Афера для своих

– Есть, но все они лжецы и политические проститутки. После ельцинского переворота, когда он запретил КПСС, документы первичного учета членов партии были утрачены. Райкомы КПСС закрыты, картотеки неизвестно куда делись. Взять, к примеру, депутата Гуртовенко. При каждом удобном случае он заявляет, что никогда не состоял в КПСС. Но это же вранье! Я точно знаю, что он был членом партии и состоял на учете в Центральном райкоме КПСС. Но как это докажешь? Свой партбилет Гуртовенко спрятал, именная карточка на него не сохранилась.

– Давайте перекинем мостик от КПСС в наши дни. При советской власти депутаты горсовета проводили в жизнь политику партии, а сейчас вы чью волю выражаете?

– Народа. Или вы хотите сказать, что если новых выборов не было, то наше членство в горсовете нелегитимно? Пока новых выборов не будет, депутатский корпус останется прежним. Что бы о нас ни говорили подлецы вроде Ляхова, мы не самозванцы. Нас народ выбрал.

«Народ голосовал за партию, от которой остались рожки да ножки, – подумал Лаптев. – Поименно вас, прошедших по партийным спискам, никто не выбирал».

– Вернемся к «мостику», – предложил Андрей. – Чем сейчас занимается горсовет?

Грязев поперхнулся от такой несусветной глупости. «Что за дела? – подумал он. – Разве есть хоть один человек на свете, кто не знает, чем занимаются депутаты?» Пока Юрий Степанович собирался с мыслями, прикидывая, как бы ему ответить так, чтобы у следователя навсегда отпала охота задавать бестактные вопросы, Лаптев продолжил:

– Городской Совет народных депутатов утверждает бюджет города. Деньги в бюджет выделяет глава области, то есть вы на заседаниях горсовета делите деньги, которые вам выделил представитель ненавистного ельцинского режима. Глава города, получив одобрение бюджета, может перераспределить денежные средства по своему усмотрению. Вам он в финансовом плане не подотчетен. Что вы можете ему сделать? Ничего. Он подчиняется главе области, а тот – президенту.

– Президент – узурпатор, – быстро вставил Грязев.

– Позвольте мне продолжить мысль, – не стал вдаваться в провокационную дискуссию Андрей. – «Глава города – глава области – президент». Вот она, вертикаль власти, куда вы, депутаты, не входите.

– Да почему же не входим… – попытался возразить Грязев.

– Власть – это в первую очередь деньги, – не дал ему договорить Лаптев. – Бюджетом города распоряжается глава администрации, столь высокопарно именующий себя «мэром». Он же распределяет квартиры, утверждает штатное расписание в муниципальных учреждениях, ему подчиняются милиция и прокуратура.

– Прокуратура не подчиняется.

– Если глава города «попросит», прокурор всегда пойдет ему навстречу. Но я не об этом. На мой взгляд, все властные рычаги сосредоточены в городской администрации. А у вас что есть?

– Мы – законодательная власть, – разъяснил непонятливому следователю Грязев. – Мы принимаем местные законы.

– Отлично! – обрадовался Андрей. – Депутаты горсовета единым фронтом выступают против Ельцина и его антинародного режима. Законодательная власть в ваших руках. Отчего бы вам не принять закон о восстановлении советской власти в одном, отдельно взятом городе?

– Как мы восстановим советскую власть? – опешил от неожиданного предложения Грязев.

– Издадите закон, что отныне власть капиталистов в нашем областном центре отменяется, и все будет как раньше, как при Леониде Ильиче Брежневе, например.

– Нас всех в тот же день арестуют и в тюрьму бросят.

– Итак, глобальные вопросы вы не решаете, деньгами не командуете. Что вы, депутаты, в принципе можете?

– Запретить что-нибудь в масштабах города.

Андрей хотел сказать: «Запрещать – много ума не надо», но сдержался.

– Подведем краткий итог, – предложил Лаптев. – В быту у вас врагов нет, в политике, на мой взгляд, тоже. Вы человек, безусловно, публичный, ваша фамилия на слуху. Но спроси кого: «Что депутат Грязев предложил изменить в жизни города?» – никто не ответит. К сожалению, вы, депутаты, отдалились от народа. Вы варитесь в собственном соку. Простым гражданам неведомо, что происходит на сессиях горсовета и какие вопросы вы обсуждаете.

