Апперкот

Приткнувшийся к отмели «Якусима-Мару», несмотря на все предпринимаемые меры и постоянную откачку, в том числе и помпами буксира, продолжал заполняться водой и к полудню лег на грунт всем килем с полностью затопленными помещениями позади надстройки прибывающей водой в машинном отделении и с сильным креном на правый борт.

Организовать спасательные работы немедленно не удалось, так как из-за активизации русского флота буксир ушел, а силами экипажа едва успевали откачивать воду из кочегарки. Машину к вечеру полностью затопило. Через два дня пароход под влиянием приливных течений и волн сполз с отмели и опрокинулся на правый борт. В прилив из воды торчала только левая скула. В дальнейшем его корпус был разбит штормами. Груз спасти не удалось. Экипаж благополучно добрался до берега на шлюпках.





Глава 3




Рано утром 23 июля матрос с «Новика» С. Буров, начальник сигнального поста на мысе Крильон, входившего в систему береговой обороны Южного Сахалина и залива Анива, сообщил в порт Корсаков по телефону, что мимо – курсом на северо-восток – проследовала японская эскадра не менее чем из пятнадцати вымпелов, в том числе крейсеров «Касаги», «Цусима», нескольких миноносцев и истребителей, сопровождающих пять или более больших пароходов. Разглядеть все суда не позволяла мглистая погода, но с береговых возвышенностей видели дымы еще дальше к югу и много восточнее. Все они двигались в залив Анива.

Гарнизон Сахалина, несмотря на начатое в последнее время усиление, все еще оставался малочисленным и состоял большей частью из дружин, сформированных из ссыльно-каторжных и поселенцев, недостаточно обученных и вооруженных. Боеспособность таких формирований, хоть и возглавляемых теперь исключительно кадровыми офицерами, оставалась весьма условной.

Учитывая это, в планах на 1905 год значилось:

«…усилить оборону острова пехотными частями». Согласно приказу еще от 15 февраля в Хабаровске началось формирование 1-го и 2-го отдельных Сахалинских батальонов, с приданной отдельной Сахалинской горной батареей. Но особо с этим не спешили. Переброску войск из крепости Николаевск-на-Амуре по льду Татарского пролива, после перехода в феврале второго батальона Николаевского крепостного пехотного полка подполковника Чертова, также прекратили. А о строительстве каких-либо капитальных оборонительных сооружений вообще речи не шло.

Кое-кто считал, что лучше всяких укреплений, которые обходятся казне недешево, против любого агрессора на Сахалине будут действовать его суровые климатические условия. Хотя на самом побережье и попадались приятные места, все же это был остров-каторга, а отнюдь не курорт. Почти сплошь покрытый сопками, заросшими глухой тайгой с непролазными буреломами и болотистыми низинами между возвышенностей, он почти не имел дорог. Любые перемещения по нему были сопряжены с серьезными трудностями, усугублявшимися тучами гнуса, постоянно висевшими в воздухе.

Исходя из этого, активно продвигалось мнение, что всерьез воевать там никто не решится и что России вполне достаточно просто обозначить свое присутствие. Первоначальным планом обороны предусматривались исключительно партизанские действия в японских тылах, для чего были сформированы несколько отрядов. Четыре на севере, прикрывавшие самые крупные шахты и рудники. Они располагались на Александровском посту, в селениях Дуэ, Арково и Рыковском. И семь на юге на Корсаковском посту, в селах Чеписани, Севастьяновка, Петропавловское, Косунай и Найбучи, а также у маяка на мысе Крильон.

В случае высадки японцев предполагалось без сопротивления отступить в труднопроходимую местность и действовать уже оттуда. Для этого заранее заложили некоторые запасы в тайге. Но каких-либо военных лагерей или баз поначалу там не строили, рассчитывая вести кочевой образ жизни.

