Атомный ангел
Часть 3 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ну что ж. если такое произойдет, безусловно, возникнет серьезное радиоактивное загрязнение воздуха. Что именно случится, зависит от того, в какую сторону подует ветер.
Если ветер будет северо-западным, радиоактивное облако понесет на Хантспил и возникнет чрезвычайная ситуация. Либо нам придется эвакуировать город – на этот случай подготовлен план эвакуации, с которым все жители ознакомлены, либо, если ситуация будет не столь серьезной, жителям города придется некоторое время не выходить на улицу и не открывать окна.
– А если ветер будет дуть в другом направлении? – гнул свое английский репортер.
– Что ж, в таком случае жители Хантспила продолжат жить как ни в чем не бывало.
Но англичанин не желал выпускать добычу.
– С жителями Хантспила все будет в порядке – но как насчет других городов с подветренной стороны? Что произойдет в Бристоле? В Бате? В Рединге? В Бейзинстоке? В Оксфорде? А как насчет Лондона?
– К тому времени как пар достигнет любого из этих городов, он полностью рассеется в атмосфере. Однако люди, находящиеся в непосредственной близости от станции, конечно, могут оказаться в опасности, в зависимости от силы ветра, это правда.
Йодэлл оглядел море лиц перед собой, надеясь, что какой-нибудь свежий вопрошатель поднимет руку и избавит его от англичанина. Увы, избавление не пришло.
– Да, пар рассеется в атмосфере, однако нет причин, по которым вместе с ним рассеются и радиоактивные частицы. Их унесет ветром, и со временем они опустятся на землю. Возможно, через несколько часов – и на очень большом расстоянии от станции. В тысяча девятьсот восьмидесятом году в штате Вашингтон произошло извержение вулкана, так вулканический пепел отнесло ветром на расстояние более пяти тысяч миль! Причем вы только что сказали нам, что некоторые из этих частиц могут существовать десятки лет, да что там – десятки тысяч лет, так что области, зараженные радиацией, останутся заражены еще очень надолго.
– По нашему мнению, в конечном счете в человеческие организмы попадет ничтожный объем радиации, который не причинит ровно никакого вреда.
– По вашему мнению, мистер Йодэлл? То есть наверняка вы не знаете? Хотите подождать, пока это произойдет, – и пусть весь мир станет вашим подопытным кроликом?
– Ставить эксперименты на человечестве мы не собираемся. Радиация опасна лишь в больших количествах и при долговременном воздействии. В природе множество источников радиации: солнце, огонь, некоторые минералы. Радиация – нормальное природное явление. Гуляя по улице, вы получаете за день больше радиации, чем сотрудник этой станции, работающий в помещении. И даже худшее, что может здесь произойти, приведет лишь к выбросу в атмосферу очень незначительного количества радиоактивных частиц.
* * *
Рой Тенни, директор АЭС, плеснул поверх кубиков льда хорошую порцию скотча и протянул стакан мне. Затем приглушил звук на экране и широко улыбнулся. Это был жизнерадостный человек лет сорока с небольшим, красивый грубоватой красотой успешного бизнесмена из телевизионной мыльной оперы: темные волосы, крупное правильное лицо, следы юношеских угрей на коже. Говорил он уверенно и гладко, а легкий ирландский акцент придавал его речи какую-то особую теплоту.
– Смотрите-ка, держится! И очень неплохо держится! Черт, не хотел бы я оказаться там, перед этой стаей волков. А у него все нормально выходит. Терпеть не могу журналистов! Что лучше всего продается? Плохие новости. Чем больше мрачных пророчеств, тем лучше расходятся газеты. Так что они не пожалеют сил, чтобы извратить слова Дуга и придать им смысл мрачнее некуда. Вот скажите, давно ли вы в последний раз читали в газете статью в поддержку атомной энергетики? – И, не дожидаясь моего ответа, ответил сам: – Никогда не читали! Никогда!
С этими словами Тенни сделал хороший глоток виски.
Со встречи с Ахмедом в мужском туалете гостиницы «Ройял Ланкастер» прошло две недели, и уже десять дней я занимался новой работой: неофициально собирал информацию для министра энергетики. За плечами у меня была фальшивая биография – десять лет опыта в консалтинговом агентстве «Пит, Марвик и Митчелл», на руках – собственный кабинет, удостоверение и карт-бланш от Управления по атомной энергетике Великобритании, позволяющий входить куда угодно и когда угодно, получать любую информацию, собирая данные для доклада об эффективности и соотношении цены и качества в британской атомной индустрии. Индустрия, впрочем, была столь велика и разбросана – как географически, так и по разным компаниям и организациям, – что одному человеку такая задача была просто не под силу. И Файфшир, директор МИ-5, прекрасно это понимал. Но соотношение цены и качества его не волновало. Зато весьма волновала эффективность.
Хантспил-Хед стала для меня третьей АЭС за неделю; в ближайшие несколько недель мне предстояло посетить еще тринадцать.
– А вы что скажете о безопасности атомных станций? – спросил я у Тенни.
– Они достаточно надежны. Хотя не безупречны, конечно: идеала на свете не бывает. На АЭС может случиться беда. И террористы могут до нее добраться – это нелегко, но все же возможно. И если такое произойдет, один Бог знает, что из этого выйдет.
– Зачем же вы тогда здесь работаете?
