Атомный ангел
Часть 2 из 8 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Араб в кабинке рядом со мной ответил что-то, чего я не понял. Затем раздался треск: слетела с петель дверь кабинки. За треском последовал крик ужаса, секунду спустя превратившийся в вопль невыносимой боли. Вопль оборвался; донесся странный булькающий звук. Одной рукой натягивая штаны, другой я выхватил из кобуры «Беретту». Снаружи вновь послышалось щелканье сандалий – быстрые удаляющиеся шаги, хлопнула дверь.
Я вылетел наружу, на ходу застегивая ширинку, и бросился к кабинке Ахмеда. Дверь, снесенная с петель, болталась на задвижке. На унитазе сидел залитый кровью труп. Голова Ахмеда, почти отрубленная, упала на грудь под странным углом, и целый фонтан крови заливал джеллабу. Руки его были раскинуты и неподвижны, но еще дергалась левая щека.
Рвотные позывы подступили к горлу: я сглотнул, чтобы удержать тошноту. Ахмед говорил правду, и только что я получил лучшее тому подтверждение.
В ужасе смотрел я на труп человека, только что говорившего со мной. Но скоро ужас сменился яростью. Будь прокляты эти ублюдки-террористы, рыщущие по моему городу – по моему миру! Я найду убийц и преподам им урок, какого они никогда не забудут!
Я бросился в коридор. Там никого не было. Промчался до фойе и заметил, как захлопывается боковая дверь. Не раздумывая, выбежал в эту дверь – и как раз вовремя: увидел, как араб буквально прыгает на заднее сиденье грязного серого «Фиата» и машина срывается с места.
Я быстро оглянулся вокруг в поисках транспорта. У крыльца стояло такси со светящейся табличкой «Свободно». Я рванул туда.
– Едем за тем серым «Фиатом»!
– Чего?
– За серым «Фиатом»! Скорее!
– Эй, тебе тут кино, что ли?
– Нет, это чаевые в десять фунтов! Делай, что говорят!
Водитель послушался. У первого же поворота «Фиат» замедлил ход, так что мы сели ему на хвост.
– Держись за ним! Не теряй из виду!
– Ладно, попробую.
Минут пятнадцать он «пробовал» вполне успешно. Трое арабов в «Фиате» уже начали паниковать. То и дело они оглядывались назад – и каждый раз видели одно и то же: наше такси. Двигались мы к Уэмбли и шоссе М-40, где, видимо, «Фиат» надеялся от нас оторваться. Вдруг один араб на заднем сиденье высунул руку в окно и дважды выстрелил. Одна пуля пролетела мимо, другая пробила аккуратную дыру с левой стороны лобового стекла.
Таксист ударил по тормозам.
– Так, приятель, приехали! За десять фунтов пулю получить – на фиг надо! На такое я и за миллион не соглашусь! Вали отсюда!
Он повернулся ко мне – и уперся взглядом в черное дуло «Беретты».
– Веди или выходи.
Лицо таксиста искривилось, словно он готов был зареветь, а затем сморщилось в нервной ухмылке.
– Знаешь, приятель, я лучше выйду. А то у меня сердце больное. Бензина полный бак. Извини, я не трус, честно, я просто. – бормотал он, уже выпрыгивая из машины.
Не слушая его, я сел за руль, выжал сцепление и с ревом рванул вперед. Арабы, застрявшие в пробке перед светофором, развернуться не могли – мешал огороженный островок в центре улицы. Они сдали на несколько футов назад, заехали задом на тротуар, и Чингисхан с заднего сиденья выпустил в меня еще две пули. Стрелять в ответ я не решался – слишком много было вокруг машин и людей. Доехав до края тротуара, они остановились: по мостовой им наперерез грохотал огромный грузовик с двумя прицепами. Я вдавил акселератор в пол и с размаху въехал «Фиату» в корму. Такси замерло на месте – но «Фиат» на скользком от дождя тротуаре полетел вперед, как пушечное ядро, и аккуратно вошел в промежуток между передними и задними мостами второго тяжело груженного прицепа. Рев грузовика перекрыл визгливый скрежет металла, словно нога великана раздавила огромную жестяную коробку из-под печенья. На миг «Фиат» скрылся из виду за огромными колесами грузовика, а когда появился снова, капот и багажник его были почти целы, а салон сплющился в блин едва ли в десять сантиметров толщиной.
Наверное, секунду или две я ничего не слышал и не сознавал. Потом заметил, что со всей силы вжимаю в пол педаль сцепления. Я чуть приподнял ногу; впереди заскрипело. Я отпустил сцепление – и такси рванулось вперед. Под капотом что-то негромко скрежетало. Люди выскакивали из машин и бежали к «Фиату». Грузовик остановился, из кабины выпрыгнул водитель и, явно еще не понимая, что произошло, побрел к прицепу.
