Анабиоз
Часть 28 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я подошел к нищему. Тот поднял на меня взгляд, от которого мне стало плохо. В его глазах был другой мир, о существовании которого не знал почти никто из простых обывателей. Мир хищников и жертв, в котором инвалид был жертвой. Одному богу известно, через что бедолага прошел в этой жизни. Через что он проходил каждый свой день.
— Как тебя зовут?
Нищий замычал и махнул своей единственной рукой. Что это означало, я не понимал. Желая наладить контакт, я нашел в кармане мелочь и бросил монеты в пакет для милостыни. Нищий замычал. Я извлек из кармана листовку с фото Сергея и показал ему.
— Скажи, ты его видел? Ты знаешь его? Посмотри.
Нищий засмеялся. Его рот открылся, обнажив гнилые черные зубы и то, что когда-то было его языком… Внутренне я содрогнулся. Был бы почувствительнее — вырвало бы. Инвалид не был немым. Его таким сделали.
— Посмотри, — настаивал я. — И я дам еще денег. Денег, понимаешь?
Нищий показал мне картонку. «Подайте на хлеб». В глазах нищего промелькнуло что-то, похожее на ужас. Он замотал головой и замычал. На фото он так и не посмотрел.
За моим плечом пробасил голос:
— Ты дурак, что ли?
Я обернулся. Это был тот самый бомж. Он смотрел на меня, как на тупое ничтожество.
— Че до убогого дожарился? — напирал бомж. — Он немой, видишь? Да и крыша у него не варит, в натуре. Хорош инвалидов мучать.
— Я кое-кого ищу. Может, ты поможешь?
— Б… дь, — занервничал вдруг бомж. — Ты дурак, точняк. Те говорят, отойди. Крыша у них, рубишь, нет? Помочь тебе хотят, долбо… бу.
Бомж подхватил сумку поудобнее и побрел дальше. Я быстро осмотрелся, поняв наконец, к чему клонил бродяга. Конечно, если инвалид был рабом и его сюда посадили зарабатывать — за ним должны присматривать. На случай появления ментов, шпаны, конкурентов или любых других незапланированных проблем.
Площадь и улица между ней и вокзалом были забиты. Люди, машины, автобусы. Вычислить кого-либо в этой человеческой массе было невозможно. Я обернулся на инвалида. Тот раскачивался из стороны в сторону и смотрел в никуда, что-то мыча себе под нос.
А потом до меня дошло. И я бросился за бомжом.
— Эй.
— Че? — бомж нахмурился. — До меня теперь дожариться решил, мурло?
— Угомонись ты. Вкусно пожрать — хочешь?
Это было предложение, от которого сложно отказаться. Бомж получал еду, питье и даже деньги — я пообещал ему полтинник. Взамен — просто разговор. Бездомный оказался гурманом: он ткнул пальцем в закусочную через дорогу и назвал не только все составляющие гамбургера его мечты, но даже соус, которым нужно было полить все это сомнительное гастрономическое удовольствие.
Бомжи с гамбургерами. Страна пельменей превратилась в страну иностранного фаст-фуда. Ничего забавного в этом я не находил.
Мы расположились на лавочке напротив закусочной. Бомж уплетал гамбургер, запивая его пивом. Я потягивал минералку и курил, слушая своего собеседника.
— Значит, ты хочешь знать, как у них все устроено?
— У тех, кто рулит этими нищими, — кивнул я.
— На кой тебе?
— Книгу пишу. А может, хочу открыть бизнес. Или просто не с той ноги встал. Тебе-то какая разница.
— Да мне вообще похер, — согласился бомж. — Только мой тебе совет, пацан. К этим убогим не лезь. Тебя проглотят и не поперхнутся.
— Кто?
— Че значит, кто? Хозяева ихние. Раньше тут попрошайки обычные были. Делились с братвой, которая вокзал держит. Кто вокзал держал, с теми и делились. А сейчас все они исчезли. Сейчас тут рабы.
— Рабы, — повторил я, словно пробуя слово на вкус. Вкус был отвратительным. Слово из учебников истории, усвоенное в средних классах, не должно играть по-новому. Но оно играло.
— Натуральные рабы, — кивнул бомж, чавкая. — Где они их только не достают. По любому почти все неместные. Местных-то в городе и узнать кто-нибудь может, да? А эти нахер никому не упали. Или на трассах их подбирают. Или из других городов привозят.
— Я слышал, они могут похитить того, кто заблудился. Прямо на вокзале.
Бомж задумался.