– В любой работе есть свои риски, а здесь риск вполне приемлемый. Не думаю, что здесь я рискую сильнее, чем во всех прочих местах, – конечно, до тех пор, пока к нам в самом деле не явится шайка каких-нибудь безумных фанатиков и не попытается все здесь взорвать.
– Вы верите в то, что говорил Дуг Йодэлл об утечке радиоактивного пара?
Он немного подумал.
– Нет. Это чушь. Точнее – наверное, чушь, достоверно я не знаю. И никто не знает. В целом мы полагаем, что при утечке такой пар образует радиоактивное облако – концентрированную газообразную массу, которая будет постепенно расширяться. Уровень радиации в облаке будет такой, что убьет все живое в округе на сотню миль. Оно продержится несколько недель, если только его не развеет ураган. Но журналистам мы об этом не скажем. Еще чего! Зачем попусту волновать людей? В любом случае этому не бывать.
И Тенни, улыбнувшись, поднял свой стакан.
Глава 4
На окрашенных закатом волнах у причала в Сен-Тропе лениво покачивалась яхта. Корма, скрытая под навесом, крепилась к причальным битенгам двумя крепкими пеньковыми тросами; оба борта защищали аккуратные кранцы, выкрашенные белым и синим. Блестела на солнце палуба из тикового дерева, сияла белая краска на бортах, сверкало выведенное золотыми буквами название «Шансон-II» и чуть ниже – слово «Панама».
Роскошная яхта, игрушка богача – одна из полутора десятков плавучих дворцов, гордо стоящих у причала, у всех на виду, напротив множества кафе и ресторанов, где тысячи отдыхающих, смешавшись со счастливыми обладателями собственных вилл, пили кофе с молоком, угощались огромными порциями мороженого в стеклянных вазочках, глазели на белоснежные суда и на проходящих мимо красоток.
В длину «Шансон-II» составляла сто сорок футов. На ней имелось четырнадцать пассажирских кают, каждая с ванной или душем, а также просторные и удобные помещения для команды из шестнадцати человек. Одна из кают представляла собой просторную гостиную: в смежной с ней спальне имелась круглая кровать, зеркальные стены и потолок, в ванной – джакузи и ванна на двоих. В углу гостиной стоял цветной телевизор «Бэнг энд Олуфсен» с двадцатишестидюймовым экраном, а рядом стереосистема той же фирмы. У стены, под окном, больше напоминающим венецианское окно, чем корабельный иллюминатор, – антикварный письменный стол времен Георга III, и на нем два телефона.
Телефоны, стол, стереосистема, телевизор, ванная, спальня и сама яхта – все принадлежало человеку по имени Дейк Шледер, сорокашестилетнему гражданину Германии. Фамилию Шледер хорошо знали читатели глянцевых журналов и колонок светской хроники. Владелец гоночных машин, яхт и самолетов, женатый пять раз – на богатой наследнице, на двух кинозвездах, на рок-звезде и в последний раз на чернокожей фотомодели, он регулярно давал пищу для гламурных репортажей и сплетен.
Однако Дейк Шледер умел не только прожигать жизнь. Не реже встречалась его фамилия и в «Форчун», «Бизнес уик», «Файнэшнл таймс» и «Уолл-стрит джорнал» – в публикациях о бизнесе как пример успешного предпринимателя, на которого стоит равняться. Унаследовав от отца состояние более 400 миллионов дойчмарок, вложенных в самые разнообразные предприятия – от текстиля до нефти, от взрывчатых веществ до выращивания пшеницы, от шарикоподшипников до колес железнодорожных вагонов, своим трудом он приумножил это богатство и создал синдикат, приносящий более пятисот миллионов фунтов стерлингов в год. Быть может, Дейк Шледер и держался за имидж плейбоя, но мозги у него работали как надо.
К ограде в конце причала подъехало такси; из него выбрался коротенький и толстенький американец в кричащем клетчатом пиджаке, оранжевого цвета брюках, белых мокасинах с кисточками, с серебряной цепочкой на толстой шее. Вывалился наружу, сражаясь одновременно с огромным чемоданом, французским языком и французской валютой – и, судя по физиономии таксиста, в сражении с французской валютой победил.
Американец подхватил свой чемодан и бодро зашагал по причалу, вглядываясь в названия яхт, пока не остановился перед «Шансон-II». Здесь он удовлетворенно кивнул и начал взбираться по трапу – и не заметил, как человек, сидящий на террасе кафе, опустил развернутую «Франс-суар», внимательно взглянул на американца через 200-миллиметровый объектив «Никона» и спустил затвор.
Американец был очень доволен жизнью и собой. Не часто в Адамсвиле, штат Огайо, поступали предложения провести выходные на яхте в Сен-Тропе! Американец надеялся развлечься на полную катушку – хоть и предполагал, что большую часть времени придется посвятить обсуждению важных деловых вопросов. В этом он заверил свою жену – от чистого сердца, поскольку именно так сказал ему хозяин яхты. Любопытно, думал американец, что за срочное дело заставило этого европейского богача вызвать его сюда и оплатить перелет, да еще и первым классом?