Чем скорее отсюда убраться, тем лучше, решил я. Полиция составит свой рапорт, мы – свой, однако полиция и МИ-5 друг друга не жалуют, особенно когда остаются трупы, которые им приходится за нами прибирать. И мне не улыбалось остаток дня провести в полицейском участке, выслушивая ядовитые шуточки ребят из дорожной полиции Илинга.
Не слушая криков и гудков, я свернул налево. Ярдов через пятьсот мне замахала с тротуара женщина с чемоданами – пыталась остановить такси; я промчался мимо, и она крикнула вслед что-то нелестное. Но я хотел как можно скорее добраться до Файфшира, хотел выяснить, что еще известно об «Операции Ангел», что это за ангел такой и где его искать.
Вскоре я сообразил: надо позвонить нашим экспертам, предупредить, чтобы частым гребнем прочесали все, что осталось от водителя и двоих пассажиров «Фиата». Примерно через четверть мили слева показалась будка телефона-автомата. Я остановил машину и побежал к нему.
«Желтые страницы» вандалы почему-то не тронули, а вот трубка и сам аппарат были вырваны с корнем. Что тут скажешь? С самого утра чувствовал, что день не задастся!
Глава 3
– Основной принцип работы атомной электростанции – тот же, что и у любых других электростанций. Слыша об АЭС, люди часто представляют себе расщепление атомов, быстрые нейтроны, сложные формулы, однако речь совсем не об этом. Мы лишь создаем пар. Тот проходит через турбины, турбины вращаются и генерируют электричество – точно так же, как колесо динамо-машины, вращаясь, генерирует электричество, освещающее наши улицы и дома. Паровая энергия – вот ключ ко всему. С тех пор как Джеймс Уатт изобрел паровой двигатель, ничего не изменилось, принцип работы тот же самый. Единственное технологическое отличие атомной электростанции заключается в способе нагрева воды. Девяносто процентов всего, что вы у нас увидите, не будет отличаться от любой другой электростанции – угольной или газовой. Десять процентов разницы связаны с тем, как мы получаем пар: это самое важное, и именно здесь используется атомная энергия.
Лектор умолк, нервно оглядывая аудиторию через сползающие на нос очки. На его лбу выступили капли пота, от пота же слиплись мышиного цвета волосы, подстриженные «под горшок». То он переминался с ноги на ногу, то засовывал руки в карманы твидового пиджака так глубоко, что пиджак грозил съехать с плеч. Лектор привык выступать перед школьниками и студентами; но сегодняшние слушатели запросто могли сожрать его на завтрак, и он, похоже, прекрасно это сознавал.
В попытке преодолеть растущую враждебность публики к атомным электростанциям и получить поддержку ядерной программы, а также обеспечить выгодные условия для экспорта энергии британское правительство открыло для иностранной прессы последнюю свою «жемчужину» – электростанцию Хантспил-Хед на побережье Северного Сомерсета. Хантспил-Хеду предстояло стать первым водо-водяным ядерным реактором в Англии, и основной его недостаток – по крайней мере, с точки зрения рекламы и прессы – состоял в том, что его устройство ничем не отличалось от печально известного реактора Три-Майл-Айленд, в 1979 году едва не снесшего с лица земли половину штата Пенсильвания.
Будущее всей британской ядерной политики висело на волоске, и от исхода сегодняшней пресс-конференции зависело многое. Чтобы журналисты правильно все поняли – и правильно воспроизвели, – к роли лектора предъявлялись особые требования. Выбрали Дугласа Йодэлла: за вид и манеры школьного учителя, обширные познания в энергетике, честное лицо и, не в последнюю очередь, за сомерсетский акцент. Посчитали, что этот деревенский говор, ассоциирующийся с солеными мужскими анекдотами, поможет слушателям расслабиться и утратить бдительность. Однако вышло иначе. Половина журналистов, сидящих в зале, не могла понять ни слова; другая половина, с трудом кое-что разбирающая, решила, что британское правительство нарочно напустило на них какого-то деревенского дурачка.
Не только журналисты полагали, что Дуглас Йодэлл – на редкость неудачный выбор; так же думал и сам Дуглас Йодэлл. Семьсот лиц были обращены к нему; на него нацелились тысяча четыреста глаз, целая батарея камер и микрофонов, не говоря уж о блокнотах. И он продолжал свою безнадежную битву.
