Альтераты. Соль

Померкнет отблеск зари,

Погаснут свечи, остынут.

Все слова твои давно пусты,

Они мертвы, забыты.

Я словно призрак, тону в тиши,

Но все унёс ты, и ты вышел из игры.

Ты слышишь, милый, милый, разбиты мечты,

Солёный зной и хмурый ветер.

Снова слышу, слышу: зовёшь ты из тьмы,

Но хрупок лёд, и нет уж веры.





Девчонки притихли. Строки выпрыгивали из-под грифеля карандаша, разлетались черной россыпью.

Где-то снова начиналась гроза, томительно вторила сложной линии битов и гулкому эху басов из динамиков тонкого смартфона.





6


Доктор Страуме заехал на служебную стоянку, неторопливо, очень аккуратно припарковал машину в тени высокого ясеня. Привычно прислушался к мерному урчанию двигателя, сытому и довольному. Он подыгрывал настроению своего владельца, его день тоже обещал быть сытым и радостным.

Сегодня доктор Страуме планировал завершить начатое.

Сегодня в его жизни все изменится — он это чувствовал — безвозвратно.

Привычно извлек ключ из замка зажигания, взял синюю папку с документами с пассажирского сиденья, поправил воротник рубашки, коротко взглянув в отражение зеркала заднего вида. Распахнул дверь автомобиля.

В ту же секунду порыв холодного ветра бросил ему в лицо горсть мелкой дорожной пыли, песка и обрывки листвы.

Чертыхнулся про себя. Щурясь и пряча глаза за полупрозрачными стеклами солнцезащитных очков, вышел из машины. «Лето наступит в этом году или нет?» — он не помнил более отвратительного июня, чем этот.

На зубах скрипел, словно мел по оконному стеклу, песок, першило в горле. Но эти мелочи не испортят отличный день. Кофе, парочка соленых крекеров, и плотнее закрыть окна — отгородиться от ветра.

— Доброго дня, Илья, — дежурно поздоровался с охранником на проходной у служебного входа. Нервное сомнение сотрудника и смущенная бледность мерзким холодком окатили кожу на затылке. — Все в порядке?

Юноша отвел взгляд — дурной знак.

Доктор Страуме положил папку на стойку, снял очки.

— Я задал вопрос. Был бы благодарен, если бы вы ответили на него своевременно, — он чувствовал, как к горлу подкатывало раздражение.

Молодой охранник покрылся пятнами, малиновые прыщи на щеках побагровели. Психиатр уставился в его переносицу, сделал глубокий вдох.

— Андрис Александрович, шеф велел доложить вам, как придете, о несущественном нарушении дисциплины. Мой напарник сегодня ночью выпустил с территории пациента.

Андрис вздохнул устало:

— Это не страшно. У нас не режимный объект. Пациенты не заключенные. Хотя порядок и режим дня для всех один, — он взял в руки очки, потянулся за папкой.

— Дело не в этом, — поспешно добавил охранник, поймав на себе холодный взгляд. Мысль о том, что напарник наверняка лишится места, подгоняла: у Миши ипотека и двое детей, ему это место — как воздух. — Пациент не вернулся.

Андрис так и застыл с папкой в одной руке и очками — в другой. В пол-оборота повернулся к охраннику, процедил сквозь зубы:

— Дерьмово у вас со служебной дисциплиной. — Серые глаза главврача потемнели. — О каком пациенте идет речь?

— Анна Скворцова, главный корпус, — сердце охранника оборвалось под взглядом доктора Страуме. Главврач нахмурил брови, на переносице образовалась глубокая поперечная складка. Он дышал тяжело, едва сдерживая раздражение и досаду. В груди, рассыпаясь черными углями, расцветала ярость.

— Имя вашего напарника?


Илья понял, что дела — хуже некуда, прошептал:

— Миша Костенко.

— Пусть зайдет ко мне. И шеф ваш тоже… Хотя, нет. С ним я сам переговорю.

Схватив папку со стойки, доктор стремительно направился вглубь территории пансионата.





7


— Тимофей Федорович, — обратился к Торопову начальник лаборатории «Малахита», тучный мужчина лет пятидесяти в плотно обтягивающей круглый живот черной футболке, — ситуация следующая. Автономный необитаемый аппарат в ходе выполнения задания и осуществления планового осмотра дна зацепился тросом за мачту затонувшего объекта, известного вам как объект 2/17. — При этих словах Оз и Сан Саныч одновременно выдохнули тихое и матерное. Начальник лаборатории проигнорировал их реакцию. — Попытка освободить его дистанционно привела к обрушению мачты.

Скворцов и Алексеев переглянулись. Оз скрестил руки на груди, откинулся на спинку стула, уже не ожидая от встречи ничего хорошего.

— Почему работы производились на археологическом объекте без привлечения специалистов? — спросил он с досадой.

