будет зависеть от типа и силы взрыва – то есть от того, вызван ли взрыв какими-то внутренними неполадками в реакторе или взрывным устройством, а также от силы и направления ветра и от погодных условий в целом. Если пассажирский лайнер, полный людей, рухнет на город, погибнут все, кто находился в самолете, и все, кто был на земле на расстоянии двухсот ярдов от падения; но дальше этого дело не пойдет. Если автомобиль потеряет управление, возможно, погибнут водитель и пассажиры, возможно, те, кто окажется у него на пути; но на том все и кончится. Если террорист взорвет бомбу посреди улицы, погибнут или будут ранены те, кто в этот момент находился рядом. Не более того. Однако атомные реакторы – совсем другая история. В компьютер Комиссии по изучению атомной энергии было введено большое количество данных – и вот к каким выводам пришла машина.
Файфшир сделал паузу на несколько секунд, снова зажег сигару, затем пододвинул к себе компьютерную распечатку и начал читать вслух:
– Худший из возможных вариантов развития событий возможен при направленном взрыве атомного реактора с помощью ядерного взрывного устройства. При скорости ветра пятнадцать миль в час размеры радиоактивного облака в течение часа достигнут пятнадцати миль в длину и сорока пяти миль в ширину. Через три часа облако достигнет сорока пяти миль в длину и девяти миль в ширину: всех, проживающих на этой территории, ожидает немедленная смерть. В дальнейшем радиоактивность останется смертельной для всех, кто попытается проникнуть на эту территорию, в течение по меньшей мере четырех недель; на срок в сто лет эта территория останется непригодной для проживания. Через двадцать четыре часа облако достигнет трехсот шестидесяти миль в длину и восьмидесяти миль в ширину. Пятьдесят процентов людей, оказавшихся у него на пути, умрут в течение десяти лет, если не будут немедленно эвакуированы сроком не менее чем на год. На зараженной территории потребуются долговременные ограничения на выращивание сельскохозяйственных культур, а производство молочных продуктов здесь придется запретить навсегда. Радиоактивное облако продолжит распространяться; в целях безопасности рекомендуется эвакуировать всех людей в радиусе от одной тысячи до двух тысяч миль от эпицентра взрыва на срок от одного до шести месяцев.
Файфшир отложил распечатку.
– Возьмем только первые двадцать четыре часа. Всех, кто проживает в зараженной зоне, необходимо эвакуировать не менее чем на год. Общий размер зараженной зоны приближается к тридцати тысячам квадратных миль. Если вы сейчас пытаетесь представить себе, сколько это, я подскажу: общая площадь Англии, Шотландии и Уэльса составляет всего восемьдесят девять тысяч квадратных миль.
Он немного помолчал.
– Цифры эти основаны не только на математических расчетах, но и на фактических данных. Мы заложили в компьютер сведения о предыдущих утечках радиации и атомных взрывах, включая взрыв отработанного ядерного топлива на Кыштымском полигоне на Урале в пятьдесят седьмом году. Взрыв был сравнительно слабым, однако полностью опустошил территорию в пятьсот квадратных миль. Погибли несколько тысяч человек, и тысячи продолжают умирать от воздействия радиации по сей день. Через десять лет после взрыва женщинам, проживающим вблизи Кыштыма, все еще настоятельно рекомендовали в случае беременности делать аборт. И сейчас, больше чем через четверть века после взрыва, на шоссе, пересекающих эту территорию с севера на юг, стоят огромные дорожные знаки, призывающие водителей ехать со скоростью не менее тридцати миль в час, держать окна закрытыми и ни в коем случае не выходить из машины. Кроме того, мы внесли в компьютер данные о передвижениях облаков вулканического пепла после извержений вулканов в последние три десятилетия. Существует немало документированных сведений о выпадении облаков пепла за десятки тысяч миль от вулканов. Думаю, эту распечатку можно считать достаточно надежным источником информации. Сэр Айзек согласен с содержащимися в ней выводами как в целом, так и в частностях.
