Алмазные псы

– Но все равно кого-то возьмете.

– И все равно будем считать это добрым делом.

Больше мы почти ничего не сказали друг другу, пока пробирались по соединительному лонжерону к правому двигателю. Я настороженно наблюдал за Погодой, зачарованный игрой красок на ее охлаждающем гребне. Наконец она обернулась и сказала:

– Перестань нервничать, Иниго, я ничего плохого не замышляю. Этот ошейник и так не слишком приятен, а тут еще ты следишь за каждым моим движением.

– Наверное, ошейник нас не спасет, – ответил я. – Ван Несс подозревает, что ты хочешь взорвать корабль. Думаю, если ты нашла способ это сделать, мы ничего не заметим до самого конца.

– Да, вы бы не заметили. Но я не взорву корабль. Это не в моих силах, если только ты не позволишь мне повернуть все регуляторы в красную зону. Даже Вулидж был не настолько глуп.

Я вытер вспотевшую ладонь о штанину.

– Мы мало знаем о том, как работают эти двигатели. Ты уже что-то чувствуешь?

– Совсем чуть-чуть, – сказала она. – Идет взаимный обмен сигналами, но у меня нет имплантатов, позволяющих понимать их смысл. Сочленителям не требуются эти специальные устройства, если только они не работают в обучающих яслях для двигателей.

– Двигатели нужно обучать?

Не ответив прямо на мой вопрос, она сообщила:

– Вот теперь я чувствую их. Рабочая дальность моих имплантатов в таких условиях – несколько десятков метров. Должно быть, мы уже близко.

– Да, близко, – подтвердил я как раз в тот момент, когда мы повернули за угол и вышли к шестиугольнику с регуляторами.

Все они горели сейчас голубовато-зеленым, но лишь потому, что я снова снизил тягу двигателя до минимума.

– Мне нужно подойти ближе, чтобы принести вам хоть какую-то пользу, – заявила Погода.

– Встань возле приборов, только ничего не трогай без моего разрешения.

Я понимал, что она не сможет причинить большого вреда, даже если начнет крутить регуляторы. Нужно двинуть не меньше двух, чтобы положение стало опасным, но я успею прикончить Погоду еще до того, как у нее появится такая возможность. И все же я нервничал, когда она стояла возле шестиугольника, склонив голову набок.

Я задумался о том, что находится по ту сторону стены. Пробравшись по лонжерону, мы оказались внутри двигателя, примерно в середине его грубого цилиндрического корпуса. Двигатель простирался на сто десять метров вперед и приблизительно на двести пятьдесят влево и вправо от меня. Покрытый несколькими слоями стандартного корпусного материала, опутанный сетью сенсоров и систем управления, он соединялся с «Петриналью» при помощи амортизирующей подвески. Как и любой корабельный мастер, я так изучил все эти тонкости, что даже не считал их профессиональными знаниями. Они стали частью моей личности.

Но я ничего не знал о самом двигателе. Глядя на мой толстый эксплуатационный журнал со всеми заметками и примечаниями, можно было предположить, что за этим стоит глубокое научное понимание основных принципов работы двигателей. Ничего более далекого от истины и представить невозможно. Двигатель сочленителей оставался для нас истинным чудом, которое нам преподнесли на тарелочке, словно свернувшегося клубком дракончика. Вместе с ним мы получили инструкции, как управлять его пламенем, но нам было строго-настрого запрещено изучать его тайны. Важнейшее правило обращения с двигателем сочленителей было очень простым: ничто внутри его не нуждается в нашем обслуживании. Стоит залезть внутрь, например с целью разобрать и воспроизвести его, и он самоуничтожится, вспыхнув крохотной новой звездой, энергии которой достаточно, чтобы расколоть небольшую луну. В заселенном космосе найдется немало огарков с умеренной остаточной радиацией, свидетельствующих о неудачных попытках нарушить этот запрет.