За обвисшим брюшком и попугайным нарядом американца скрывался довольно острый, хоть и ограниченный ум. Он был сейчас на пике своей карьеры – и, пожалуй, мог бы подняться и выше, если б захотел. Трудился он на «Американскую корпорацию полезных ископаемых» – крупный синдикат, специализирующийся на производстве авиационного и ракетного топлива, в должности директора одного из заводов корпорации, расположенного в Адамсвиле. В деловом мире не было секретом, что АКПИ недавно поступило предложение о поглощении от «Гебрудер Шледер Гмбх» и что владеет «Гебрудер Шледер» не кто иной, как Дейк Шледер. В тайне держалось кое-что другое: основное нынешнее занятие АКПИ, и особенно адамсвильского завода, – производство урановых топливных стержней для атомных электростанций.
Американец шагнул на палубу – и двое плечистых парней в синих двубортных блейзерах, белых брюках, парусиновых туфлях и в фуражках, материализовавшись из кормовой каюты, шагнули ему навстречу.
– Чем можем помочь? – поинтересовался один из них по-английски, очевидно, догадавшись, что перед ним американец, однако с сильным немецким акцентом.
– Э-э… Моя фамилия Слэн. Гарри Слэн. По приглашению мистера Шледера.
– Добрый день, мистер Слэн, – проговорил верзила в фуражке. – Герр Шледер вас ожидает. – Протянув руку, он взял у Слэна чемодан. – Прошу следовать за мной. Герр Шледер уверен, что после долгого путешествия вы захотите отдохнуть. Он будет ждать вас за аперитивом перед ужином через два часа – в восемь вечера.
С этими словами человек в фуражке повел Гарри Слэна внутрь яхты, а второй верзила остался на палубе. Слэн не заметил, что тот, обернувшись, переглянулся со странным человеком на террасе, читающим «Франс-суар» с фотоаппаратом, и быстро подмигнул ему.
По лестнице блестящего полированного дерева гость и охранник спустились на два пролета вниз и двинулись по устланному мягким ковром коридору. Прошли мимо кают с табличками «Тирпиц», «Граф Шпее» – и остановились у двери с позолоченной табличкой «Бисмарк»[5]. Здесь человек в фуражке повернулся к Слэну:
– Ваша каюта. От имени и по поручению герра Шледера желаю вам приятного отдыха. – Он поставил чемодан и удалился.
Гарри Слэн подхватил чемодан, вошел в каюту. и замер на пороге как вкопанный. Посреди комнаты лицом к нему стояла девушка – высокая, темноволосая, с прекрасной спортивной фигурой, пышущая молодостью и здоровьем. Стояла, положив руки на бедра, с улыбкой смотрела на него, и полные упругие груди ее чуть покачивались при дыхании. Из одежды на девушке были только крохотные трусики-бикини; с обеих сторон из-под них выглядывали завитки черных волос.
Гарри Слэн сглотнул и попятился.
– Ох, простите… я… я, должно быть, ошибся каютой.
– Вы, наверное, Гарри? – спросила она с легким немецким акцентом.
– Да… я… простите.
– Добро пожаловать в вашу каюту, Гарри. Мне поручено вас принять. Позвольте, я приготовлю вам выпить и распакую чемодан. Что предпочитаете – холодное пиво или американский коктейль?
С этими словами она подошла ко входу в каюту, подхватила чемодан в одну руку, самого Слэна – в другую и ногой захлопнула дверь.
Глава 5
Хорас Уэлли, лет пятидесяти с небольшим, выглядел безнадежно скучным человеком. Ростом в пять футов семь дюймов, он носил шерстяные костюмы, унылые серо-желтые галстуки, ходил мелкими шажками и сутулился так, словно носил на плечах все проблемы мира. Волосы у него были седоватые, коротко стриженные, лицо ничем не примечательное, кончик носа грустно загибался книзу. Во всех комнатах его дома, в машине, в рабочем кабинете и даже в булавке для галстука с эмблемой «Ротари-клаб» скрывались микрофоны, о которых мистер Уэлли ничего не знал.
Сегодня, как обычно, он позавтракал отрубями и черносливом – не ведая о том, что каждое звяканье его ложки, даже каждое движение челюстей с безупречной точностью доносится до шести человек в трех автомобилях, припаркованных поблизости, на трехполосной Сербитон-авеню, так, чтобы при необходимости следовать за ним незамеченными в любом возможном направлении.
Было семнадцатое утро их бдений; как и в предыдущие шестнадцать, оперативники слышали, как Хорас Уэлли принес жене кофе в постель, пробормотал: «Пока, дорогая, увидимся», спустился вниз, взял портфель и зонтик, вышел из дома и направился в гараж. Несколько секунд спустя выхлопная труба серо-голубого «Воксхолл Кавальера» начала плеваться дымом, и машина задним ходом выехала из гаража по короткой бетонной дорожке. Всем шестерым, что следили за Хорасом Уэлли, не было нужды смотреть на часы: они и так знали, что сейчас ровно 6:15 утра.
Всего в команде было двенадцать человек; дежурили они по шестеро. Несколько дней спустя вся дюжина пришла к выводу, что следить за Хорасом Уэлли – впустую время тратить. Каждый день он проводил точно так же, как предыдущий: в 16:45 покидал рабочее место, в 7:00 возвращался туда – и о том, где находится и чем занимается в каждый момент этого промежутка, любой из дюжины мог рассказать с закрытыми глазами и заткнутыми ушами. Однако все двенадцать были профессионалами и понимали, что в этом-то и штука. Теперь, когда мы точно знаем, как Уэлли проводит дни и ночи, любое отклонение от этого расписания чрезвычайно нас заинтересует. Такого отклонения мы и ждали.