Квойт кивнул. Сейчас он выглядел куда более собранным и хладнокровным, чем неделю назад, когда его извлекли из переносного курятника в грузовом отсеке «ИЛа».
– В случае, если события будут развиваться по худшему сценарию – пусть даже взорвется только один реактор, – от нас потребуется эвакуировать большую часть жителей Соединенного Королевства в течение нескольких часов. Это невозможно. Некоторым подспорьем могут стать бомбоубежища, однако система фильтрации воздуха в них не рассчитана на мельчайшие радиоактивные частицы. Бомбоубежища предназначены для защиты от атомных бомб – от радиации после взрыва на АЭС они не защитят. Основное различие здесь в том, что радиоактивные осадки при взрыве ядерного реактора намного мельче. Фактически они растворяются в воздухе, отфильтровать их крайне сложно, если вообще возможно. Куда попадает воздух – как бы хорошо он ни был отфильтрован, – туда попадут и радиоактивные осадки. Полностью защищены будут только укрытия с собственной независимой системой воздухоснабжения. Вторая проблема в том, что после ядерной атаки радиоактивные осадки держатся в воздухе до нескольких недель; именно столько времени после взрыва людям опасно выходить на открытое пространство. Но при взрыве ядерного реактора этот период продлится намного дольше. Всего двадцать четыре часа ветра – и людям с подветренной стороны придется сидеть в укрытиях не меньше года. Причем мы говорим лишь о крошечном меньшинстве, которое в этих укрытиях поместится и которому хватит хранящихся там припасов. Если же говорить о большинстве, то мы сталкиваемся с еще одной неразрешимой проблемой. В результате радиоактивного заражения большая часть английской почвы на много лет станет непригодна для сельского хозяйства. Мы знаем, что эвакуировать все население Англии невозможно; но если люди останутся здесь – и выживут, – точно так же невозможно будет их прокормить. Таков результат взрыва одного – всего лишь одного – из сорока двух ядерных реакторов на шестнадцати атомных электростанциях, расположенных на нашем острове.
Файфшир стряхнул с сигары пепел.
– Я зачитал вам худший сценарий развития событий. В случае обычного взрывного устройства или же взрыва в результате внутренних проблем реактора, вызванных диверсией, радиационная опасность значительно снизится. Однако нам с вами стоит готовиться к худшему – а если события пойдут лучше, чем мы ожидаем, видеть в этом приятную неожиданность. Многие утверждают, что взорвать реактор и вызвать серьезную утечку радиации невозможно. На мой взгляд, это прямые потомки тех, кто уверял, что «Титаник» просто не способен утонуть. Далее, на основании имеющихся у меня данных я прихожу к выводу, что где-то за этими стенами есть люди, планирующие взрывы или диверсии на одной или нескольких атомных станциях – не только наших, но и на АЭС в других странах. Три атомные электростанции расположены на северном побережье Франции. Если одна из них взорвется, когда ветер будет дуть с юга, значительная часть нашей страны окажется в серьезнейшей опасности. Похищение сэра Айзека русскими – история серьезная, очень серьезная. Нам необходимо рассмотреть все возможные мотивы и принять все возможные меры, чтобы себя обезопасить.
Присутствующие в комнате молча кивали. Я взглянул на сэра Айзека: лицо его было напряженным, даже угрюмым. С того момента, когда на прогулке за спиной у него возник фургон, и до того, как в переносной курятник заглянул человек в балаклаве и крикнул: «Всё в порядке, сэр Айзек, теперь вы в безопасности!», – он пребывал в наркотическом полузабытьи, плохо понимая, где находится и что с ним делают. Вернувшись в Англию, сэр Айзек поступил в распоряжение следователей МИ-5: его погружали в многочасовой гипнотический сон и пытались извлечь из глубин памяти – так мягко и аккуратно, как только могли (что оперативникам МИ-5 обычно не свойственно), – описания похитителей, мест пленения, студии, где снималась видеозапись, еды, которой его кормили, вкуса воды, которую он пил, тарелок, чашек, вилок – всего, вплоть до надписи «Томас Краппер и сыновья», выгравированной на фарфоровом подножье унитаза в уборной. Но вспомнить сэру Айзеку удалось очень немногое – разве что кудахтанье кур, его невольных соседей в самолете.