Только с приходом Второй эскадры и образования Тихоокеанского флота этот план переработали, начав формирование опорных пунктов, вокруг которых было возможно держать оборону достаточно долгое время, пока не придет помощь из Владивостока. После завоза необходимого снабжения и доставки, пусть пока малочисленного, но кадрового военного контингента немедленно началось строительство.

Поскольку хорошего леса на острове было в достатке, все строили из него. Работы велись чуть ли не круглые сутки. Их результатом стало появление нескольких обустроенных военных лагерей и охраняемых складов оружия и боеприпасов в тайге, а также береговых и полевых укреплений в районе порта Корсаков на юге, и поста Александровский и в ближайших к нему селах Дуэ и Арково дальше к северу на западном берегу. Но и они «серьезно» укреплены были только по местным меркам.

Хотя, честно говоря, порт Корсаков, как стал теперь именоваться Корсаковский пост, все же успели усилить достаточно основательно. Костяк его обороны составляли береговые батареи. Самая первая, расширенная и модернизированная в течение июня месяца, была основана еще моряками с «Новика» в прошлом году. На ней сначала стояли две стодвадцатки, снятые с затонувшего крейсера. Затем ее довели до шести стволов, а после нежданного визита Небогатова снова сократили, но теперь до четырех пушек. На сопке неподалеку от правой пади соорудили новую батарею из недавно доставленных из Владивостока и Николаевска-на-Амуре восьми старых картузных тридцатипятикалиберных шестидюймовок Обуховского завода. Эти пушки имели в боекомплекте уже заряды из бездымного пороха, а прислуга состояла из опытных пушкарей. В непосредственной близости от маяка, у тюремного причала и в других подходящих для высадки войск местах у порта разместили закрытые позиции десяти трехдюймовок, снятых с «Громобоя». Все батареи оснастили дальномерами Петрушевского, соединили телефонной связью между собой и со штабом обороны, а акваторию и минные заграждения пристреляли.

На сухопутных подступах подготовили несколько основных и запасных позиций для полевых пушек, обеспечивавших огонь с закрытых позиций по немногим возможным направлениям наступления противника, замаскированные командные и наблюдательные пункты, а также прикрывающие все это позиции для стрелков с отапливаемыми блиндажами.

С самого начала все пункты сухопутной обороны также соединили между собой и штабом в Корсакове телефонными линиями. Однако первые такие линии удалось сохранить в рабочем состоянии совсем недолго. Сами телефоны, находившиеся в блиндажах с приставленными часовыми, остались нетронутыми, а вот все провода украли. Потом, правда, нашли и вернули на место, во второй раз уже тщательно замаскировав или развесив на деревьях повыше, чтоб с земли не видно было.



После проведенного Небогатовым окончательного перевода всего хозяйства Южного Сахалина на военные рельсы и вызванной этим встряски, сопровождавшейся серьезными небоевыми потерями в рядах чиновничьего аппарата острова, на некоторое время в управленческих и административных структурах воцарился форменный хаос, что заметно отразилось на темпах строительства укреплений и прочих сферах деятельности.

Но постепенно все вошло в новое русло. Отныне, как и в крепости Владивосток, все, что не служило интересам обороны, выполнялось в последнюю очередь, либо вообще откладывалось на «после войны». В результате тюремное ведомство смогло обеспечить военных достаточным количеством рабочей силы, а цивильные службы изыскали специалистов для проведения сложных работ и укомплектования разросшегося аппарата военной связи. Совершенно случайно обнаружился и украденный провод. Причем в сарае у интенданта, обеспечивавшего именно строительство сухопутных укреплений.

Тот, после серии арестов в Корсакове и Петропавловском, тяжко запил и в итоге допился до «белочки». В одно прекрасное утро начал палить из окна своей избы из казенной «берданки». Попасть, к счастью, ни в кого не попал, зато когда дружинники из отряда штабс-капитана Ильяса-Давлет Мирзы Даирского пробирались к нему в дом «огородами», на этот кабель, кое-как смотанный и сваленный в кучу под соломой, даже не под замком, и наткнулись чисто случайно.