Как правило, ультра это не заботило. Их корабли по определению имели двигатели сочленителей. Это только правительства и планетарные богатеи продолжали учиться на своем горьком опыте. Доводы сочленителей были просты до жестокости: заложенные в их двигатели принципы недоразвитое человечество еще не готово постичь. Предполагалось, что мы должны радоваться уже тому, что заполучили эти диковины, а не тыкать своими толстыми обезьяньими пальцами в их внутренности.

И пока они работали, мало у кого из нас возникало желание разобраться с их «анатомией».



Погода отступила на шаг.

– Боюсь, у меня плохие новости. Я надеялась, что регуляторы ошибаются, видя неисправность там, где ее нет… Но это не тот случай.

– Ты чувствуешь, что двигатель на самом деле поврежден?

– Да, – ответила она. – И именно этот, правый.

– Что с ним не так? Мы можем исправить?

– Один вопрос за один раз, Иниго, – снисходительно улыбнулась Погода и продолжила: – Жизненно важные элементы двигателя получили серьезные повреждения, настолько серьезные, что система авторемонта не может сними справиться. Двигатель не окончательно вышел из строя, но некоторые маршруты реакций теперь невозможно просчитать, и поэтому мы наблюдаем такое резкое падение мощности. Двигатель вынужден использовать другие маршруты – те, которыми еще может управлять при имеющихся ресурсах. Но они не дают на выходе нужной энергии.

Она объяснила мне все и в то же время ничего.

– Честно говоря, я мало что понял, – признался я. – Хочешь сказать, что его нельзя починить?

– Можно, но не здесь. Только на специализированном заводе у сочленителей. А мы лишь сделаем еще хуже.

– Но мы не сможем лететь на одном левом двигателе без переделки всего корабля. Если бы рядом находился какой-нибудь спутник или астероид, это был бы выход, но мы слишком далеко от них.

– Извини, что не могу сообщить ничего лучшего. Вам нужно просто смириться с тем, что полет продлится дольше, чем вы ожидали.

– Все еще хуже. К нам подкрадывается другой корабль, вероятно еще один рейдер вроде Вулиджа. Он уже близко. Если мы не сумеем убежать, он вскоре нападет на нас.

– Вот интересно, почему ты не сообщил мне все это чуть раньше?

– И что бы от этого изменилось?

– Возможно, доверие между нами.


– Извини, Погода. Я не хотел тебя отвлекать. Решил, что все и так очень плохо.

– А еще ты решил, что если меня не отвлекать, я сотворю чудо?

Я безнадежно кивнул. Как бы наивно это ни выглядело, я действительно надеялся, что стоит Погоде взмахнуть рукой над поврежденным двигателем – и тот мгновенно восстановит желанную полную тягу. Но знать принципы работы двигателя – это одно, а чинить его – совсем другое.

– У нас в самом деле нет выхода? – спросил я.

– Двигатель уже делает все необходимое, чтобы обеспечить максимально возможную при таких повреждениях тягу. Не вижу никакого способа что-то улучшить.

Отчаявшись найти какой-либо источник оптимизма, я вернулся мыслями к тому, что Погода сказала несколькими минутами раньше.

– Когда ты говорила о маршрутах реакций, это, видимо, означало, что двигателю нужно что-то рассчитать, чтобы он заработал как следует?

Погода смутилась:

– Я и так сказала слишком много, Иниго.

– Но если мы все скоро погибнем, какая разница, что ты мне расскажешь? А если нет, то я клянусь, что буду молчать. Как ты на это смотришь?

– Никто даже близко не подошел к пониманию того, как работают наши двигатели, – начала Погода. – Разумеется, мы тоже приложили к этому руку, не поскупившись на ложную информацию. И это приносит результаты. Мы внимательно следим за коллективными попытками разгадать наши секреты. У нас есть средства помешать любым исследованиям, которые могут пойти в правильном направлении. Но пока еще ни разу не было повода воспользоваться даже самым простым из них. Если я раскрою тебе ключевую информацию, у меня будет больше причин беспокоиться из-за этого, чем из-за моего положения изгоя. Мои соплеменники придут за мной. Они выследят меня, а потом и тебя. Сочленители признают допустимым любой необходимый шаг, вплоть до ограниченного геноцида, для защиты секретов С-двигателя.

