Афанасьева, стой!

– Ну, приветик, красавица. Скучаешь тут одна, наверное. Вот, пришёл компанию составить. Ты же меня не прогонишь? – хриплым голосом, еле ворочая языком, проговорил упырь.

Я не спешила отвечать, понимая, что любое моё слово будет воспринято превратно и переиначено на выгодный обдолбанному гопнику лад. Но и испуганное молчание оказалось достаточным поводом для того, чтобы завестись.

– Что, падла, брезгуешь? Моё общество для тебя недостаточно… Как там его… – щёлканье узловатыми пальцами с грязными ногтями в попытке подобрать подходящее слово сопровождалось причудливыми движениями лицевых мышц. – О, вспомнил! Приемлемо! Во! Недостаточно приемлемо!

Упырь отлепился от косяка и нетвердой походкой направился ко мне.

Я отскочила к самой дальней стене.

Упырь шёл на меня, раскинув руки, будто собирался ловить минимум троих. По амплитуде его движений несложно было понять, что каждое движение даётся ему с трудом. Передвигался он только за счёт инерции, перекидывая массивное тело с одной ноги на другую так, словно сваи заколачивал. Даже пол сотрясался от его походки. Чем, интересно, он накачался до такого состояния?

Но уточнять это я у него не стала. Равно как и не стала спрашивать, что он планировал сделать с беспомощным пленником. Страх придал мне сил и, кажется, бог услышал мои молитвы. Я нашла выход из безвыходной ситуации.

Поднырнув под вытянутую руку, толкнула неустойчивого дебошира в спину и бросилась к открытой двери. Туда, где меня ждали вожделенные свобода и спасение.

Преодолеть препятствие в виде завалившегося на бок упыря удалось довольно легко. Открытая дверь вела в просторное тёмное помещение, которое когда-то было производственным цехом, где по-прежнему стройными рядами стояли останки конвейера.

Несмотря на отсутствие освещения, цех просматривался неплохо. Соседняя с моим узилищем дверь была приоткрыта. Полоска света из дверного проёма, разбивала сумрак цеха жёлтым срезанным конусом. В окна, местами лишённые стёкол, заглядывали редкие огни уличных фонарей.

Из приоткрытой двери донёсся дикий омерзительный гогот, затем послышались громкие щелчки, сопровождаемые шипением. Упыри открывали банки с пивом.

Я шмыгнула в густую тень ближайшего ко мне станка. Переждала, пока сердце придёт в ритм, близкий к привычному, а дыхание выровняется. Спустя несколько минут решилась на марш-бросок до следующего станка. Затем до другого. Так, короткими рывками перебегала от одного чернильного пятна к другому, прячась за массивными монументами когда-то безостановочно работавшей производственной линии.

Иногда, когда мне казалось, что я слышу крики бросившихся на мой поиск упырей, я ненадолго замирала, вжимаясь в измазанный машинным маслом и железной стружкой холодный скелет станка. Стоя на коленях, зажимала рот обеими руками, пытаясь загасить судорожные хрипы и всхлипывания. Потом, понимая, что погоня померещилась, делала очередной рывок.

Так, попетляв по вымершим помещениям, я добралась, наконец, до выхода. Крепкая железная дверь была приоткрыта. Я протиснулась в щель и вывалилась наружу.

На свободе шёл дождь со снегом. Градуса три со знаком плюс. Не больше. На мне футболка, штаны от спортивного костюма и хлопковые носки. До цивилизации минут десять резвым аллюром, а то и больше. Я видела впереди огни МЦК и платформы для электричек, и, кажется, поняла, где нахожусь. Здесь действительно была стройка. Вдалеке маячили высотки нового района и остовы будущих жилых домов.

А теперь вперёд и только вперёд! Не останавливаясь. Босиком по промёрзшей грязи, вдоль мёртвых цехов когда-то знаменитого на всю страну завода. Навстречу цивилизации. К людям, которые спасут, которые помогут.

На станции МЦК должна дежурить полиция. Один звонок, и Управление примчится за своим внештатным консультантом и разнесёт к чертям упыриное гнездо! Только не останавливаться!

Я пробежала всего несколько метров, не чувствуя холода, не обращая внимания на сырость, наслаждаясь внезапно обретённой свободой, когда меня схватили за волосы. Сильный рывок, и я, по инерции продолжая молотить по воздуху ногами, упала в грязь.