– Тут вы не правы! – повеселел Грязев. – В январе мы проведем митинг против политического терроризма. Посмотрите, сколько народу мы на площадь выведем.

– На мой взгляд, январь – не самый удачный месяц для уличных мероприятий.

– На мороз намекаете?

– Отнюдь! Сибиряки – народ морозоустойчивый, но в январе 1905 года уже были некие события, оставившие о себе не самые лучшие воспоминания.

– «Кровавое воскресенье»… – догадался Грязев. – Спасибо за подсказку. Мы проведем митинг в субботу.

По окончании допроса Грязев доверительно сообщил:

– Не думайте, что мы, депутаты горсовета, самоустранились от решения политических вопросов. Как говорится, поперек батьки в пекло не лезь! Руслан Имранович, когда был у нас с визитом, так и сказал: «Ждите. Скоро в Москве грянут такие события, что узурпатор из кремлевских палат переедет в палаты каменные, с решетками на окнах». Но только: тсс! – Грязев заговорщицки приставил палец к губам. – Я вам ничего такого не говорил.

Пока Лаптев допрашивал народного избранника, в УВД вернулся Киселев. Вихрем пролетев по лестнице на третий этаж, он ворвался в кабинет Ефремова.

– Нашел! – радостно сообщил молодой оперативник. – Все выходные в Центральном РОВД просидел, но нашел.

– Эка невидаль – в выходные с работы не уходить! – остудил его пыл Игорь. – Докладывай, что установил?

– Кайгородову на улице избивали и грабили дважды. Оба раза в январе 1990 года.

– Уголовные дела возбуждали?

– Нет. В первый раз в возбуждении отказали, так как у нее ничего не похитили. Я посмотрел этот материал, там явный мухлеж. Даже невооруженным глазом видно, что объяснение Кайгородовой переписали, а ее подпись подделали. Во второй раз отказали по незначительности. С нее шапку сорвали, но дежурный опер написал, что шапка материальной ценности не представляет.

– Январь месяц, – объяснил Ефремов. – Если процент раскрываемости по грабежам с самого начала года упустишь, то потом до самой весны не наверстаешь. Прокурор, когда проверял материал, замечаний не сделал?

– В самом начале каждого отказного справка приложена, что Кайгородова – наркоманка, состоит на учете в наркологическом диспансере.


– Понятно. У наркоманов – семь пятниц на неделе. Их показания всегда подвергают сомнению – мало ли чего человеку под «кайфом» привидится? Какие телесные повреждения были у Кайгородовой?

– В первый раз нос сломан, во время второго нападения преступник ее не тронул. Сзади сорвал шапку и убежал.

– Составь от моего имени запрос и привези оба отказных сюда на проверку. Далее. Проверь, не находился ли в дни нападений в ИВС или медвытрезвителе Козодоев Сергей Владимирович.

– Козодоев… – выдохнул оперативник.

– У меня есть оперативная информация, что он причастен к этим нападениям, – не глядя на собеседника, сказал Игорь.

– Вот ведь подонок, – чуть слышно прошептал Киселев.

«Пора!» – скомандовал себе Ефремов.

Он пристально посмотрел молодому коллеге в глаза. Киселев не выдержал его взгляда, смутился и стал рассматривать что-то на полу.

– Козодоев – нынче влиятельный человек, – тщательно проговаривая каждое слово, сказал Игорь. – Он богат, на него день и ночь работает служба безопасности СГТС. Но он – преступник. Десять лет назад он убил человека, а потом сгубил еще не один десяток жизней. Дело о нападении на Кайгородову может стать решающим в нашем противостоянии в борьбе милиции и богатого негодяя, который считает, что он – вне закона, что ему все позволено.

Ефремов откинулся в кресле, достал сигареты.

– Я долго думал, кому поручить проведение оперативных мероприятий по Козодоеву…

Назвать рутинную работу «оперативными мероприятиями» было удачным ходом. Киселев выпрямился, расправил плечи, словно он в одиночку задержал банду вооруженных грабителей, а не сидел с книгой учета происшествий в теплом кабинете.