– Сэр Чарльз, как вы полагаете, зачем Советы похитили сэра Айзека? – поинтересовался министр внутренних дел.
– Есть множество версий. Первая: просто для того, чтобы мы не расслаблялись. Время от времени русские подкидывают нам такие задачки. Нередко стараются отвлечь внимание Запада от того, что происходит в самом Советском Союзе – от судов над диссидентами до разгрома какой-нибудь религиозной секты. Хотя, думаю, сейчас дело не в этом.
– После выпущенной Би-би-си телепрограммы, конечно, расслабиться было трудновато! Министр энергетики чуть шею мне не свернул за то, что мы позволили ей выйти в эфир.
Файфшир широко улыбнулся.
– Так ему, бедняге, пришлось всерьез отвечать на вопросы об атомной энергии? Что ж, от этого вреда не будет. Два года он уже сидит в своем кресле, пора бы хоть книжки какие-нибудь по теме почитать.
С этими словами мой шеф отвернулся от министра внутренних дел и обвел взглядом всех нас, на миг останавливаясь на каждом по очереди.
– Вторая версия: русских беспокоят мировые запасы урана. Нам известно, что резервы урана на территории СССР весьма велики, однако в последнее время источники разведки сообщают, что из-за своего географического расположения эти запасы обладают низкой экономической ценностью: разрабатывать их в промышленных масштабах практически невозможно. На сегодня у Советского Союза имеется сорок семь действующих атомных реакторов; через пять лет это число увеличится втрое. Русским надо откуда-то брать уран. Быть может, они считают, что, если возбудят на Западе антиядерную лихорадку и сумеют добиться сокращения наших ядерных программ, больше мирового урана достанется им. Но пока все это пустые догадки; чтобы понять, что задумали русские, необходимо добавить в картину новые факты. Расскажу и о них. Первую хоть сколько-нибудь внятную информацию о готовящихся диверсиях мы получили от араба по имени Ахмед, встретившегося с Флинном в мужском туалете гостиницы «Ройял Ланкастер». К несчастью, Ахмед был убит и не успел сообщить ничего конкретного. На этот раз, для разнообразия, убил его не Флинн.
За столом усмехнулись; лишь министр внутренних дел не улыбнулся, а смерил меня свирепым взглядом. Должен признаться, не слишком-то приятно, что Файфшир изображает меня каким-то штатным палачом.
– Информация, сообщенная мистеру Флинну, – продолжал Файфшир, – прежде всего касалась одного из наших оперативников в Ливии. Он внедрился в тренировочный лагерь террористов, однако был разоблачен и, насколько можно судить по словам информатора, погиб. Далее, информатор произнес название «Операция Ангел». По его словам, это как-то связано с атомными электростанциями, причем во многих странах. Ничего больше вы от него не услышали, верно, Флинн?
– Так точно, сэр. Он сказал, что будет взорвано много атомных электростанций, по-видимому, в нескольких странах.
– Его убили, когда вы были рядом? И вы не смогли его спасти? – требовательно спросил Росс.
– Возможно, смог бы, если б находился с ним в одной туалетной кабинке, – ответил я.
Росс снова смерил меня свирепым взглядом, а Файфшир подавил усмешку.
– Убийца этого араба, – продолжил он, – бежал вместе с еще тремя людьми в автомобиле. Флинн погнался за ними – и в результате некоторой беспечности с его стороны все четверо нашли безвременную смерть под колесами грузовика.
И снова засмеялись все, кроме Кирана Росса. Определенно, чем-то я ему не нравился.