Три автомобиля, что следили за Уэлли сегодня, время от времени меняясь местами, отличались и по маркам, и по цветам от тех, что дежурили вчера вечером. Ни один автомобиль не использовался чаще раза в неделю.
В 6:20, как обычно, все три машины двинулись за Хорасом Уэлли в центр Лондона – и все слышали, как он включил Четвертый канал, прослушал окончание «Сельского часа», а потом сделал радио погромче, чтобы послушать новости.
Первой новостью в этот понедельник стало убийство четверых военных в Белфасте. Второй – резкое снижение прожиточного минимума. Третьей – исчезновение сэра Айзека Квойта, руководителя Британского управления по атомной энергетике. Последний раз, сообщил диктор, его видели в субботу после полудня: сэр Айзек выгуливал пойнтера в лесу Эшдаун близ своего дома в Сассексе. Пес вернулся домой один, а сэр Айзек бесследно исчез. Эту информацию диктор утренних новостей сообщил народу – по крайней мере, той части народа, что поднялась спозаранок, включила Четвертый канал и стала слушать новости, – идеально подходящим к случаю озабоченным, даже мрачным тоном. Полиция, добавил он, предполагает, что совершено преступление, и перешел к другим новостям, оставив слушателей гадать, кто стал главным подозреваемым – неужто пес?
К тому времени, как серо-голубой «Кавальер» въехал на подземную парковку на Чарльз-Секонд-стрит, под зданием Управления по атомной энергетике, и звуки радио превратились в треск помех, Хорас Уэлли, а с ним и шестеро наблюдателей в трех машинах выслушали эту историю еще пять раз. Дважды послушали они жену сэра Айзека Квойта, рассказавшую во всех подробностях, как муж был одет, когда уходил, что сказал ей на прощание (ничего особенного), а также о том, что за обедом он попросил добавку пудинга – готовился долго не возвращаться домой? Еще она поведала, что пес вернулся с замороженной бараньей ногой в пасти: но это не свидетельствовало ровно ни о чем, кроме того, что пса либо дома плохо кормят, либо он просто склонен таскать все, что плохо лежит.
– «Дафна» входит в здание!
Я выключил передатчик, вмонтированный в карандаш. «Дафна» – кодовое имя Хораса Уэлли. Взглянул на часы: беспокоиться не о чем, ровно семь утра. Я зевнул, мысленно проклиная Уэлли на чем свет стоит. Являться на работу в семь утра – по-моему, ничего хуже и быть не может; за семнадцать дней я к этому так и не привык. Мой циркадный цикл не настроен на нежное сияние рассвета, я предпочитаю начинать день через несколько часов после того, как солнце поднимется над горизонтом, – и начинать его с нескольких чашек крепкого черного кофе, по возможности, принесенного обнаженной красоткой мне в постель. Увы, в меню забегаловок, начинающих работу в 6:15, такие услуги не значатся.
Я извлек из кармана пачку «Мальборо», но, подумав, убрал обратно. Бросать курить я не собирался – люблю курить, – однако пообещал себе серьезно сократить число сигарет и уж точно не начинать с семи утра. Что ж, если я умру от рака легких, буду знать, кого в этом винить – Уэлли. Ненависть к его расписанию и мысль, что чем скорее я его на чем-нибудь поймаю, тем скорее вернусь к нормальной жизни (насколько возможна нормальная жизнь при моей работе), побуждала относиться к этой задаче с чувством, опасно напоминающим энтузиазм.
В Управлении по атомной энергетике мне выделили кабинет – на удивление маленький и скромный для «крутого аналитика», зато расположенный в тихом углу здания, окнами на Чарльз-Секонд-стрит, и с двумя необычными для рабочего кабинета свойствами. Во-первых, при закрытых дверях он был полностью звуконепроницаем. Во-вторых, в задней стенке моего письменного стола скрывался двадцатидюймовый телевизионный экран, соединенный с тремя телекамерами и множеством микрофонов двумя этажами выше, в кабинете Хораса Уэлли.
С семи утра до без четверти пять вечера я смотрел и слушал, чем Хорас Уэлли занимается на работе. С десяти до пяти минут одиннадцатого он выпивал чашку кофе. С часа до четверти второго неторопливо съедал яйцо, цельнозерновой сэндвич с кресс-салатом, второй такой же с мясом и чатни, закусывал двумя шоколадными батончиками и запивал пакетиком молока. Все перечисленное готовила и укладывала ему в портфель жена. С пятнадцати до двадцати минут четвертого пил горячий чай. Одним словом, место ресторанного критика в «Мишлене» Хорасу Уэлли не светило.
Если не считать кратких перерывов на еду и питье, на работе Уэлли трудился как проклятый. Должность его официально называлась «инспектор систем безопасности», а задача заключалась в том, чтобы следить за состоянием систем и процедур безопасности на всех шестнадцати АЭС Великобритании, а также за тем, чтобы обслуживание их не выходило за рамки бюджета. А еще ему надлежало проверять работу Службы инспектирования ядерных установок и Национального комитета радиологической защиты и анализировать их рекомендации.
Как правило, Уэлли работал, не выходя из кабинета; однако в его обязанности входили и инспекционные поездки – и дабы эффективно выполнять контролирующие функции, он обладал правом свободного доступа на любой квадратный дюйм любой АЭС в Великобритании.