Когда вороватого интенданта все же скрутили, тот ничего пояснить не мог, только хрипел, заливаясь пеной. Видимо, совсем рассудком тронулся. Но сыскные чины, занимавшиеся расследованием по «чиновничьему делу», по бумагам и прочим уликам, найденным у него, быстро выяснили, что планировалось продать украденный провод повторно, да вот нужного человека, с которым уже не раз дело имел к обоюдному удовольствию, моряки на своих броненосцах в кандалах во Владивосток увезли. С тех пор и ждал бедолага каждый день, когда же и за ним придут.

А сперли этот телефонный провод тоже дружинники, только из Севастьяновки, нанятые для этого подручным интенданта из тюремной охраны. Того сместили с «теплой» должности, заменив прибывшим из Владивостока прапорщиком, вот он и обиделся. А тут еще и гешефт неплохой предложили. Он и решил совместить приятное с полезным[6].

Посланные арестовать вертухая полицейский урядник со старостой вернулись ни с чем. Севастьяновские «гнилые» дружинники тоже успели скрыться от правосудия. Такие вот высокие моральные принципы и понятие о патриотизме бытовали у некоторых «защитников» Сахалина. К счастью, далеко не у всех.



За два месяца все же успели сделать немало. После нескольких телеграфных понуканий, а потом и гневного окрика из Владивостока, в Хабаровске форсировали формирование батальонов, усилив их, и к началу июля уже доставили на остров. Первый из них вместе с новой трехдюймовой батареей включили в состав сил обороны Северного Сахалина, а второй вместе с двумя привезенными из Николаевска-на-Амуре старыми конными батареями разместили на сухопутных и противодесантных рубежах обороны порта Корсаков, заменив им Корсаковский резервный батальон, переведенный в Соловьевку. Значительно расширили сеть сигнальных постов на всем побережье, с обязательной телефонной или телеграфной связью. Кроме того, берег на десантоопасных участках постоянно контролировали конные и пешие патрули.

Благодаря этим мерам начало вторжения в залив Анива было обнаружено своевременно. Очень быстро стало известно, что японцы тралят подходы на участке побережья от деревни Морея до селения Савина Падь, всего в 10–15 верстах от самого Корсакова. Видимо, именно там и будет высадка. Численность десанта, исходя из размеров и количества подошедших транспортов, оценивалась в шесть-семь тысяч человек. Это в пять раз превышало численность всего гарнизона южного Сахалина.

Однако, несмотря на это, русские напали первыми. Когда японцы еще только начинали высадку, к Савиной Пади выдвинулись конная батарея и пулеметная полурота с легкими пушками и расчетами из матросов-новиковцев. Имея четыре 47-миллиметровые скорострелки Гочкиса на самодельных колесных станках и два пулемета Максима на пушечных лафетах, моряки заняли подготовленные загодя засадные позиции в зарослях на берегу.

Когда японские шлюпки двинулись от транспортов, орудия и пулеметы ударили из кустов с прямой наводки. Открытый ими внезапный кинжальный огонь с высокого обрывистого берега по еще не ступившей на землю пехоте внес в ее ряды заметное замешательство. Как-либо ответить с раскачивавшихся шлюпок, в которых все время валились сраженные пулями и осколками люди, японцы не могли. Открытая частая пальба из винтовок оказалась совершенно бестолковой.

За пять минут бешеной стрельбы, расстреляв все снаряды с передков и пулеметные ленты, что вытащили на передовую позицию, русские откатились в распадок позади отрытых двориков, дававший надежное укрытие, еще до того, как японцы опомнились и накрыли засаду артиллерией. Туда же на руках закатили и пушки с пулеметами. Оставшиеся в полуверсте в стороне пластуны из добровольцев, наблюдавшие за противником, вернувшись после окончания обстрела с японских кораблей, сообщили о больших потерях среди все же добравшихся до берега японцев, как в людях, так и в высадочных средствах.

