Алмазные псы

Она запнулась и не смогла договорить.

– Все равно что принести жертву?

– Ты хорошо ко мне относился. Но я действительно чем-то похожа на погоду. Ты можешь восхищаться мной, даже по-своему любить, но я не в состоянии отплатить тебе любовью. Ты для меня как фотография. Я вижу тебя насквозь, рассматриваю под разными углами. Ты забавляешь меня. Но в тебе нет той глубины, что могла бы меня очаровать.

– Любовь – это больше, чем просто очарование. И ты сама сказала, что находишься на полпути к тому, чтобы снова стать человеком.

– Я сказала, что не могу больше быть сочленительницей. Но это еще не значит, что я когда-нибудь стану такой, как ты.

– А ты попытайся.

– Ты не понимаешь нас.

– Но хочу понять!

Погода плотно закрыла глаза:

– Давай не будем… забегать вперед, хорошо? Я только хотела оградить тебя от необязательной боли. Но если мы не заставим корабль лететь, как нам нужно, об этом ты будешь беспокоиться в последнюю очередь.

– Я знаю.

– Тогда, может быть, нам стоит вернуться к разговору о двигателях? Повторяю, все это ничего не будет значить, если Ван Несс не захочет мне доверять.

Мою щеку засаднило, как от сильной пощечины. С одной стороны, я понимал, что Погода желает мне только добра, пусть даже в самой резкой форме, и я отчасти готов был принять ее отказ. С другой стороны, теперь меня тянуло к ней еще больше, словно ее прямота только обострила мою страсть. Возможно, она была права, возможно, я сошел с ума, решив, что сочленительница способна на ответное чувство. Однако я помнил, как нежно она гладила мои пальцы, и хотел ее еще сильней.

– Я поговорю с Ван Нессом. Кажется, есть одна мелочь, которая убедит его рискнуть. А ты пока подумай, чем сможешь помочь нам.

– Это что, приказ, Иниго?

– Нет, – ответил я. – Никто тобой командовать не будет. Я дал тебе слово и не собираюсь его нарушать. И после того, что ты сказала, ничего не изменилось.

Она сидела, сжав губы, и рассматривала меня, словно я был запутанной логической головоломкой, которую необходимо разгадать. Я почти ощущал, как яростно работает ее мозг, – такое чувство, словно стоишь рядом с гудящей турбиной. Затем Погода чуть приподняла острый подбородок, так ничего и не сказав, но дав мне понять: если смогу убедить Ван Несса, она сделает все от нее зависящее, пусть даже это ничего нам не даст.



Капитан оказался более крепким орешком, чем мне представлялось. Я ожидал, что он сдастся, когда узнает о нашем непростом положении – что мы топчемся на месте и только Погода может все исправить. Но Ван Несс лишь разочарованно прищурился:

– До тебя так и не дошло? Это же ее хитрый трюк. Наши двигатели были в полном порядке, пока мы не взяли ее на корабль. И тут вдруг пошли вразнос, и оказывается, что только она способна помочь.

– Остается еще корабль, о котором говорила Вепс.

– Никакого корабля может и не быть на самом деле. Что, если это просто сбой сенсоров, галлюцинация, которую «Петриналь» видит по воле Погоды?

– Капитан…

– Это тоже сыграет ей на руку, неужели не понимаешь? Тот самый предлог, который заставит нас поступить, как ей надо.

Мы сидели в каюте капитана, за запертой дверью – я предупредил его, что нам нужно обсудить очень серьезный вопрос.

– Не думаю, что это ее рук дело, – спокойно сказал я, дав себе клятву лучше сдерживать норов, чем в прошлый раз. – Она слишком далеко от двигателей или сенсоров, чтобы психически воздействовать на них. Да к тому же мы ее держим в каюте, которая с самого начала была, по сути, клеткой Фарадея. Она считает, что один из двигателей был поврежден в перестрелке с «Василиском», и у меня нет причин ей не верить. Думаю, вы ошибаетесь насчет нее.