Если ветер будет северо-западным, радиоактивное облако понесет на Хантспил и возникнет чрезвычайная ситуация. Либо нам придется эвакуировать город – на этот случай подготовлен план эвакуации, с которым все жители ознакомлены, либо, если ситуация будет не столь серьезной, жителям города придется некоторое время не выходить на улицу и не открывать окна.
– А если ветер будет дуть в другом направлении? – гнул свое английский репортер.
– Что ж, в таком случае жители Хантспила продолжат жить как ни в чем не бывало.
Но англичанин не желал выпускать добычу.
– С жителями Хантспила все будет в порядке – но как насчет других городов с подветренной стороны? Что произойдет в Бристоле? В Бате? В Рединге? В Бейзинстоке? В Оксфорде? А как насчет Лондона?
– К тому времени как пар достигнет любого из этих городов, он полностью рассеется в атмосфере. Однако люди, находящиеся в непосредственной близости от станции, конечно, могут оказаться в опасности, в зависимости от силы ветра, это правда.
Йодэлл оглядел море лиц перед собой, надеясь, что какой-нибудь свежий вопрошатель поднимет руку и избавит его от англичанина. Увы, избавление не пришло.
– Да, пар рассеется в атмосфере, однако нет причин, по которым вместе с ним рассеются и радиоактивные частицы. Их унесет ветром, и со временем они опустятся на землю. Возможно, через несколько часов – и на очень большом расстоянии от станции. В тысяча девятьсот восьмидесятом году в штате Вашингтон произошло извержение вулкана, так вулканический пепел отнесло ветром на расстояние более пяти тысяч миль! Причем вы только что сказали нам, что некоторые из этих частиц могут существовать десятки лет, да что там – десятки тысяч лет, так что области, зараженные радиацией, останутся заражены еще очень надолго.
– По нашему мнению, в конечном счете в человеческие организмы попадет ничтожный объем радиации, который не причинит ровно никакого вреда.
– По вашему мнению, мистер Йодэлл? То есть наверняка вы не знаете? Хотите подождать, пока это произойдет, – и пусть весь мир станет вашим подопытным кроликом?
– Ставить эксперименты на человечестве мы не собираемся. Радиация опасна лишь в больших количествах и при долговременном воздействии. В природе множество источников радиации: солнце, огонь, некоторые минералы. Радиация – нормальное природное явление. Гуляя по улице, вы получаете за день больше радиации, чем сотрудник этой станции, работающий в помещении. И даже худшее, что может здесь произойти, приведет лишь к выбросу в атмосферу очень незначительного количества радиоактивных частиц.
* * *
Рой Тенни, директор АЭС, плеснул поверх кубиков льда хорошую порцию скотча и протянул стакан мне. Затем приглушил звук на экране и широко улыбнулся. Это был жизнерадостный человек лет сорока с небольшим, красивый грубоватой красотой успешного бизнесмена из телевизионной мыльной оперы: темные волосы, крупное правильное лицо, следы юношеских угрей на коже. Говорил он уверенно и гладко, а легкий ирландский акцент придавал его речи какую-то особую теплоту.
– Смотрите-ка, держится! И очень неплохо держится! Черт, не хотел бы я оказаться там, перед этой стаей волков. А у него все нормально выходит. Терпеть не могу журналистов! Что лучше всего продается? Плохие новости. Чем больше мрачных пророчеств, тем лучше расходятся газеты. Так что они не пожалеют сил, чтобы извратить слова Дуга и придать им смысл мрачнее некуда. Вот скажите, давно ли вы в последний раз читали в газете статью в поддержку атомной энергетики? – И, не дожидаясь моего ответа, ответил сам: – Никогда не читали! Никогда!
С этими словами Тенни сделал хороший глоток виски.
Со встречи с Ахмедом в мужском туалете гостиницы «Ройял Ланкастер» прошло две недели, и уже десять дней я занимался новой работой: неофициально собирал информацию для министра энергетики. За плечами у меня была фальшивая биография – десять лет опыта в консалтинговом агентстве «Пит, Марвик и Митчелл», на руках – собственный кабинет, удостоверение и карт-бланш от Управления по атомной энергетике Великобритании, позволяющий входить куда угодно и когда угодно, получать любую информацию, собирая данные для доклада об эффективности и соотношении цены и качества в британской атомной индустрии. Индустрия, впрочем, была столь велика и разбросана – как географически, так и по разным компаниям и организациям, – что одному человеку такая задача была просто не под силу. И Файфшир, директор МИ-5, прекрасно это понимал. Но соотношение цены и качества его не волновало. Зато весьма волновала эффективность.
Хантспил-Хед стала для меня третьей АЭС за неделю; в ближайшие несколько недель мне предстояло посетить еще тринадцать.
– А вы что скажете о безопасности атомных станций? – спросил я у Тенни.
– Они достаточно надежны. Хотя не безупречны, конечно: идеала на свете не бывает. На АЭС может случиться беда. И террористы могут до нее добраться – это нелегко, но все же возможно. И если такое произойдет, один Бог знает, что из этого выйдет.
– Зачем же вы тогда здесь работаете?