Но следом за первой волной шлюпок уже накатывала вторая, а повторить такой наскок японцы точно не дадут. Однако на этом «гостеприимство» сахалинцев не закончилось. Едва остатки обстрелянных караванов из катеров, ботов, лихтеров и фунэ добрались до отлогого бережка и пристаней деревни, избы и прочие постройки которой скучились в ложкообразной низинке, выходившей к морю, и пехота начала осмотр большого лодочного сарая, а потом складов и брошенного жилья, с закрытых позиций почти с предельной дальности открыла огонь наконец развернувшаяся конная батарея.

Устаревшие пушки образца 1877 года, выпустив по два-три шрапнельных выстрела, чтобы загнать японцев в укрытия, перешли на фугасы, выйдя на максимальный темп стрельбы. Их 87-миллиметровые стальные и чугунные гранаты, имевшие достаточно мощный заряд и солидный вес до срабатывания взрывателя, легко проламывали крыши и стены изб и амбаров, где по привычке укрылась уже потрепанная самурайская пехота.

Поняв, что укрытия ненадежны, японцы бросились врассыпную, но забираться по окружавшим селение косогорам оказалось опасно, так как там тоже рвались снаряды, а пологий подъем с выходом из низины в тайгу, куда уводила накатанная телегами дорога, оказался перекрыт пулеметами.

Устилая примыкавшую к лесу окраину телами, пехота откатилась обратно под разрывы продолжавших сыпаться гранат и, проскочив деревню в обратную сторону, уже неуправляемой обезумевшей массой выкатилась на берег, начав растекаться к востоку и западу по узкой полосе пляжа под крутыми скатами берега.

Все это было хорошо видно с державшихся всего в двух кабельтовых транспортов и боевых кораблей, маневрировавших за ними. Но никак помочь войскам они не могли. Возобновленный обстрел уже разрушенных русских засадных позиций никак не влиял на ситуацию, а других целей в поле зрения не было. В деревне, из которой еще продолжали выскакивать по одному и группами последние выжившие японцы, уже частью обрушился и горел высокий лодочный сарай, накрывший своими обломками часть приткнувшихся рядом плавсредств и несколько других строений.

Тем временем, оказавшись в безопасности, уцелевшая пехота быстро приходила в себя. Нашли едва заметные тропинки, поднимавшиеся по крутым склонам вверх, а восточнее деревни вообще оказалась целая дорога, накатанная вдоль моря. По ней, собравшись в колонну, часть десанта двинулась в направлении Корсакова, а другие пошли в лес. Но попытавшиеся преследовать русских артиллеристов армейские колонны, угодили в засаду и были рассеяны точными ружейными залпами, едва углубившись в тайгу.


Немногие уцелевшие в беспорядке скатились обратно к морю. Державшиеся под самым берегом японские миноносцы снова ничем не могли помочь своей избиваемой пехоте. Это вынудило отдать приказ об остановке дальнейшего продвижения и вдоль моря, из-за опасения попасть в новую засаду. Высадку второй волны на этом участке японцы вначале задержали, а потом и вовсе отменили.

В итоге остатки десанта отступили обратно к разрушенной деревне, которую больше не обстреливали, где начали окапываться, засев в глухую оборону, и не предпринимали больше попыток наступления у Савиной Пади, начав продвижение к деревне Соловьевка от Мореи.

Высадка в Морее прошла спокойно. Так далеко от порта конная батарея, не рискнувшая форсировать перевал, уже не доставала. Да и сигнальный пост оттуда, опасаясь быть отрезанными от Корсакова, эвакуировали заранее, едва подошли транспорты и миноносцы. Это исключало возможность корректировки стрельбы. Так что японцев встретили только полтора десятка конных дружинников, обстрелявших шлюпки из винтовок. Сразу после этого, хорошо слыша интенсивную перестрелку фактически у себя в тылу, «кавалеристы» отошли, дав большой крюк к северу.