– Ливийцы заявляют, что погибшие – высокопоставленные политики и дипломаты, однако, судя по данным из наших источников, речь идет об обычной банде наемных убийц.
Файфшир поймал мой взгляд и подмигнул. Нет, иногда старик все-таки не так уж плох.
– Произошедшее заставило нас обратить самое пристальное внимание на британские атомные электростанции и другие отрасли атомной энергетики. Вскоре после этого инцидента инспектор систем безопасности Управления по атомной энергетике Соединенного Королевства, человек по имени Хорас Уэлли, получил приглашение провести выходные на яхте на юге Франции. Приглашение не от кого иного, как от Дейка Шледера, известного немецкого предпринимателя. Шледер – человек, которого мы постоянно держим в поле зрения. Свой бизнес он ведет, что называется, на грани фола, и время от времени за ним замечаются подозрительные контакты. В последние два года Шледер серьезно интересуется атомной энергетикой, хотя и не в нашей стране. На увеселительную прогулку он собрал у себя на яхте целую дюжину гостей из пяти стран: США, Канады, Франции и Испании, а мистер Уэлли представлял там Великобританию. Судя по обилию на борту выпивки и красоток, все оттянулись на славу. Разумеется, вполне возможно, что Шледер просто хотел получить у этих людей информацию о состоянии атомной энергетики в их странах. Гости его были из разных областей: кто-то работает на государство, кто-то – на частную индустрию. А дальше исчез сэр Айзек. Прямой связи между этими событиями мы не видели – до тех пор, пока мистер Флинн, следя за Уэлли, не увидел, как тот получил от своего контакта в Уэльсе видеокассету и отвез ее на Би-би-си. Эта видеопленка и вышла в эфир в прошлый понедельник. Ну, и последний на сегодня эпизод этой истории – спасение сэра Айзека с самолета Аэрофлота.
– Вы полагаете, сэр Чарльз, – заговорил Питер Нетлфолд, командир С-4, – что русские планируют серию диверсий на атомных электростанциях по всему миру?
– Вчера мы получили доклад из ведомства сэра Уильяма. – Файфшир имел в виду МИ-6 – организацию, к которой в обычных обстоятельствах не проявлял ни малейшего уважения. – Билл, может быть, вы расскажете?
Заговорил сэр Уильям Этлинг – высокий, болезненно худой человек с изможденным лицом и глубоко запавшими глазами под мохнатыми бровями. И телосложением, и неизменными черными костюмами, и особенно выражением лица он чертовски походил на сотрудника похоронного бюро.
– Название «Операция Ангел» нам известно. Впервые оно прозвучало в рапорте, полученном нами из Москвы в июле; с того времени мы слышали его еще несколько раз. Что оно означает, мне неизвестно и выяснить не удалось – хотя, поверьте, мои люди очень старались.
В Москве это название окружено завесой строжайшей секретности. Единственное, что я могу сказать точно: в последние месяцы члены Политбюро пребывают в некоем радостном возбуждении, словно ожидая чего-то значительного и весьма приятного. Вполне возможно, это связано с «Операцией Ангел». Вам, конечно, известно, что Политбюро – это группа престарелых, многоопытных, повидавших виды людей, которых не так-то легко обрадовать или воодушевить. По личному опыту знаю, джентльмены: если Политбюро чем-то воодушевлено, значит, нам с вами стоит начинать беспокоиться.
Наступило долгое молчание. Наконец его прервал Нетлфолд:
– Билл, а что вы скажете о ливийском следе?
– Что ж, Ливия – крупная база международного терроризма. У ее соседа Чада большие запасы урана, и в последнее время ливийцы достаточно массово переезжают в Чад – хотя, возможно, к нашим нынешним тревогам это и не имеет отношения. Быть может, русские намерены руками ливийцев взорвать наши атомные станции. Или же план вообще разработали другие, а русские лишь оплачивают расходы или участвуют как-либо иначе. Вариантов много.
– Заговор ИРА исключен? – поинтересовался Росс.