— Ага. Типа того. Мужики рассказывали про одного тут. Петя Хромой его звали. Жил на вокзале. А один раз подкатила к нему, значит, тачка. Крепкие такие ребята вышли. Не то что ты, дохляк. Затолкали в тачку. И больше его не видели. Вот скажи, нахер кому-то бомж понадобился?
Гадать на эту тему очень не хотелось.
— А ты как думаешь?
— Увезли в другой город, — уверенно заявил бродяга. Он доел гамбургер, спрятал в карман почти чистую салфетку и с наслаждением присосался к бутылке пива. — Ух, хорошо… Я говорю, не на органы же его распиливать собрались? Какие у нашего брата органы, отрава сплошная. На помойку только выкинуть. Увезли Петю Хромого в другой город, отвечаю. Чтоб не узнал никто. А чтоб не убежал, ноги отрезали. Или глаза выкололи. А может, и то и другое. Наверняка чтобы. Язык отрезали, само собой. Шаришь, о чем я? И посадили в каком-нибудь месте, где народу шарахается много. На вокзале, например, ага. И все. Работай — получишь еду. Не работаешь — закопают. И никто тебя никогда не найдет. — бомж оскалился. — Мир ведь не без добрых людей, а? Вот все эти добрые люди, лохи, и кормят бандосов.
Бомж кивнул в сторону вокзала, где на своем посту восседал безногий инвалид с картонной табличкой в единственной руке.
— Посадят в хороших местах туш десять, а вечером бабло собирают. Штук двадцать каждый день по любому. Может, и больше. Бабло-то эти бандосы нехилое гребут, я тебе скажу. А, ну и за своими натурально рабами присматривают, конечно.
— Как?
— А поди, разбери! Сидит на стоянке в одной из колымаг какой-нибудь дядя. И тихо и спокойно, значит, пасет. А его никто не видит. Может, я даже спас тебя. Если б ты и дальше до того убогого дожаривался, подошли бы к тебе. Отвечаю, подошли бы. У них тут все налажено, как надо.
Ничего больше я из бомжа не вытянул. Он просто ничего больше не знал. Хочешь выжить на вокзале — знай свой шесток и не лезь не в свои дела. Бомж выжить наверняка хотел.
Я осознал свою первоначальную ошибку и не собирался ее повторять. Подходить к инвалиду больше не стал — вместо этого занял позицию метрах в 50 от его «поста», у здания почты. Здесь я присел на одну из клумб, вкопанных в тротуар. И стал ждать.
Ждать пришлось долго. Периодически я вставал и прохаживался, разглядывая вывески крохотных магазинчиков, натыканных в районе вокзала. Затем возвращался на свою позицию.
Время тянулось медленно, но я его не подгонял. Мне было, о чем подумать.
Вся эта история выбила меня из колеи. Выбила напрочь. Я потерял покой с минуты, когда Лидия Михайловна рассказала мне о «нищей мафии». Воображение немедленно нарисовало самую жуткую картину. Ослепленный изувеченный Сергей, обращенный в раба. Картинка была настолько безумной и пугающей, что я больше не мог выбросить ее из головы.
Каждый рисует этот мир по-своему. На планете не только 7,5 миллиардов человек. На нашей планете 7,5 миров. Для кого-то реальность вокруг — отличное место для развлечений. Для другого это прекрасная планета, по которой можно путешествовать и любоваться ее красотами. Кто-то воспринимает мир как одну большую каторгу, на которой нужно потом и кровью зарабатывать себе на кусок хлеба. Для каждого из нас мир является таким, каким мы его видим.
Я скупал и продавал краденое. Конечно, я знал, что это было имущество людей, которых его лишили. Украли, похитив тайно, или просто отняли. Когда тебя лишают чего-то, это крайне неприятно. Но знаете, такая возможность присутствует в мире каждого. Телефон могут украсть и у гламурной блондинки, существующей ради селфи и тусовок в модном ночном клубе, и у работяги вроде моего покойного отца. Наше представление о мире, наша картина этого мира не рухнет в одночасье, если с одним из нас произойдет нечто подобное. Мы допускаем такие сценарии.
Но если вдруг кто-то схватит вас, как пойманного зверька. Отрубит руки и ноги. Ослепит и вырежет язык. Все это — наверняка — без садистской ухмылки, механически, привычным движением профессионального мясника, для которого в разделке туш нет ничего личного. Сделает вас рабом, неспособным убежать или прокричать о помощи прохожему. Превратит вас в недееспособный кусок безвольного запуганного мяса. Только для того, чтобы делать на вас деньги. Если у вас останутся глаза, вы будете видеть лица мучителей, ставших вашими владельцами, и культи на месте ног. Вы никогда не сможете ходить. Бегать, плавать. Даже стоять. Вас будут приносить туда, где вы сможете заработать деньги, а вечером уносить, как чемодан, в неизвестность, в какой-нибудь темный грязный подвал с крысами, который отныне станет вашим домом…
…Что тогда останется от вашего представления о мире вокруг?