– Она вертит нами, как хочет, малыш. Сначала сделала что-то с нашими двигателями дистанционно, а теперь – если ты настоишь на своем – придется подпустить ее прямо к ним.

– И что она сделает?

– Все, что ей взбредет в голову. Например, взорвет нас. Об этом ты подумал?

– Но тогда она и сама взорвется вместе с нами.

– Ну а если именно это ей и нужно? Может, она выбрала смерть, коль скоро ей так тяжело жить в отрыве от остальных пауков, как ты утверждаешь. Я что-то не заметил, чтобы она уж очень сильно желала, чтобы ее спасли с поврежденного корабля. Возможно, она предпочла бы умереть прямо там.

– Мне показалась, что она хотела остаться в живых, капитан. У нее была сотня возможностей покончить с собой еще на «Василиске», прежде чем мы добрались до нее. Но она этого не сделала. Думаю, просто боялась, что мы окажемся такими же, как другие ультра. Вот почему она убегала от нас.

– Отличная версия, малыш. Жаль только, что в ней слишком многое висит на соплях, а то бы я мог хоть на секунду в нее поверить.

– У нас нет другого выбора, кроме как довериться ей. Иначе большинство из нас не увидят другую звездную систему.

– Легко тебе говорить, сынок.

– Меня это тоже касается. Я потеряю не меньше, чем все остальные.

Казалось, Ван Несс изучал меня целую вечность. До сих пор он не сомневался в моем профессионализме, но появление Погоды все изменило.


– Моя жена не погибла в аварии при терраформировании, – медленно проговорил он, отведя взгляд. – Я солгал тебе, возможно, потому, что сам хотел поверить в эту ложь. Но теперь пора тебе услышать правду. Ее забрали пауки. Она была инженером, специалистом по марсианскому ландшафту, работала над планом ирригации в Скиапарелли и после наступления на Терра Сабея оказалась в тылу у пауков. Сочленители захватили ее и превратили в одну из них. Отправили в вербовочный анатомический театр, вскрыли ей голову и напичкали своими машинами. Перепрошили ей мозги, чтобы думала и чувствовала так же, как пауки.

– Мне очень жаль, – начал было я. – Должно быть, это так тяжело…

– Это было не самое тяжелое. Мне сказали, что ее казнили, но через три года я увиделся с ней. Она попала в плен к Коалиции за невральную чистоту, и ее попытались снова превратить в самостоятельного человека. Никто раньше этого не делал, и моя жена стала подопытной. Меня пригласили в лагерь Тихоплекс на Луне, рассчитывая, что я смогу вернуть ее назад. Я не хотел этого делать, знал, что ничего не выйдет, и мне легче было бы думать, будто она уже умерла.

– И что было дальше?

– Она вспомнила меня, как только увидела. И даже назвала по имени, словно мы расстались на какие-то минуты. Но в ее глазах было равнодушие. На самом деле еще хуже, потому что равнодушие означало бы, что она все еще испытывает какие-то узнаваемые человеческие эмоции, пусть даже это были бы неприязнь или презрение. Но ничего похожего. Она смотрела на меня, как на сломанную мебель, протекающий кран или пятно плесени на стене. Как будто ее смутно беспокоило то ли мое состояние, то ли сам факт моего существования, но более сильных эмоций она не испытывала.

– Это уже была не ваша жена, – сказал я. – Ваша жена умерла в тот момент, когда ее забрали пауки.

– Хорошо было бы в это поверить, правда? Беда в том, что я так и не смог. Не сомневайся, малыш, у меня было вдоволь времени, чтобы подумать об этом. Я знаю, в ней осталось что-то от моей жены, даже после всего, что с ней сделали в анатомическом театре, только этому чему-то я больше на хрен не нужен.

– Мне очень жаль, – повторил я, чувствуя себя так, будто корабль бросил меня дрейфовать в космосе, а сам улетел прочь.