– На данный момент нет никаких свидетельств в пользу этого, – ответил Файфшир, – и потом, ИРА интересуется только Великобританией.
– А как насчет разведок других стран? – не отставал Росс, экспансивно взмахнув тонкими белыми руками.
Встретив Кирана Росса на улице, вы ни за что не поверите, что перед вами министр внутренних дел. «Гомик какой-то!» – скорее всего, скажете вы. Тощий, костлявый, с редеющими на макушке мышино-серыми волосами, он напоминал мальчишку-переростка. Официальные костюмы в тонкую белую полоску сочетал с яркими цветастыми галстуками, носил белые шнурованные ботинки на резиновой подошве и как-то странно подпрыгивал на ходу. Вступление в министерскую должность он счел самым подходящим поводом, чтобы наконец-то «выйти из шкафа» – и с тех пор с каждым месяцем его голос и жесты становились все более манерными. В правительстве не знали, куда от него деваться, и премьер еще не выгнал его лишь из опасения разозлить влиятельную гей-прослойку избирателей.
– Вы сообщили другим странам? – настаивал Росс.
– Пока не собираюсь, – решительно ответил Файфшир. Он тоже терпеть не мог Кирана и за глаза иначе как «попрыгунчиком» его не называл. – Сообщить об этом кому-то в иностранных разведках или же канадцам – все равно что отправить депешу прямиком в Москву. И потом, пока мы не знаем точно, о каких странах идет речь. Не хочу разворошить осиное гнездо и потерять наш, быть может, единственный шанс разобраться в происходящем, пока не стало слишком поздно. Если мы почувствуем, что нам нужна помощь, или же узнаем нечто конкретное, о чем необходимо будет их предупредить, – тогда и сообщу. А пока что будем держать язык за зубами и постараемся сами во всем разобраться.
Файфшир взглянул на директора МИ-6, и Этлинг задумчиво кивнул. Этим двоим редко случалось соглашаться друг с другом – да и просто разговаривать: оба друг другу не доверяли, и каждый считал другого неприятным соперником. За последние пятнадцать лет, при Файфшире, МИ-5 – без ведома политиков и партий – обзавелась мощным отделением внешней разведки, чьи полномочия выходили далеко за рамки первоначальной задачи по обеспечению внутренней безопасности Великобритании. Файфшир полагал, что обеспечить безопасность страны, не понимая, что делается в мире, невозможно, а информации от МИ-6 он не доверял. Также и сэр Уильям Этлинг и его предшественники были уверены, что разведка за морями бессмысленна, пока ее не дополняет эффективная разведывательная сеть у себя дома, и не желали оставлять эту часть работы в руках МИ-5. Так что эти две организации независимо друг от друга выполняли очень похожую работу, часто даже шпионили за одними и теми же людьми; разница заключалась лишь в том, что Этлинг был чуть сильнее сосредоточен на внешней политике, а Файфшир – на внутренних английских делах. И сейчас мой шеф счел нужным пригласить Этлинга на совещание, предвидя, что тот может знать нечто важное, ускользнувшее от него самого.
– Секретность, – продолжал Файфшир, – вот наше главное оружие. Русские не догадываются, что сэр Айзек жив. В самолете, именно в том месте, где держали сэра Айзека, будет найден труп. Русские сообщат французам, что это тело одного из угонщиков, еврейского диссидента…
– А французы не потребуют установления личности? – спросил Росс.
– Очень сомневаюсь. Весь этот инцидент для них крайне неприятен, особенно сейчас, когда разрядка позволила им наладить активную торговлю с Россией. Уверен, французы чертовски довольны, что дело обошлось всего одним трупом, и с радостью передадут его русским. А на случай, если установить личность покойного постараются русские и если у них есть зубная карта сэра Айзека, мы снабдили тело парочкой вставных челюстей, в точности копирующих вставные челюсти сэра Айзека. Дело оказалось несложным, поскольку своих зубов у сэра Айзека нет.