Господи.
Я никогда не думал, что способен убить человека. Я не гадал, способен или нет, я просто не поднимал для себя вопрос лишения жизни. Зачем? У меня есть моральные принципы. Повыше, чем у многих благополучных людей, с которыми вы ездите на работу в одном вагоне метро или делите кабинет в офисе. Я знаю, что такое хорошо, а что такое плохо. Убить человека — плохо, отвратительно. Красть — тоже плохо. Но как насчет убийства из самозащиты? А как насчет кражи денег, если они были нажиты нечестным путем? Робин Гуда любят все, а ведь этот персонаж занимался именно этим. То есть, элементарные понятия уже не будут однозначными, если посмотреть на них под другим углом. Однозначного в мире вообще мало. У каждого своя правда, не так ли?
Но в случае с нищей мафией, обращавших людей в рабы, толкований не было и быть не могло. Здесь все однозначно. И я хотел верить, что мои мысли найдут отклик у любого психически здорового человека на этой несчастной планете. Убивать человека — плохо? Безусловно. Но те, кто занимался превращением людей в мясные обрубки для зарабатывания денег, людьми не являлись. Никаких двояких толкований. Их можно было только наказать самым действенным образом. Путем уничтожения.
В эти минуты я знал, что так и поступлю, если мои ужасные догадки подтвердятся. Если они сделали это с Сергеем, я пойду на все, лишь бы эти существа были уничтожены. Посадят на всю оставшуюся жизнь? Пусть. Убьют? Это не самое страшное.
Самым страшным было разрушение твоего представления о мире, в котором мы живем. Его нужно восстановить. Иначе — этот мир станет местом, в котором просто нельзя жить. Иначе — безумие.
Уже смеркалось, когда к бордюру, отделяющему улицу от подступов к входу в подземку, притормозил синий фургон. Обычная старенькая «Газелька» без окон. Из автомобиля вышли двое. Сухощавый тип лет 30 с черной бородкой и пузатый мужик в замызганной джинсовке. Они направились прямо к инвалиду.
Я вскочил, вдруг сообразив, что совершенно к этому не подготовился. Конечно, они должны погрузить калеку в машину и увезти — как иначе транспортировать человека без ног? Я был с ногами, зато без колес. Поозиравшись, увидел на площади белое такси с шашечками. Водитель курил и говорил по телефону, машинально постукивая носком ботинка по шине переднего колеса.
Через дорогу я метнулся к такси. Выскочивший словно из ниоткуда автомобиль едва не сбил меня. Дал по тормозам и отчаянно засигналил. Не останавливаясь, я бежал к такси. Ухо уловило злобное: «Козел, б…!».
Двое из фургона уже вовсю готовились к эвакуации раба. Один подхватил пакет с деньгами, «заработанными» инвалидом за день, второй, более крупный и сильный пузан в джинсовке, подхватил его под мышки и поволок к «Газели». Инвалид послушно болтался в руках пузана, свесив голову, как котенок, которого схватили за загривок.
— Командир, свободен? — выпалил я таксисту.
— Куда едем?
— Вон за той синей «Газелькой».
Таксист перевел глаза на фургон. На меня. Снова на фургон. Нахмурился.
— Парень, мне проблемы нахрен не упали.
— Проблем не будет, — заверил я.
— Не, брат.
— Плачу вдвое больше, — настаивал я. — Держись в хвосте, не светись, и все будет ровно. Деньги могу сразу.
Что-то во мне заставило таксиста принять предложение и кивнуть, хотя в восторге он не был. Таксист кивнул на пассажирскую дверцу — «Садись». Напоследок я бросил взгляд на синий фургон. Рабовладельцы и безногий уже были внутри. «Газелька» характерно вздрогнула, когда захлопнулась дверца, а затем сорвалась с места.
— Поехали! — бросил я таксисту, усаживаясь рядом. Он угрюмо покосился на меня и завел двигатель. Такси тронулось и покатило к выезду на улицу. Синяя «Газель» проскочила мимо нас. Таксист повернул следом. Нас с фургоном отделяли две легковушки.
— Деньги сразу давай, — буркнул таксист. — Штуку.
Сейчас этот тип за рулем был для меня всем. Я сунул руку в карман, выудил из зажима купюру и водрузил ее на панель приборов.
— Проблем не будет, — повторил я.
Таксист так не считал.
— Очень надеюсь. Ты хоть знаешь, кто они?
— А ты?