– В любой работе есть свои риски, а здесь риск вполне приемлемый. Не думаю, что здесь я рискую сильнее, чем во всех прочих местах, – конечно, до тех пор, пока к нам в самом деле не явится шайка каких-нибудь безумных фанатиков и не попытается все здесь взорвать.
– Вы верите в то, что говорил Дуг Йодэлл об утечке радиоактивного пара?
Он немного подумал.
– Нет. Это чушь. Точнее – наверное, чушь, достоверно я не знаю. И никто не знает. В целом мы полагаем, что при утечке такой пар образует радиоактивное облако – концентрированную газообразную массу, которая будет постепенно расширяться. Уровень радиации в облаке будет такой, что убьет все живое в округе на сотню миль. Оно продержится несколько недель, если только его не развеет ураган. Но журналистам мы об этом не скажем. Еще чего! Зачем попусту волновать людей? В любом случае этому не бывать.
И Тенни, улыбнувшись, поднял свой стакан.
Глава 4
На окрашенных закатом волнах у причала в Сен-Тропе лениво покачивалась яхта. Корма, скрытая под навесом, крепилась к причальным битенгам двумя крепкими пеньковыми тросами; оба борта защищали аккуратные кранцы, выкрашенные белым и синим. Блестела на солнце палуба из тикового дерева, сияла белая краска на бортах, сверкало выведенное золотыми буквами название «Шансон-II» и чуть ниже – слово «Панама».
Роскошная яхта, игрушка богача – одна из полутора десятков плавучих дворцов, гордо стоящих у причала, у всех на виду, напротив множества кафе и ресторанов, где тысячи отдыхающих, смешавшись со счастливыми обладателями собственных вилл, пили кофе с молоком, угощались огромными порциями мороженого в стеклянных вазочках, глазели на белоснежные суда и на проходящих мимо красоток.
В длину «Шансон-II» составляла сто сорок футов. На ней имелось четырнадцать пассажирских кают, каждая с ванной или душем, а также просторные и удобные помещения для команды из шестнадцати человек. Одна из кают представляла собой просторную гостиную: в смежной с ней спальне имелась круглая кровать, зеркальные стены и потолок, в ванной – джакузи и ванна на двоих. В углу гостиной стоял цветной телевизор «Бэнг энд Олуфсен» с двадцатишестидюймовым экраном, а рядом стереосистема той же фирмы. У стены, под окном, больше напоминающим венецианское окно, чем корабельный иллюминатор, – антикварный письменный стол времен Георга III, и на нем два телефона.
Телефоны, стол, стереосистема, телевизор, ванная, спальня и сама яхта – все принадлежало человеку по имени Дейк Шледер, сорокашестилетнему гражданину Германии. Фамилию Шледер хорошо знали читатели глянцевых журналов и колонок светской хроники. Владелец гоночных машин, яхт и самолетов, женатый пять раз – на богатой наследнице, на двух кинозвездах, на рок-звезде и в последний раз на чернокожей фотомодели, он регулярно давал пищу для гламурных репортажей и сплетен.
Однако Дейк Шледер умел не только прожигать жизнь. Не реже встречалась его фамилия и в «Форчун», «Бизнес уик», «Файнэшнл таймс» и «Уолл-стрит джорнал» – в публикациях о бизнесе как пример успешного предпринимателя, на которого стоит равняться. Унаследовав от отца состояние более 400 миллионов дойчмарок, вложенных в самые разнообразные предприятия – от текстиля до нефти, от взрывчатых веществ до выращивания пшеницы, от шарикоподшипников до колес железнодорожных вагонов, своим трудом он приумножил это богатство и создал синдикат, приносящий более пятисот миллионов фунтов стерлингов в год. Быть может, Дейк Шледер и держался за имидж плейбоя, но мозги у него работали как надо.
К ограде в конце причала подъехало такси; из него выбрался коротенький и толстенький американец в кричащем клетчатом пиджаке, оранжевого цвета брюках, белых мокасинах с кисточками, с серебряной цепочкой на толстой шее. Вывалился наружу, сражаясь одновременно с огромным чемоданом, французским языком и французской валютой – и, судя по физиономии таксиста, в сражении с французской валютой победил.
Американец подхватил свой чемодан и бодро зашагал по причалу, вглядываясь в названия яхт, пока не остановился перед «Шансон-II». Здесь он удовлетворенно кивнул и начал взбираться по трапу – и не заметил, как человек, сидящий на террасе кафе, опустил развернутую «Франс-суар», внимательно взглянул на американца через 200-миллиметровый объектив «Никона» и спустил затвор.
Американец был очень доволен жизнью и собой. Не часто в Адамсвиле, штат Огайо, поступали предложения провести выходные на яхте в Сен-Тропе! Американец надеялся развлечься на полную катушку – хоть и предполагал, что большую часть времени придется посвятить обсуждению важных деловых вопросов. В этом он заверил свою жену – от чистого сердца, поскольку именно так сказал ему хозяин яхты. Любопытно, думал американец, что за срочное дело заставило этого европейского богача вызвать его сюда и оплатить перелет, да еще и первым классом?