Тот прищурился, отмахнулся:

— А мы тут, по-вашему, на пикник приперлись?! В бирюльки играть?! — рявкнул неожиданно. — И мне своими древними деревяшками перед носом нечего трясти, уважаемый Олег Иванович. В зоне производства ваших работ развивается магнитная аномалия, предполагается любой сценарий, вплоть до диверсии. — Он снова развернулся к Торопову. — В задачу вашей группы входит высвободить попавший в плен аппарат.

Дайвер покачал головой, посмотрел на часы: маленькая стрелка неуклонно приближалась к девяти часам утра.

— Задача ясна. Готовьте судно обеспечения, барокамеру, резервные каналы связи. Раньше упадем на дно, раньше поднимемся.





* * *


Он перегнулся через борт, посмотрел на волну: гладкая, будто масляная, тяжелая. Странное дело, она словно не отражала дневной свет, поглощала его. Четверка дайверов готовилась к погружению.

— Идем двумя двойками с интервалом десять минут, — Торопов проводил инструктаж команды. — Мы с Гришей Суховым в первой двойке. Кох, Фадеев — во второй. Старший во второй двойке — Серега Фадеев. На обеспечении Ильин, Зайцев. Страхует Лебедев и Васильев. В случае форс-мажора выдвигаются Ильин и Лебедев, так как ранее были на объекте. Замечания, возражения, предложения имеются? — группа промолчала. — Руководство производством работ с поверхности занимается Оз… Профессор Скворцов, то есть. Не рискуем, запасные баллоны со смесью все взяли? — закованные в гидрокостюмы дайверы, неповоротливые на суше и похожие на перекормленных тюленей, дружно подтвердили готовность к погружению. Торопов удовлетворенно кивнул, тихо добавил: — И это, мужики… Там у них какая-то аномалия. Как раз под нами. Так что не рискуем, от группы не отходим. Упали на дно, распутали трос, пошли на всплытие. При любых отклонениях, сбоях аппаратуры или датчиков подаем сигнал и прекращаем производство работ.

Шаг в свинцово-матовую воду как в бездну. Море сомкнулось над головой тихо, без всплеска, словно проглотило. Красная нить выброски в черной воде тонкой жилой вела на глубину. «Будто кровь» — мелькнуло в голове. Он поежился.

— Шесть метров, — динамики искажали голос Гриши Сухова, ломали, как прошлогоднюю ветку. Остановились, замерли на выброске, проверили работу оборудования, датчиков, целостность баллонов.

Тимофей дал сигнал спускаться дальше: в блеклом пятачке света мелькнули фигуры Коха и Фадеева. Море вокруг стремительно насыщалось тьмой, плотнело. Тимофей посмотрел вверх, туда, где должно ярко светить солнце. Тонкие разномастные лучики, словно канаты, тянулись с поверхности, задавая ориентир.

Все хорошо. Все идет по плану.

— Пятьдесят метров, — прошелестел Гриша Сухов.

Тьма вокруг сгущалась. Сине-зеленая, почти черная мгла, с мутной взвесью планктонных рачков. Тимофей знал: еще несколько десятков метров — и не останется даже их.

Анаэробная зона. Мертвая тишина. Безжизненная пустыня, насквозь пропитанная запахом смерти… Понт Аксинский — негостеприимное море каким было при понтийцах, таким и осталось. Прикрылось тонким пледом и притаилось, словно минотавр.

И только они, дайверы, видели его настоящим.

Холодным. Черным. Опасным.

Души затонувших кораблей, красная нить выброски, связывающая с поверхностью, и четверка людей, как былинки на ветру в хмурой и неприветливой воде.

Если и есть на земле прямой вход в царство смерти, то он здесь, под ними.

Грунт взволновался, поднялся белесой пеной, потревоженный человеком.

— Восемьдесят четыре метра. Первая двойка на месте. Упали на дно, — сообщил Тимофей на поверхность. — Видимость четыре метра. Заблокированный аппарат не наблюдаем. Закрепляемся страховочными тросами к выброске, выдвигаемся по направлению к объекту 2/17.

Торопов огляделся: с прошлого погружения остались выставленные Сашей Лебедевым и Толей Ильиным непотревоженные вехи-ориентиры. Красные веточки, словно степной ковыль, задумчиво кивали дайверам своими ярлыками с отметками-маркерами.

Чем ближе к объекту 2/17, тем больше помех в эфире, вместо голоса Скворцова дайверы все чаще слышали прерывистое шипение и обрывки фраз:

— … дно…ва…ют…вни…ерх.

Переглянувшись, дайверы перешли на общение жестами, продолжили движение к застрявшему аппарату. Его белобокий корпус медленно проявлялся, выхваченный лучом прожектора, будто выныривал из чернил.