А потом услышала ненавистный хриплый голос:

– Какая ты шустрая, малышка.





Глава 7

Вечер стрелецкой казни




Вик тащил меня на себе, перекинув через плечо. За ним следовали бледная, с горящими инфернальным пламенем глазами Марго и четвёрка незнакомых мне молодчиков, наверняка из упыриного племени.

Меня вернули в узилище. Скинули на матрас.

У входа в комнату, опершись о стену, на полу сидел Серый. Его лицо превратилось в распухшее кровавое месиво.

– Уберите это, – распорядился Вик, махнув рукой в сторону Серого. – И чтобы я его никогда больше не видел. Вам ясно?

Упыри моментально отреагировали на окрик своего бригадира. Вяло упирающегося Серого куда-то уволокли.

– Марго, выйди!

– Вик, – жалобно начала упырица, – Вик, пожалуйста, не надо! Любой на её месте поступил бы так же. И я, и ты. Вик, пожалей девочку!

– Выйди, я сказал!

Марго подчинилась, подарив мне прощальный взгляд, полный тоски и сожаления.

Вик нависал надо мной, сложив руки на груди.

Не знаю, что он планировал со мной сделать: хотел ли проучить за попытку побега, напиться ли моей хмельной от адреналина крови, но я совершенно точно спутала его планы.

Я решила не дожидаться расправы. Кинулась на него с диким криком, вцепилась в лицо ногтями, оставляя кровавые борозды, принялась пинать его, лупить кулаками и, кажется, даже укусила за руку, когда он пытался от меня отмахнуться. Закончилось наше общение тем, что я отлетела от упыря, впечатавшись в стену и основательно приложившись о нее головой.


Грохнула дверь, загремел засов. Вик решил прервать диалог.

Вик, но не я.

Я билась в запертую дверь, колотила ее кулаками, сбивая в кровь костяшки пальцев, царапала, ломая ногти, орала диким зверем. Материлась, проклинала Вика и весь его род, всех его подельников и их родственников до седьмого колена, снова материлась и снова проклинала. До тех пор, пока не свалилась без сил на пол прямо под дверью.

Проснулась от болезненных толчков тупым предметом. Кто-то пытался попасть в мои апартаменты, на пороге которых валялось моё практически безжизненное тело. Тупым предметом оказалась дверь.

Я издала слабый хрип. Связки были сорваны вчерашней истерикой. В горле саднило и пекло, кожу лица стянуло от слёз и грязи, всё тело болело так, словно меня отпинали Вик и его команда.

– Жаворонок! – всхлипнула Марго, едва ей удалось просочиться через щель в двери. – Seigneur tout-puissant! Alouette![11]

Марго принялась хлопотать вокруг меня. Я не сопротивлялась. Мне даже банальное шевеление пальцами давалось с трудом.

Упырица раздела и умыла меня так легко, словно я была куклой. Да я и вправду стала для неё чем-то вроде куклы или милого домашнего питомца, скотч-терьера, например. Она долго сокрушалась по поводу грязного колтуна, в который превратились мои волосы. Марго тщательно намывала и расчесывала их. После умащивала меня своими кремами и даже духами побрызгала.

Чуть позже мне принесли новую арестантскую робу.

Всё стало как прежде. И к Марго вернулась привычная жизнерадостная болтливость. Любимая кукла снова выглядела нарядно.

Единственное, что печалило прекрасную goule, так это то, что кукла категорически отказывалась принимать пищу. Чисто вымытая, переодетая в новую одёжку, она лежала на своей кроватке и никак не реагировала на уговоры откусить хотя бы кусочек биг-мака или съесть крошечную картошечку фри.

Заглянувший на огонёк Вик, а зашёл он, наверняка, с целью напитаться живительной влагой, понаблюдал за происходящим и отбыл ни с чем.

Марго весь день пронянчилась со мной, игнорируя мою апатию. Рассказывала сказки, пела, отчаянно фальшивя, детские песенки на французском, пихала мне в рот куриные наггетсы, размазывая по лицу жир и соус. Она определенно страдала каким-то психическим заболеванием.

В конце дня, утомившись от её присутствия и самой ситуации в целом, я надсаженным голосом прохрипела:

– Марго, убей меня.

Упырица захлебнулась очередной песенкой.

– Жаворонок!

– Я устала, Марго. Мне всё надоело. Убей меня, пожалуйста. Тебе же несложно.

