Анабиоз

Это была однокомнатная квартира прямо напротив рынка, в одной из безликих серых пятиэтажек. Квартира была практически пустой. Расшатанный обеденный стол, плита и холодильник на кухне — ни стульев, ни дополнительного рабочего стола или подвесного шкафчика. Раскладушка и рассохшаяся тумбочка в жилой комнате. Вот и все. Я сидел на тумбочке и наблюдал за братом, словно боялся, что, отведи я взгляд, он снова испарится. Это было глупо.

Сергей смотрел на мятую листовку, в центре которой красовалась его собственная фотография. Я пытался понять, о чем он думает, глядя на собственное лицо на снимке — и даже не подозревая о том, кто этот человек.

— Когда сделали эту фотографию? — спросил он.

— Не знаю. Я взял ее у родителей. А я давно не живу с ними.

— Значит… значит, я из Москвы? И ты тоже?

— Неужели ты вообще ничего не помнишь?

Сергей покачал головой. Он выглядел, словно оглушенным. Именно с таким видом он разгружал фургон с картошкой, когда три часа назад я увидел брата впервые с момента его исчезновения. Именно с таким видом он смотрел на меня сейчас. С таким видом он смотрел теперь и на окружающий мир. Сергей не видел себя в этом мире, потому что понятия не имел, кем он являлся — и для себя самого, и для мира.

— А родители? Как их зовут?

— Владимир. И Мария. Владимир и Мария Роговы. — я поколебался, сомневаясь, стоит ли об этом говорить. Но все же сказал: — Отец умер. Пару недель назад.

— Вот как.

Сергей посмотрел на меня, будто ожидая, что я подскажу ему, как себя вести. Когда умирает отец — это всегда плохо. Но как быть, если о существовании этого отца пять минут назад ты даже не догадывался?

— Он здорово сдал, когда ты исчез. А у него итак было больное сердце. Оно его и подвело в конце концов.

— Понятно. Это… плохо.

— Ты был его любимым сыном.

— А ты?

Я не стал отвечать. Сергей отложил листовку и сложил руки, не зная, что делать.

— Значит, у меня есть девушка.

— Женя.

«Я с ней переспал. А еще она беременна от тебя. Ты ее не помнишь, но она изменила тебе, и она носит твоего ребенка». Есть вещи, которые лучше не говорить.

Мне захотелось курить. Я кивнул на балкон, доставая сигареты, и вышел. Крохотный балкончик — выпирающая бетонная плита и металлические прутья ограждения — выходил на улицу. Квартира была на третьем этаже третьего же подъезда. Вид был далек от совершенства. Погруженная в вечерние сумерки пустынная территория рынка и унылая пустая улочка. На углу дома кто-то стоял. Мне показалось, что он смотрит на меня, но через секунду темный силуэт испарился. Снова чертова паранойя. Учитывая дикие события последних еще более диких дней, ничего удивительного.

Я закурил и принялся думать, что делать дальше.

Минутой позже ко мне присоединился Сергей.

— Я хотя бы не курю?

Я усмехнулся.

— Нет. Ты очень правильный.

— Вообще ничего не помню, — сказал он. — Никаких проблесков. Это так странно. Как-будто меня заново родили. Я уже умею говорить, читать, знаю, что Земля круглая, и все остальное, что положено знать. Есть какие-то сведения о мире вокруг. Только о себе самом нет ничего.

— Паршиво.

Ставший навечно оглушенным брат неуверенно кивнул.

— Я пришел в себя в каких-то кустах. Встал. Голова кружится, во рту соленый вкус. Кровь. Голова тоже в крови. Кусты, трава, а рядом какие-то рельсы. А чуть дальше — здание вокзала. Так и написано: «Вокзал». Как я там оказался? В каком я городе? Кто я вообще такой? Это… это почти паника.

Я вздохнул. И обнял брата за плечи.

— Все вернется. Рано или поздно память вернется. Так должно быть. Мы сделаем все, чтобы ты вспомнил. Приедем домой, в твою комнату. Увидишь мать. Фотографии наши детские. Все будет хорошо, Сергей. Не переживай и не волнуйся, хорошо? Главное, что я нашел тебя. Теперь ты не один.

Мне все еще не верилось. Еще утром, говоря по телефону с Женей, я допускал, что никогда не найду брата. И вот через какой-то десяток часов мы стоим на балконе и разговариваем.

— А… мать. Какая она?