– Уверен, многим из вас знакомы принципы ядерной физики. – Йодэлл ожидал согласного гула голосов, однако зал молчал. – Не сомневаюсь, многие из вас разбираются в этом намного лучше меня – я ведь просто здесь работаю!
Он вновь умолк, ожидая смеха, и вновь встретился с молчанием. Слушатели его ели премьер-министров на обед, а президентов и королей – на ужин; такие люди не смеются над шуточками заштатного лектора с задворок Сомерсета. Еще пара попыток расшевелить их – и Дугласу Йодэллу конец. Понимая это, он гордо выпрямился и задрал подбородок, глядя прямо в софиты. Лучше щуриться от света, чем пялиться в каменные лица этих ублюдков.
– Если я ударю кулаком о кулак.
Так он и сделал, поднеся кулаки к микрофону, – и поморщился, ударив слишком сильно. Потряс руками – и тут публика покатилась со смеху. На миг Йодэлл, казалось, растерялся, но быстро оправился, довольный тем, что ему наконец-то удалось установить контакт с аудиторией.
– Если я ударю кулаком о кулак. будет больно! – продолжал он. – А еще станет теплее, поскольку трение рук друг о друга создает тепло. Если б при столкновении мои руки распались, тепла выделилось бы еще больше. Именно способ выработки тепла отличает атомную электростанцию от электростанций других типов. Постараюсь объяснить как можно понятнее; однако на случай, если вы потеряете нить, обо всем этом рассказывается в буклетах, которые раздали вам на входе. Итак, все на свете состоит из атомов, а сами атомы состоят из более мелких частиц, называемых протонами и нейтронами. Размер их можно описать так: тысяча миллиардов нейтронов, выложенных в одну линию, составят отрезок длиной с булавочную головку.
Йодэлл умолк, ожидая потрясенного аханья. Слушатели молчали.
– Уран, добываемый из недр, состоит из атомов трех типов; один из них называется У-двести тридцать пять. Нейтроны У-двести тридцать пять очень активны, они постоянно отрываются от атомов и отправляются в свободный полет. – На экране за спиной лектора возникла схема, иллюстрирующая его слова. – Если одна из этих частиц, летящих со скоростью около двадцати пяти тысяч миль в секунду, столкнется с другим атомом У-двести тридцать пять, то атом распадется на два или, возможно, три отдельных атома. Столкновение и расщепление атомов создает тепло – так же, как удар кулака о кулак.
И он снова стукнул кулаками, на этот раз осторожнее.
– При расщеплении атома от него отрываются нейтроны, они ударяются о соседние атомы, и те, в свою очередь, тоже расщепляются – так возникает то, что мы называем цепной реакцией. Теперь в общих чертах понятно, что происходит на атомной электростанции. Обработанный и очищенный уран помещается в металлические трубки, так называемые топливные стержни. Несколько сотен стержней помещаются в так называемую активную зону, или ядро реактора. Ядро можно сравнить со стволом револьвера, в котором стержни – пули. Топливные стержни отделены друг от друга регулирующими стержнями, через которые нейтроны пройти не могут. Если мы извлекаем регулирующие стержни, нейтронные частицы вылетают из атомов, ударяются в атомы других топливных стержней, и те раскаляются. Регулирующие стержни мы никогда не извлекаем полностью и с их помощью регулируем температуру в реакторе. Ядро реактора целиком погружено в воду. Вода находится под высоким давлением, что не дает ей закипеть, и действует как хладагент, охлаждающий ядро, – так же, как радиатор в машине. Нагретая до температуры намного выше точки кипения, вода покидает ядро, превращается в пар, и этот пар подается в турбины. Если что-то идет не так, регулирующие стержни немедленно опускают, и ядерная реакция останавливается. Ядро, которое вы увидите во время экскурсии по станции, подвешено над землей в особом контейнере, регулирующие стержни находятся в верхней его части. Над землей оно поднято для того, чтобы к нему легко было подобраться с любой стороны. Почти все операции по обслуживанию ядра осуществляются при помощи дистанционного управления.
Йодэлл остановился, чтобы перевести дух. Для него это была самая простая часть лекции, но для публики, пожалуй, самая сложная. Он пожевал губу и глубоко вздохнул.