За обвисшим брюшком и попугайным нарядом американца скрывался довольно острый, хоть и ограниченный ум. Он был сейчас на пике своей карьеры – и, пожалуй, мог бы подняться и выше, если б захотел. Трудился он на «Американскую корпорацию полезных ископаемых» – крупный синдикат, специализирующийся на производстве авиационного и ракетного топлива, в должности директора одного из заводов корпорации, расположенного в Адамсвиле. В деловом мире не было секретом, что АКПИ недавно поступило предложение о поглощении от «Гебрудер Шледер Гмбх» и что владеет «Гебрудер Шледер» не кто иной, как Дейк Шледер. В тайне держалось кое-что другое: основное нынешнее занятие АКПИ, и особенно адамсвильского завода, – производство урановых топливных стержней для атомных электростанций.
Американец шагнул на палубу – и двое плечистых парней в синих двубортных блейзерах, белых брюках, парусиновых туфлях и в фуражках, материализовавшись из кормовой каюты, шагнули ему навстречу.
– Чем можем помочь? – поинтересовался один из них по-английски, очевидно, догадавшись, что перед ним американец, однако с сильным немецким акцентом.
– Э-э… Моя фамилия Слэн. Гарри Слэн. По приглашению мистера Шледера.
– Добрый день, мистер Слэн, – проговорил верзила в фуражке. – Герр Шледер вас ожидает. – Протянув руку, он взял у Слэна чемодан. – Прошу следовать за мной. Герр Шледер уверен, что после долгого путешествия вы захотите отдохнуть. Он будет ждать вас за аперитивом перед ужином через два часа – в восемь вечера.
С этими словами человек в фуражке повел Гарри Слэна внутрь яхты, а второй верзила остался на палубе. Слэн не заметил, что тот, обернувшись, переглянулся со странным человеком на террасе, читающим «Франс-суар» с фотоаппаратом, и быстро подмигнул ему.
По лестнице блестящего полированного дерева гость и охранник спустились на два пролета вниз и двинулись по устланному мягким ковром коридору. Прошли мимо кают с табличками «Тирпиц», «Граф Шпее» – и остановились у двери с позолоченной табличкой «Бисмарк»[5]. Здесь человек в фуражке повернулся к Слэну:
– Ваша каюта. От имени и по поручению герра Шледера желаю вам приятного отдыха. – Он поставил чемодан и удалился.
Гарри Слэн подхватил чемодан, вошел в каюту. и замер на пороге как вкопанный. Посреди комнаты лицом к нему стояла девушка – высокая, темноволосая, с прекрасной спортивной фигурой, пышущая молодостью и здоровьем. Стояла, положив руки на бедра, с улыбкой смотрела на него, и полные упругие груди ее чуть покачивались при дыхании. Из одежды на девушке были только крохотные трусики-бикини; с обеих сторон из-под них выглядывали завитки черных волос.
Гарри Слэн сглотнул и попятился.
– Ох, простите… я… я, должно быть, ошибся каютой.
– Вы, наверное, Гарри? – спросила она с легким немецким акцентом.
– Да… я… простите.
– Добро пожаловать в вашу каюту, Гарри. Мне поручено вас принять. Позвольте, я приготовлю вам выпить и распакую чемодан. Что предпочитаете – холодное пиво или американский коктейль?
С этими словами она подошла ко входу в каюту, подхватила чемодан в одну руку, самого Слэна – в другую и ногой захлопнула дверь.
Глава 5
Хорас Уэлли, лет пятидесяти с небольшим, выглядел безнадежно скучным человеком. Ростом в пять футов семь дюймов, он носил шерстяные костюмы, унылые серо-желтые галстуки, ходил мелкими шажками и сутулился так, словно носил на плечах все проблемы мира. Волосы у него были седоватые, коротко стриженные, лицо ничем не примечательное, кончик носа грустно загибался книзу. Во всех комнатах его дома, в машине, в рабочем кабинете и даже в булавке для галстука с эмблемой «Ротари-клаб» скрывались микрофоны, о которых мистер Уэлли ничего не знал.
Сегодня, как обычно, он позавтракал отрубями и черносливом – не ведая о том, что каждое звяканье его ложки, даже каждое движение челюстей с безупречной точностью доносится до шести человек в трех автомобилях, припаркованных поблизости, на трехполосной Сербитон-авеню, так, чтобы при необходимости следовать за ним незамеченными в любом возможном направлении.
Было семнадцатое утро их бдений; как и в предыдущие шестнадцать, оперативники слышали, как Хорас Уэлли принес жене кофе в постель, пробормотал: «Пока, дорогая, увидимся», спустился вниз, взял портфель и зонтик, вышел из дома и направился в гараж. Несколько секунд спустя выхлопная труба серо-голубого «Воксхолл Кавальера» начала плеваться дымом, и машина задним ходом выехала из гаража по короткой бетонной дорожке. Всем шестерым, что следили за Хорасом Уэлли, не было нужды смотреть на часы: они и так знали, что сейчас ровно 6:15 утра.
Всего в команде было двенадцать человек; дежурили они по шестеро. Несколько дней спустя вся дюжина пришла к выводу, что следить за Хорасом Уэлли – впустую время тратить. Каждый день он проводил точно так же, как предыдущий: в 16:45 покидал рабочее место, в 7:00 возвращался туда – и о том, где находится и чем занимается в каждый момент этого промежутка, любой из дюжины мог рассказать с закрытыми глазами и заткнутыми ушами. Однако все двенадцать были профессионалами и понимали, что в этом-то и штука. Теперь, когда мы точно знаем, как Уэлли проводит дни и ночи, любое отклонение от этого расписания чрезвычайно нас заинтересует. Такого отклонения мы и ждали.