– Мой выбор остановился на тебе не случайно, – продолжил Ефремов. – Ты еще не заражен милицейской бациллой равнодушия. Я, Бериев или тот же Лаптев – все мы уже зачерствели душой, а в тебе еще теплится огонек человеческого сострадания. Если информация подтвердится, то работать с Кайгородовой я доверю тебе. У тебя это, Олег, лучше получится.

– Я все сделаю, – приподнялся с места Киселев. – Игорь Павлович, вы только скажите, а я…

– Ты в первую очередь должен держать язык за зубами. Понял? – жестко, как начальник, а не как старший товарищ, спросил Ефремов. – Мы не в бирюльки собрались играть, а разоблачить опасного преступника. У Козодоева могут быть информаторы в нашем коллективе, так что о моих заданиях – никому ни слова. Ни единому человеку! Никому! Я начал сложную оперативную игру, и в ней не должно быть случайностей или досадных осечек. Любая осечка – это непродуманность плана, или небрежность, или неосторожно сказанное слово, или оставленный без присмотра документ.

Ефремов прикурил, вновь посмотрел в глаза собеседнику.

– Я возлагаю на тебя особые надежды. Надеюсь, ты не подведешь.

Киселев почувствовал, как от оказанного доверия и собственной значимости у него слегка, совсем чуть-чуть, закружилась голова.

Ефремов уловил его состояние.

«В точку! – решил Игорь. – Теперь Киселев землю носом рыть будет, но любое поручение выполнит».

– Я, я… – захотел что-то сказать Киселев, но не нашел подходящих слов и замолчал на полуслове.

– Иди, работай, – избавил его от слов благодарности Ефремов.

В этот вечер Игорь не стал засиживаться в управлении. В половине седьмого он был на втором этаже Центрального универмага. Оксана Козодоева ожидала его у витрины отдела комиссионных товаров. На девушке была светлая турецкая дубленка, легкая, стильная, пошитая по фигуре. На голове – шапка из чернобурки, на ногах – белые финские сапоги.

«По нашим дорогам только в белой обуви ходить, – усмехнулся про себя Ефремов. – Сто метров прошел, и на сапогах от соли и грязи разводы выступят».

Игорь подошел к витрине, встал рядом с Козодоевой, негромко спросил:

– Что хорошего увидела?

– Да так, чушь всякая, – поморщилась Оксана. – Мужские часы с камнями видишь? У меня знакомый такие купил, всем похвалялся, что часики – просто блеск, одна надпись «Сделано в Гонконге» чего стоит. Через неделю головка у часов отвалилась, и ни в одной мастерской на место приставить не смогли. Ну что, пойдем, поговорим?

Они вышли на проспект. Оксана взяла Ефремова под руку.

– Нам надо многое обсудить, – сказала она. – Как насчет Нового года вдвоем? У тебя есть куда невесту пригласить?

– Идея просто замечательная, и квартира у меня есть, но время для встречи неподходящее. В новогоднюю ночь меня могут дернуть на вызов в любой момент.

– Боишься меня одну у себя дома оставить? – поддела ехидная Оксана. – Не бойся, я ничего не украду.

– Как насчет субботы, второго января?

– Тебя по субботам на службу не вызывают? – продолжила иронизировать девушка.

– Ради встречи с тобой я поменяюсь дежурствами и отработаю в новогоднюю ночь. Тогда меня в выходные точно никто не потревожит. За субботу все обсудим, в воскресенье отоспимся.

– Кто тебе сказал, что я у тебя на ночь останусь? Выдумал черт знает что.

– Ты не о том подумала, Оксана. – Ефремов не был обделен чувством юмора и в нужный момент умел поставить собеседника в неловкое положение. – Ночью люди спят, а не занимаются черт знает чем.

– Молодец! – похвалила девушка. – За словом в карман не полезешь. Теперь поговорим о серьезном. Суббота меня устраивает. Я бы, конечно, предпочла встретить Новый год вдали от мамочки, но что поделать! Ради тебя придется с ней куковать под бой курантов. У тебя есть чем невесту встретить?

– Под одеждой или на столе?