– К сожалению, в процессе расщепления атомного ядра выделяется немало побочных продуктов, известных под общим названием «радиоактивные вещества». Безусловно, радиоактивность опасна и должна находиться под жестким контролем: особенно важно беречь от нее людей – кроме некоторых случаев использования ее в медицине, о которых мы поговорим далее. Есть нейтронные частицы – и когда они пролетают сквозь нас со скоростью двадцать пять тысяч миль в секунду, сами понимаете, это не очень полезно для здоровья; кобальт-шестьдесят, йод-сто тридцать один, криптон-восемьдесят пять, стронций-девяносто, плутоний-двести тридцать девять, альфа-лучи, бета-лучи, гамма-лучи – все они очень вредны для человека. Альфа-гамма- и бета-лучи поражают ткани организма. У многих из них очень короткая продолжительность жизни – так называемый период полураспада. Под периодом полураспада мы понимаем временной отрезок, в течение которого радиоактивное вещество теряет половину своей силы. У некоторых радиоактивных веществ период полураспада очень короткий, длиной в несколько секунд; у других, как, например, у криптона, намного дольше. Период полураспада у криптона составляет девять с половиной лет, у стронция-девяносто – двадцать восемь лет, у плутония-двести тридцать девять – двадцать четыре тысячи триста лет. Необходимы очень серьезные меры предосторожности, чтобы защитить от этих веществ человечество – не только сейчас, но и в будущем. Первая линия защиты – сам ядерный реактор. Стены защитной оболочки состоят из армированного бетона в два метра толщиной; оболочка имеет форму купола и способна выдержать высочайшее давление. При испытаниях купола этого типа в него врезался на скорости шестьсот миль в час полностью нагруженный реактивный лайнер – и купол устоял. От самолета ничего не осталось, а на куполе даже не появилось заметной вмятины. Но даже на случай повреждения купола в Хантспил-Хеде имеется план. Защитная оболочка соединена со вторым строением такого же объема, в котором постоянно поддерживается вакуум. При появлении трещин в защитной оболочке клапаны перехода между двумя строениями открываются автоматически, и весь пар засасывает во второе строение.
Йодэлл снова перевел дух. В горле пересохло, глаза слезились от яркого света, и страшно хотелось почесать в паху.
– Помимо всех внешних систем безопасности, которые вы видели, когда входили на станцию, существуют и внутренние системы безопасности – и их намного больше. Все, что происходит на станции, постоянно мониторят не менее трех независимых друг от друга компьютеров. В случае если получаемые ими данные – на любой стадии – не совпадают, они запрограммированы на то, чтобы автоматически начать процедуру остановки реактора, пока не будет выявлена и исправлена причина сбоя.
О безопасности – особенно о безопасности населения местного городка Хантспил – Йодэлл говорил очень долго. Хантспил в его изображении получился каким-то центром вселенной: даже если рухнет весь остальной мир – не стоит огорчаться, ведь Хантспил (кстати сказать, не получающий от своей АЭС ровно ничего) устоит.
– Говоря об опасности радиации для населения, мы измеряем ее в «единицах». Под «единицей» понимается человек, который все годы своей жизни, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю находился бы на территории АЭС, питался рыбой, плавающей в жидких отходах, и эти отходы пил. Так вот: в течение года этот человек получит приблизительно тот же объем радиации, что и житель сорокового этажа небоскреба или человек, один раз перелетевший на самолете из Лондона в Нью-Йорк. Или, выражаясь точнее, менее одного процента безопасной годовой дозы!
Йодэлл с торжествующей улыбкой оглядел своих слушателей, однако ответной радости не встретил. Многие в зале добирались сюда куда дольше, чем из Лондона в Нью-Йорк, и вовсе не были счастливы услышать, что получили при этом дозу радиации, пусть и совсем небольшую. Чуть раньше Йодэлл выиграл очко – теперь он очко потерял.
Лектор вздохнул и перешел к статистике – вывалил на слушателей гору цифр, доказывающих, что соотношение цены и эффективности у АЭС выше, чем у электростанций любого другого типа. Публика слушала, зевая. Цифрами этих людей было не удивить – и все они знали, что, жонглируя цифрами, знающий статистик может доказать что угодно. Жесткие пластиковые стулья, пестрые слайды, сменяющие друг друга над головой лектора, необычный выговор Дугласа Йодэлла – все это утомляло. Хотелось уже перейти к более увлекательной части – к вопросам, когда можно будет порвать лектора в клочки, а потом, сыто отвалившись от растерзанных останков, пойти на обед.
– С помощью радиоактивных изотопов, производимых на таких атомных электростанциях, как эта, во всем мире проводится сто пятьдесят миллионов диагностических процедур в год, – продолжал Йодэлл.
Теперь он перешел к использованию радиации в медицине – тема куда более благодарная: спасение от смертельных болезней интересует всех, в том числе и матерых акул пера.