Три автомобиля, что следили за Уэлли сегодня, время от времени меняясь местами, отличались и по маркам, и по цветам от тех, что дежурили вчера вечером. Ни один автомобиль не использовался чаще раза в неделю.
В 6:20, как обычно, все три машины двинулись за Хорасом Уэлли в центр Лондона – и все слышали, как он включил Четвертый канал, прослушал окончание «Сельского часа», а потом сделал радио погромче, чтобы послушать новости.
Первой новостью в этот понедельник стало убийство четверых военных в Белфасте. Второй – резкое снижение прожиточного минимума. Третьей – исчезновение сэра Айзека Квойта, руководителя Британского управления по атомной энергетике. Последний раз, сообщил диктор, его видели в субботу после полудня: сэр Айзек выгуливал пойнтера в лесу Эшдаун близ своего дома в Сассексе. Пес вернулся домой один, а сэр Айзек бесследно исчез. Эту информацию диктор утренних новостей сообщил народу – по крайней мере, той части народа, что поднялась спозаранок, включила Четвертый канал и стала слушать новости, – идеально подходящим к случаю озабоченным, даже мрачным тоном. Полиция, добавил он, предполагает, что совершено преступление, и перешел к другим новостям, оставив слушателей гадать, кто стал главным подозреваемым – неужто пес?
К тому времени, как серо-голубой «Кавальер» въехал на подземную парковку на Чарльз-Секонд-стрит, под зданием Управления по атомной энергетике, и звуки радио превратились в треск помех, Хорас Уэлли, а с ним и шестеро наблюдателей в трех машинах выслушали эту историю еще пять раз. Дважды послушали они жену сэра Айзека Квойта, рассказавшую во всех подробностях, как муж был одет, когда уходил, что сказал ей на прощание (ничего особенного), а также о том, что за обедом он попросил добавку пудинга – готовился долго не возвращаться домой? Еще она поведала, что пес вернулся с замороженной бараньей ногой в пасти: но это не свидетельствовало ровно ни о чем, кроме того, что пса либо дома плохо кормят, либо он просто склонен таскать все, что плохо лежит.
– «Дафна» входит в здание!
Я выключил передатчик, вмонтированный в карандаш. «Дафна» – кодовое имя Хораса Уэлли. Взглянул на часы: беспокоиться не о чем, ровно семь утра. Я зевнул, мысленно проклиная Уэлли на чем свет стоит. Являться на работу в семь утра – по-моему, ничего хуже и быть не может; за семнадцать дней я к этому так и не привык. Мой циркадный цикл не настроен на нежное сияние рассвета, я предпочитаю начинать день через несколько часов после того, как солнце поднимется над горизонтом, – и начинать его с нескольких чашек крепкого черного кофе, по возможности, принесенного обнаженной красоткой мне в постель. Увы, в меню забегаловок, начинающих работу в 6:15, такие услуги не значатся.
Я извлек из кармана пачку «Мальборо», но, подумав, убрал обратно. Бросать курить я не собирался – люблю курить, – однако пообещал себе серьезно сократить число сигарет и уж точно не начинать с семи утра. Что ж, если я умру от рака легких, буду знать, кого в этом винить – Уэлли. Ненависть к его расписанию и мысль, что чем скорее я его на чем-нибудь поймаю, тем скорее вернусь к нормальной жизни (насколько возможна нормальная жизнь при моей работе), побуждала относиться к этой задаче с чувством, опасно напоминающим энтузиазм.
В Управлении по атомной энергетике мне выделили кабинет – на удивление маленький и скромный для «крутого аналитика», зато расположенный в тихом углу здания, окнами на Чарльз-Секонд-стрит, и с двумя необычными для рабочего кабинета свойствами. Во-первых, при закрытых дверях он был полностью звуконепроницаем. Во-вторых, в задней стенке моего письменного стола скрывался двадцатидюймовый телевизионный экран, соединенный с тремя телекамерами и множеством микрофонов двумя этажами выше, в кабинете Хораса Уэлли.
С семи утра до без четверти пять вечера я смотрел и слушал, чем Хорас Уэлли занимается на работе. С десяти до пяти минут одиннадцатого он выпивал чашку кофе. С часа до четверти второго неторопливо съедал яйцо, цельнозерновой сэндвич с кресс-салатом, второй такой же с мясом и чатни, закусывал двумя шоколадными батончиками и запивал пакетиком молока. Все перечисленное готовила и укладывала ему в портфель жена. С пятнадцати до двадцати минут четвертого пил горячий чай. Одним словом, место ресторанного критика в «Мишлене» Хорасу Уэлли не светило.
Если не считать кратких перерывов на еду и питье, на работе Уэлли трудился как проклятый. Должность его официально называлась «инспектор систем безопасности», а задача заключалась в том, чтобы следить за состоянием систем и процедур безопасности на всех шестнадцати АЭС Великобритании, а также за тем, чтобы обслуживание их не выходило за рамки бюджета. А еще ему надлежало проверять работу Службы инспектирования ядерных установок и Национального комитета радиологической защиты и анализировать их рекомендации.
Как правило, Уэлли работал, не выходя из кабинета; однако в его обязанности входили и инспекционные поездки – и дабы эффективно выполнять контролирующие функции, он обладал правом свободного доступа на любой квадратный дюйм любой АЭС в Великобритании.