Считая, что имеемых сил явно недостаточно, чтобы дать бой на берегу, начальник обороны Южного Сахалина полковник Арцишевский даже не пытался навязать противнику свою тактику. Он позволил японцам беспрепятственно высадиться в Морее и двигаться в маршевых колоннах, запретив капитану Быкову даже выставить заслоны из хороших стрелков из местных охотников, состоявших в его дружине. Остановить движение противника удалось только на соловьевских укрепленных позициях, растянувшихся параллельно восточному берегу губы Лососей.

Тем временем два японских истребителя, прикрывавших тральные работы, попытались приблизиться к порту, но угодили под огонь стодвадцаток и отступили. Причем на одном из них после двух прямых попаданий наблюдался пожар, и он травил пар, сразу начав отставать. Вернувшийся было к нему второй миноносец тут же получил попадание и быстро отошел.

Поскольку открывать все артиллерийские позиции сразу перед японской разведкой было нежелательно, остальные батареи огня не открывали, что позволило подбитому миноносцу все же выйти из-под обстрела и скрыться. До конца дня в районе порта противник больше не появлялся.

Атака Корсакова, предпринятая передовыми отрядами с суши уже на следующий день после высадки, наткнулась на заранее подготовленные капитальные позиции русских и не увенчалась успехом. Хотя конная батарея из Корсакова, отправленная вчера к Савиной Пади, не смогла прорваться обратно и поэтому вместе с отрядом прикрывавших ее стрелков из дружинников вынужденно отошла в тайгу и заняла оборону у Третьей Пади, засевшую в окопах нашу пехоту активно поддерживали оставшиеся пушки и береговые батареи, наносившие большие потери наступавшим японцам. Это вынудило командующего японскими войсками на Сахалине генерал-лейтенанта Харагучи отказаться от штурма и оставить порт в блокаде, продолжив продвижение на остальных участках.

Выдвинувшийся ночью для нападения на японские тылы ударный отряд под командованием полковника Арцишевского, состоявший из Корсаковского резервного батальона и полусотни конных дружинников при трех пулеметах, не смог пробиться к месту высадки. Под давлением японцев к 27 июля он отступил к селу Хомутовка, заняв там подготовленную заранее позицию у села Дальнего и также оказавшись в блокаде. Само село к этому времени было полностью покинуто жителями, уведшими с собой и домашний скот. Это не связывало полковника необходимостью оборонять практически безнадежную позицию, и уже следующей ночью отряд прорвал кольцо окружения, уйдя в тайгу.

Преследовавшие его японцы угодили в пулеметную засаду на мосту через реку Рогатка, устроенную лейтенантом Лейманом и его людьми с «Ольдгамии». В завязавшемся скоротечном бою, без каких-либо потерь с нашей стороны, был практически разгромлен батальон майора Харуки.

Несмотря на активное сопротивление, японцам удалось оттеснить наши отряды на западный берег реки Сукуи, заняв весь ее восточный берег, до самого устья, и полностью окружить порт. Вскоре они в нескольких местах форсировали эту реку, отжимая обороняющихся к западу и северу. Попытки сжать кольцо вокруг Корсакова были вялыми и к успеху не привели.

Таким образом, за сахалинцами остался весь восточный берег губы Лососей от селения Голый Мыс, по которому проходила линия фронта, до самой Савиной Пади, где японцы продолжали сидеть ровно, с портом Корсаков в середине этого плацдарма. Хотя западный берег губы, а потом и всего залива, постепенно перешел в руки противника. Также японцы сильно продвинулись на север в направлении поселка Найбучи на восточном берегу Южного Сахалина, достигнув реки Найба. Их пехотные колонны оказались неожиданно подвижными, благодаря тому, что имели специальных носильщиков, таскавших на себе весь обоз. Лишь тяжелое вооружение перевозили на вьючных лошадях в тюках.

Отступая, наши войска оставляли в тайге небольшие хорошо вооруженные отряды из местных жителей, промышлявших охотой и потому отлично знавших местность и все тропы. Эти отряды постоянно нападали на японские колонны, особо охотясь на офицеров и быстро скрываясь после налетов. Хорошо организованные армейские колонны пытались давать отпор, впрочем, тоже без особого успеха, зато колонны снабжения, состоявшие преимущественно из «кули», сразу разбегались, бросая своих раненых и убитых командиров.