Погода замолчала, и я уже подумал, что больше ничего не услышу, но потом продолжила тем же мрачным тоном:

– Однако следует признать, что существуют разные уровни секретности. Я не могу раскрыть тебе во всех подробностях физические принципы, на которых зиждется работа двигателя. Скажу только, что внутренние процессы в нем, когда он исправно функционирует, чрезвычайно сложны и хаотичны. Ваш корабль может спокойно лететь на постоянной тяге, но реакции в двигателе далеки от нормы. В каждом двигателе таится ад: там все бурлит под воздействием чудовищных и непредсказуемых изменений состояния.

– Которые двигатель должен держать под контролем.

– Да, и для этого ему необходимо решать чрезвычайно сложные вычислительные задачи. Когда все в порядке, когда двигатель исправен и работает в нормальном режиме, он с этой нагрузкой справляется, но если потребовать от него слишком многого или каким-то образом повредить, нагрузка резко возрастет. В конце концов она превысит возможности двигателя, и реакции станут неконтролируемыми.

– Как взрыв новой звезды.

Погода удостоила мои слова едва заметным кивком:

– Почти.

– Можно я уточню? – спросил я. – Значит, наш двигатель поврежден, но он мог бы еще работать, если бы вычисления не были такими сложными, правильно?

– Да, – сдержанно ответила Погода. – Но не стоит недооценивать то, насколько усложнились теперь эти вычисления. Я чувствую, какое напряжение испытывает двигатель даже сию секунду, когда просто сохраняет статус-кво.

– Я не собираюсь ничего недооценивать. Просто думаю, нельзя ли все как-нибудь упростить. Может быть, загрузить новую программу или помочь двигателю, подключив к компьютерам «Петринали»?

– Если бы все было так просто.

– Извини. Мне самому мои вопросы кажутся глупыми. Но я только хочу убедиться, что мы не упустили ничего очевидного.

– Не упустили, – подтвердила она. – Поверь мне на слово.

Я проводил Погоду в ее каюту и снял ошейник. На коже осталась розовая полоса размазанной крови. Я зашвырнул ненавистную железку в угол и сходил за аптечкой.

– Сказала бы хоть что-нибудь, – приговаривал я, промокая ссадины тампоном с антисептиком. – Мне и в голову не приходило, что все это время он натирал тебе шею. Ты казалась такой спокойной, сосредоточенной. А ведь тебе, наверное, было очень больно.

– Я уже говорила, что умею отключать боль.

– И сейчас отключила?

– А в чем дело?

– В том, что ты то и дело морщишься.

Погода схватила меня за запястье так неожиданно, что я едва не выронил тампон. Ее движение было стремительным, как бросок змеи, но я не почувствовал никакой агрессии, хотя держала она крепко.

– Теперь я не понимаю, – сказала она. – Ты надеялся, что я могу вам чем-нибудь помочь. Я не смогла. Это значит, что все ваши неприятности никуда не делись. Стало даже хуже, потому что теперь ты услышал это от меня. Но ты все равно относишься ко мне по-доброму.

– А ты бы предпочла, чтобы было по-другому?

– Я думала, как только перестану быть для вас полезной…

– Ты неправильно думала. Наша команда не такая.

– А капитан?

– Он сдержит слово. Убийство не в привычках Ван Несса. – Я закончил обрабатывать ссадины и теперь рылся в аптечке в поисках бинта. – Мы все должны стараться изо всех сил, в том числе и ты. Ван Несс считает, что нужно отправить сигнал бедствия и ждать, когда нас спасут. Поначалу я не был в восторге от этой идеи, но теперь допускаю, что это не самое плохое решение.

Она промолчала. Интересно, пришли ли ей в голову те же возражения, что я озвучил Ван Нессу, когда он впервые высказал эту мысль?