Не знаю, что накатило на меня и почему я высказала столь странную просьбу. Ещё вчера мне страстно хотелось жить. Просто жить: дышать, смеяться, плакать, страдать от боли в разбитом сердце. Теперь же меня охватили уныние и полное, беспросветное отчаяние. Провалившаяся попытка побега, когда спасение было так близко, попросту уничтожила меня. Мысль о том, что ещё несколько дней придётся существовать в ожидании конца, считая часы и минуты до этого мига, вздрагивая от каждого шороха, каждого шага тюремщиков в страхе перед тем, что они идут забрать мою жизнь, вызывала тошноту. Мне неведомо, что ждёт меня по ту сторону. Хочется верить, лучший мир. По эту же сторону мир являл свой жуткий оскал. Я сдалась, но мне не было стыдно.

– Нельзя, жаворонок, – печально ответила упырица, нежно гладя меня по голове. – Ещё не время. Ты пока нужна Вику живой.

– Жаль.

– Не переживай. Уже недолго, – успокоила «подруга».

– Когда?

– Завтра. Это случится завтра. Я договорилась с Виком. Он разрешил мне выпить тебя. Не бойся, жаворонок. Я буду очень нежной. Обещаю. А ещё я купила тебе платье. Хочешь посмотреть? – с воодушевлением спросила упырица, полагая, что лицезрение похоронного наряда должно меня растормошить и обрадовать.

Может, мне его примерить ещё? И сделать в нём парадный снимок? С закрытыми глазами и сложенными на груди руками? Бред какой-то! Скорей бы это закончилось! Я согласна на любой финал, лишь бы прекратить затянувшийся кошмар.

Марго ушла, оставив меня наедине с унынием.

Моя последняя ночь.

Я писала прощальное письмо близким. Родителям, сестре. В мыслях, естественно. Никто не озаботился тем, чтобы обеспечить мне возможность проститься с семьёй и сказать последнее слово приговорённого. Писала о том, чего никогда не говорила при жизни. И хорошо, что мне не дали бумагу и ручку. Незачем писать такие письма. Незачем рвать душу тем, кто остался. Мне-то завтра будет уже всё равно, а им жить.

А ещё я писала Семёнову. Только хорошее. О том, как благодарна за то, что он был в моей жизни. И пусть я для него ничего не значила. Но он, сам того не ведая, раскрасил напоследок мою жизнь. Показал, как может выглядеть забота о близком человеке. Настоящая забота, которая не ограничивается красивыми, ничего не значащими словами.

И зачем я полезла к нему с поцелуями? Зачем испортила всё? Не случись этого нелепого момента, сейчас я бы верила, что небезразлична ему.

Интересно, он будет по мне скучать? Цветы на могилку носить? Нет, маловероятно. В первую очередь потому, что не узнает, где нашла свой последний приют неадекватная Арина Афанасьева. Вряд ли упыри поставят Управление в известность о месте моего захоронения.

Несмотря на то, что Вик прямо сообщил о своих планах расправиться с Семёновым, я была абсолютно уверена: парень не пострадает. Выкрутится. Он же попросту неубиваемый.

За всю ночь мне так и не удалось сомкнуть глаз.



Утро началось с привычных гигиенических процедур. Марго хлопотала вокруг меня. Я была безучастна. Стояла не шевелясь и тупо глядя в одну точку, пока упырица тщательно намыливала и споласкивала моё одеревеневшее тело. Видимо, это последний душ в моей жизни. После того как всё закончится, Марго облачит меня в белое платье, о котором все уши прожужжала, натянет на меня белые (а как же!) чулки и белые же туфли. Брендовые, к слову. При жизни я себе такой роскоши не позволяла. Там ещё что-то про кружевное бельё было. Белое. С этого момента ненавижу белый цвет! И бургеры. Три дня ими пичкают. Хоть бы салат какой догадались принести. Надеюсь, у Вика после употребления моей крови появятся холестериновые бляшки. Хотя вряд ли. Он даже после бомжей не окочурился. Живучий, зараза.

Вик как чувствовал, что я о нём думаю. Появился в дверях и, навалившись на косяк, ждал, пока Марго закончит возиться с моей причёской.

– Волосы мы позже завьём. У нас ещё будет время, – обнадежила она. Полагаю, завивать будут волосы уже хладного трупа.