Это обстоятельство позволило взять в плен двоих «недостреленных» офицеров, а также добыть несколько биноклей и карт, оказавшихся весьма подробными, со множеством мелких деталей. С такими картами можно было уверенно планировать операции, в то время как по нашим не всегда даже удавалось правильно выбрать направление движения. Если бы не местные, по чьим указкам их дорисовывали от руки и исправляли, с ними вообще пропали бы.

Активная партизанская тактика сильно осложняла переброску подкреплений и снабжение войск противника. Так как все занятые селения оказались совершенно пусты и добыть провизию на месте не удалось, японцам с первых же дней приходилось абсолютно все везти морем, а потом еще и тащить с берега под сильной охраной.

Однако, несмотря на потери, они продолжали наступать и вскоре полностью отрезали отряд Арцишевского от залива Анива. В жестоких боях 28 и 29 июля на позиции у реки Муравченка артиллеристы израсходовали все снаряды, и отряд держал оборону редким ружейным огнем да штыковыми контратакам, так как патронов тоже почти не осталось. Лишь к вечеру 29 прибыл обоз, отправленный еще три дня назад в тайгу к складам. После этого ситуация стабилизировалась, и все атаки, продолжавшиеся до 6 августа, удалось отбить. Затем японцы подозрительно затихли, а вскоре начали отходить. Их не преследовали, опасаясь засад. Только пластуны, высланные вперед, вели постоянное наблюдение.

Однако вечером 8 августа прибыл связной, пробравшийся ночью из селения Сирароко, имевшего телеграфное сообщение с Александровским постом, с приказом генерал-губернатора Сахалина генерал-лейтенанта Ляпунова немедленно наступать в направлении деревни Морея. Из доставленной им депеши стало известно, что из оставленного японцами Найбучи в Корсаков вдоль телеграфной линии движется отряд казаков из Николаевска-на-Амуре и Александровский резервный батальон в полном составе под командой подполковника Чертова, только два дня назад перевезенные шхунами. Их требовалось поддержать активными действиями.

Кроме того, от селения Рыковское шел Тымовский резервный батальон подполковника Данилова, разросшийся с исходных полутора сотен штыков до восьмисот за счет наплыва добровольцев с рудников. От устья реки Поронай до Найбучи они добрались по воде, следуя на рыбацких лодках вдоль западного берега залива Терпения.

Рассчитывая внезапной атакой с воды захватить селение, они обнаружили его уже совершенно пустым, о чем и сообщили с нарочным в Сирароко, откуда телеграфом известие ушло дальше. А батальон тем временем перебрался в озеро Тунайча, откуда уже второй день продвигался на Морею прямо через тайгу.

Арцишевский, хотя и считал свои силы недостаточными для наступления, двинулся в указанном направлении, но противника так и не встретил. Вернувшиеся разведчики сообщали о поспешном уходе японцев, оставлявших иногда даже запасы продовольствия, доставленные в тайгу с таким трудом. Никаких засад или других препятствий на пути не было.

За все время преследования так и не встретившись с арьергардом противника, выйдя через день на побережье западнее деревни, Арцишевский застал уже только отход японского войскового конвоя от берега в южном направлении и обнаружил брошенную на берегу амуницию и снаряжение.

Отправив конный разъезд и нарочного в Корсаков, он узнал, что японцы, судя по всему, полностью ушли с Сахалина. Причем их конвой проследовал не на запад, откуда они пришли, а на восток, мимо мыса Анива в сторону Курильских островов. Отход до больших глубин обеспечивали миноносцы с тралами. Видимо, о наличии минных заграждений не только у самого Корсакова, но и дальше в заливе Анива противнику было хорошо известно. К вечеру из Корсакова подошел и отдохнувший батальон Чертова с казаками, а Тымовский резервный батальон, измотанный до предела, – только на следующий день. Тайга!