— Испуганная.

— Что?

— Долгая история. Ты сам все поймешь, когда услышишь ее голос. Но придется набраться терпения. Она заикается, когда волнуется. А волнуется она всегда, когда говорит по телефону. Так что может так получится, что разговора и вовсе не получится. Хочешь, позвоним ей прямо сейчас?


Сергей напрягся.

— Не знаю даже. Что я скажу?

Хороший был вопрос. Даже сейчас Сергей умел задавать хорошие вопросы. «Здравствуйте, женщина. Мне сказали, что меня зовут Сергей, и что я ваш сын. Что добавить, понятия не имею».

— Я сам ей позвоню, — подумав, сказал я. — Объясню в двух словах, что случилось. Потом дам тебе трубку. Скажи хоть что-нибудь. Неважно, что. Она просто услышит твой голос и поймет, что это действительно ты. Что это не ее глюки, потому что она окончательно сошла с ума.

— Окончательно?

— Не бери в голову.

Сергей робко улыбнулся.

— Судя по тому, что я ничего не помню, я итак не беру в голову вообще ни черта.

Мы вернулись в комнату. С потолка свисала тусклая лампочка, освещая скудное помещение, похожее больше на чью-то давно заброшенную нору, чем на квартиру. Сергея в этот угол пустил тот же хозяин склада, который согласился устроить его на работу. Брат ничего не платил. Я был искренне благодарен мужику за помощь.

Сергей присел на раскладушку.

— Надо что-то придумать, — сообразил он. — Тебе нужно где-то спать, правильно? У меня тут нет ничего.

— Одеяло лишнее найдется?

— Плед. В комоде.

— Сойдет. Я неприхотливый. — достав телефон, я проверил время. Почти 10.30 вечера. — Слушай, Сергей. А что если я прямо сейчас двину на вокзал? Куплю билеты на ближайший поезд в Москву. Завтра наверняка будет что-нибудь. Какой смысл здесь задерживаться?

— Наверное, никакого, — растерянно нахмурился Сергей. — Я, конечно, привык уже жить тут… И к городу привык… Но раз я случайно здесь оказался, наверное, можно и уезжать. Я не знаю…

Я ободряюще улыбнулся ему.

— На том и порешили. Сейчас я сгоняю на вокзал за билетами на первый же поезд домой. А потом вернусь, и мы позвоним матери. Лады?

— Лады, — осторожно согласился Сергей. — Слушай… А как я тебя называю?

— То есть?

— Брат? Леха? Леша?

— Алексей. В основном Алексей. А я тебя Сергей. Не знаю, почему так сложилось, но мы используем только полные имена.

Я вышел из квартиры на погруженную в темноту улицу. Прошел мимо разломанной лавочки. Мимо короткостриженного типа, топтавшегося в тени у дверей соседнего подъезда. И, выйдя на улицу, снова закурил.

А потом позвонил Жене. Я должен был сообщить ей. Она еще не спала, мало того, наверняка сидела с телефоном в руках, потому что ее голос я услышал после первого же гудка.

— Алло?

— Это я.

— Поняла, — шмыгнула она носом. — Ну что? Что надумал?

— Я нашел Сергея.

В трубке повисла тишина.

— Я нашел Сергея, — повторил я. — Ты слышишь меня? Мы возвращаемся домой. Вместе. Я верну тебе твоего парня. Вы поженитесь и родите мне племянника. И все будет хорошо.

Женя всхлипнула. Я окликнул ее по имени, но она ничего не ответила. Лишь разрыдалась еще громче.

Я знал, почему. Все было слишком сложно. Даже для нее. А может быть, наоборот — все было слишком сложно особенно для нее.

Я направился вдоль рынка к торговому комплексу. Позади автобусной остановки стояли две машины такси с горящими на крышах шашечками. Это было весьма кстати. Я уселся на переднее пассажирское сиденье первой и бросил водителю:

— На вокзал.

— Нет проблем.

— Можете там подождать? Я куплю билеты, а потом поедем назад.

— Нет проблем.

Такси заскользило по пустынным улочкам. Ночью городок выглядел гораздо более симпатичным. Хотя ночью каждый город выглядит приличнее, чем он есть на самом деле.

Я испытывал противоречивые чувства и не знал, какое из них сделать доминирующем. Если тебе и приятно, и досадно одновременно, то как одним словом охарактеризовать происходящее? Никак, пока не выберешь, какая эмоция доминирует.