– Терапевтическое облучение кобальтом уже продлило жизнь больных раком во всем мире в общей сложности на одиннадцать миллионов лет, а в следующие двадцать лет, как ожидается, эта цифра увеличится более чем до пятидесяти миллионов. Без атомных электростанций, производящих кобальт в качестве побочного продукта, данное лечение было бы невозможно, поскольку стоимость производства делает его недоступным даже для самых хорошо финансируемых медицинских учреждений.
Семьсот журналистов дружно склонились над блокнотами. Дуглас Йодэлл выиграл еще одно очко.
– Кроме того, радиация играет важную роль в стерилизации продуктов питания. Персики из Южной Африки на полках продуктовых магазинов облучаются небольшими дозами гамма-лучей. Эти лучи убивают бактерии и увеличивают срок хранения персиков в десять раз. По оценкам Всемирной организации здравоохранения, тридцать процентов продуктов в мире портятся прежде, чем попадают к нам на стол. Радиация продлевает срок хранения молока, уничтожает сальмонеллу, не влияя на вкус куриного мяса, и не оставляет после себя никаких токсичных отходов.
Судя по лицам семисот журналистов, мысли о курятине, облученной гамма-лучами, и о южноафриканских персиках, черт знает сколько хранящихся на полках магазинов, не вызвали у них энтузиазма.
Йодэлл объявил, что лекция окончена, и предложил задавать вопросы. А чтобы сократить срок экзекуции, добавил: после вопросов участников ожидает приглашение на обед.
Судя по лесу рук, взметнувшемуся в воздух, обеду грозило превратиться в ужин. Первой заговорила женщина с сильным австралийским акцентом:
– Сэр, каков, по вашему мнению, может быть самый худший сценарий катастрофы на атомной электростанции?
– Никакие катастрофы здесь практически невозможны. Как я уже говорил, на станции действуют три независимые друг от друга системы автоматического отключения. Все возможные сценарии, как естественные, так и рукотворные, мы проработали на симуляторах и пришли к выводу, что системы безопасности станции абсолютно надежны. Иначе мы здесь не работали бы – уж я-то точно. На станции трудится более тысячи человек, и поверьте, они ничего не опасаются. Кстати, на опасных работах люди получают надбавку за риск. У нас здесь надбавку за риск не платят. Я ответил на ваш вопрос?
– Нет, сэр. Я спросила не о том, может ли в принципе произойти катастрофа, а о том, какой она может быть. Итак, худший из возможных сценариев?
– Что ж, худшее, что может произойти, – это треснет одна из труб, по которым поступает пар. Однако если такое произойдет, немедленно откроются клапаны вакуумной камеры, и весь пар втянется туда.
Встал научный редактор «Таймс».
– Вы говорите, что катастрофы на атомной станции невозможны. Тем не менее в семьдесят девятом году на станции Три-Майл-Айленд в США, с таким же типом реактора, как здесь, произошел очень серьезный инцидент. Почему он не может повториться?
– В Три-Майл-Айленд в результате сочетания нескольких неисправностей, а также недочетов со стороны обслуживающего персонала в защитной оболочке образовался большой пузырь водорода, который было не удалить – ведь там не предусмотрена вакуумная камера. Но у нас вакуумная камера есть! Поэтому, даже если возникнут схожие проблемы – что, впрочем, маловероятно, – это ничем не грозит.
Со своего места поднялся высокий чернокожий репортер.
– Допустим, террористическая организация либо взорвет атомную станцию, либо похитит используемый здесь уран для производства ядерной бомбы. Что произойдет в этом случае?
– Сначала отвечу на первую часть вашего вопроса. Наш комплекс состоит из множества зданий. Даже для того, чтобы взорвать защитную оболочку реактора – не говоря уж обо всем комплексе, – потребуется поистине огромное количество взрывчатки. И в любом случае террористы немногого достигнут: если они хотят перекрыть подачу электричества, намного разумнее просто перерезать силовые кабели. Теперь по второй части вашего вопроса: уран, используемый у нас, плохо подходит для производства атомной бомбы. Уровень его обогащения очень невелик, так что если даже террористы и украдут уран, им необходимо будет провести его через процесс обогащения – а для этого понадобится доступ к соответствующему предприятию. Таковых в мире очень немного, и все они под строгим контролем. В любом случае если террористы захотят наложить лапу на уран, вряд ли стоит брать его отсюда – атомная станция очень хорошо охраняется, куда проще украсть сырье при перевозке.
Следующим встал английский журналист и заговорил с резким северным выговором:
– А что произойдет, если, допустим, радиоактивный пар каким-то образом вырвется из защитной оболочки – предположим, не сработают клапаны вакуумной камеры и пар попадет в воздух?
Тут Дуглас Йодэлл занервничал.