* * *


Тяжелые бои развернулись в районе мыса Крильон. Туда еще 27 июля подошли два японских крейсера и три парохода, начав высадку десанта у маяка. Он охранялся группой подпоручика Мордвинова численностью менее роты, не имевшей ни артиллерии, ни пулеметов. Хотя позиции для них и еще кое-какие береговые укрепления на берегу и имелись.

Когда японские шлюпки с десантом приблизились примерно на 1500 шагов, русские дали ружейный залп, на который ответили несколько выстрелов с катеров и баркасов десанта. Тогда поручик приказал увеличить прицел на 1800 шагов и дал еще один залп. Было видно, как на катере и в шлюпках свалились несколько человек, видимо дистанция оказалась верной. Последовали еще три залпа с такой же установкой прицела, после чего шлюпки развернулись и начали удаляться от берега. Им вдогонку дали еще пять залпов, постепенно увеличивая прицел.

После этого отряду пришлось срочно покидать позицию, так как оба крейсера открыли частый огонь по берегу. Осколками ранило семь человек, отправленных в село Петропавловское, где была подготовлена сильная оборонительная позиция и имелись военные склады. Вскоре и весь отряд поручика Мордвинова был вынужден отступить туда же, где соединился с отрядом штабс-капитана Даирского и ротой моряков с «Новика» с последними двумя уцелевшими 47-миллиметровыми орудиями.

С приходом наших войск и приближением японцев местное население ушло в тайгу, уведя и унеся с собой все, что смогли. Даирский пытался связаться с Корсаковым, но телеграф уже не работал, а посыльные не вернулись. Ударный отряд полковника Арцишевского, на силы которого и рассчитывалась оборонительная позиция, также не вернулся, и никаких вестей от него не было.

Между тем вокруг села все чаще появлялись японские разведчики. Один такой отряд был изрядно потрепан, угодив в засаду, но смог организованно отступить. Уже к вечеру позицию у села Петропавловского полностью окружили японцы. Все жители ушли еще три дня назад, так что Даирский защищал только позицию, куда ожидалось возвращение ударного отряда Арцишевского. На его помощь и рассчитывали. Но, как скоро выяснилось, ошибались.

С раннего утра начался штурм. Под прикрытием мощного перекрестного артиллерийского огня не менее чем с трех полевых батарей японцы быстро продвигались вперед, имея подавляющее превосходство. Обе наши пушки были быстро разбиты, а почти все строения в селе – разрушены или сожжены в течение первого часа боя.

Видя, что позицию не удержать, Даирский приказал разделиться на небольшие группы и известными местным дружинникам звериными тропами всем прорываться к Корсакову, стараясь избегать дорог, наверняка перекрытых противником. В ходе этого прорыва группа штабс-капитана, уже не имевшая боеприпасов, оказалась окружена крупными силами пехоты. Дальнейшее описал машинист второй статьи крейсера «Новик» Архип Макеенков.

«Когда нас уже полностью окружили, а патроны все давно вышли, штабс-капитан приказал рассредоточиться и пробираться лесом, как придется, к своим. Кто разбежался, а кто остался с капитаном. Японцы связали всех, в том числе и Даирского, и повели их к Отрадному. Я отбился и лежал в тайге за пеньком, а после пошел следом. Японцы подгоняли наших штыками и так отвели их верст за двенадцать от места боя. Там их остановили и всех убили. Придя потом на место казни, я увидел, что похоронены только штабс-капитан Даирский и зауряд-прапорщик Хныкин. Все остальные так и лежали в тайге, кто простреленный, кто проколотый. Всех вместе было около 130 человек».

Японские потери при высадке на западном берегу залива Анива и в боях за Петропавловское составили более 200 человек только убитыми. Раненых и заболевших было вчетверо больше. Их вывозили в Аомори пароходами с охраняемой стоянки, организованной в бухте у маяка. Туда же перевели все суда и от Мореи, подальше от Корсакова.





* * *