– Я просто хочу, чтобы ты понял: у меня к паукам не иррациональное предубеждение. С моей колокольни оно выглядит дьявольски рациональным. – Он сделал невероятно глубокий вздох, словно хотел собраться с силами перед тем, что должно было случиться. – Если ты считаешь, что это единственная возможность выбраться из передряги, отведи девчонку к двигателю. Но не выпускай ее из вида ни на секунду. И когда возникнет хотя бы малейшее подозрение, что она собирается что-то выкинуть, – запомни: хотя бы малейшее, – убей ее на месте.



Я застегнул ошейник на шее Погоды. Это было тяжелое кольцо из шероховатого черного металла.

– Извини, – сказал я ей, – но Ван Несс согласился выпустить тебя из каюты только при этом условии. Если будет больно, скажи мне, и я постараюсь что-нибудь сделать.

– Ничего не нужно, – ответила она.

Ошейник был грубый и старый, он валялся без дела на «Петринали» со времени предпоследней ожесточенной стычки с пиратами. Его переделали из соединительного кольца для шлема космического скафандра – той системы, что отсекал или замораживал голову, если устанавливал, что тело под ней получило тяжелые повреждения. В ошейник была вмонтирована петля из моноволокна, готовая сжаться до диаметра человеческого волоса меньше чем за секунду. В нем хватало подвижных деталей, но не было ничего такого, на что могли бы воздействовать сочленители. Кабель толщиной с большой палец тянулся от задней части ошейника к пульту, висевшему у меня на поясе. Стоит мне хлопнуть ладонью по кнопке, и Погода останется без головы. Это не обязательно означает, что она немедленно умрет – с таким количеством машин в голове еще пробудет какое-то время в сознании, – но наверняка это ограничит ее возможности причинить нам вред.

– Уверен, мне не придется этим воспользоваться, – сказал я, когда мы направились к соединительному лонжерону, – но хочу, чтобы ты четко понимала: если что, у меня рука не дрогнет.

Она шла чуть впереди, кабель свободно висел между нами.

– Ты стал другим после разговора с капитаном, Иниго. Что произошло между вами?

Я решил, что правда никогда не повредит.

– Ван Несс рассказал кое-что, о чем я не знал. Это расставило все по местам. Я понял, почему он не может по-доброму относиться к сочленителям.

– И от этого изменились твои мысли обо мне?

Несколько секунд я шел молча.

– Не знаю, Погода. До этого момента я не задумывался об ужасах, что рассказывают про пауков. Считал, что слухи сильно преувеличены – на войне часто так бывает.

– А теперь тебя просветили. Ты понял, что на самом деле мы чудовища.

– Этого я не говорил. Просто я никогда не верил, что сочленители берут людей в плен и превращают в других сочленителей, а теперь оказалось, что это действительно происходило.

– С Ван Нессом?

Не стоило раскрывать ей все до конца.

– Нет, с близким ему человеком. А хуже всего то, что они потом встретились, уже после трансформации.

Немного помолчав, Погода сказала:

– Это были ошибки. Очень-очень дурные ошибки.

– Пленнику набивают голову машинами сочленителей, и ты называешь это ошибкой? Вы не могли не понимать, ради чего это делаете и что происходит с пленными.

– Да, мы понимали, – ответила она, – но считали это добрым делом. Вот в чем ошибка. Но это было и добрым делом: никто из тех, кто изведал Транспросвещение, не захотел вернуться к обыденности недоразвитого сознания. Плохо, что мы не предвидели, насколько болезненно это окажется для тех, кто знал кандидатов раньше.

– Он почувствовал, что она его разлюбила.

– Нет, не разлюбила. Просто все остальное в мире стало для нее настолько обостренным, настолько насыщенным, что любовь к одному человеку уже не могла полностью удерживать ее внимание. Он сделался для нее всего лишь одним элементом в огромной мозаике.

– И ты не считаешь, что это было жестоко?

– Я же сказала, что это была ошибка. Но если бы Ван Несс последовал за этой женщиной… если бы он стал сочленителем, сам изведал Транспросвещение… они бы соединились на новом уровне близости.

Я удивился ее уверенности.

– Теперь это Ван Нессу уже не поможет.

– Мы больше не допустим такого. Если когда-нибудь снова возникнут… затруднения, мы не будем брать кандидатов без разбора.