Адель

– Неделю, может быть, десять дней. Не беспокойтесь, ваш муж обязательно вернется домой. Сейчас мы готовим его к операции. Я попрошу санитара позвонить вам, когда его переведут в палату.

– Я подожду здесь.



Через час она пересела. Ей не нравилось сидеть перед этими лифтами, откуда открывались все беды мира. Она нашла свободный стул в глубине коридора, рядом с комнатой, где отдыхали санитары. Смотрела, как они убирают истории болезни, готовят процедуры, обходят палаты. Слышала мягкий шорох их тапок по линолеуму. Вслушивалась в их разговоры. Помощница медсестры уронила стакан с тележки, которую толкала слишком резко. В палате 6095 пациентка упорно отказывалась от лечебных процедур. Адель не видела ее, но догадывалась, что она стара, а медсестра, которая обращалась к ней, уже привыкла к ее капризам. Потом голоса смолкли. Коридор погрузился во тьму. Болезнь уступила место сну.



Три часа назад рука Ксавье лежала у нее между ног.



Адель встала. У нее ужасно болела шея. Она пошла искать туалет, заблудилась в пустых коридорах, вернулась назад, походила по кругу. Наконец она толкнула фанерную дверь и вошла в обшарпанный туалет. Задвижка не работала. Горячей воды не было, и она спрыснула лицо и волосы, дрожа от холода. Прополоскала рот, собираясь с силами перед наступающим днем. В коридоре она услышала свою фамилию. Да, действительно произнесли: «Робенсон». Ее ищут. Нет, обращаются к ее мужу. К Ришару, который лежит на этой каталке. Вот он, перед палатой 6090, бледный, потный, такой щуплый в своем синем халате. Глаза у него были открыты, но Адель не сразу поверила, что он пришел в себя. Его взгляд ничего не выражал. Только руки, вцепившиеся в простыню, чтобы подтянуть ее повыше, руки, защищающие его стыдливость, – только они доказывали, что он в сознании.

Медсестра втолкнула каталку в палату. Закрыла дверь за Адель, ждавшей, когда ей позволят войти. Она не знала, куда девать руки. Подыскивала какие-нибудь слова, что-нибудь успокаивающее, слова утешения.

– Вы можете подойти.

Адель села справа от кровати. Ришар едва повернул голову в ее сторону. Он открыл рот, и на его губах остались нити загустевшей слюны. От него дурно пахло. Запах пота и страха. Она положила голову на подушку, и они заснули одновременно. Лицом к лицу.





* * *




Она ушла от Ришара в одиннадцать. «Надо забрать Люсьена. Бедная Лорен меня уже ждет». В лифте она встретила хирурга, который оперировал ее мужа. На нем были джинсы и кожаная куртка. Он молод. Только что из интернатуры, а может быть, еще интерн. Она представляла, как он разрезает тела, составляет кости, пилит, переворачивает, разнимает. Она смотрела на его руки, на длинные пальцы, которые всю ночь копались в крови и слизи.

Она опустила глаза. Притворилась, что не узнает его. Но, как только они оказались на улице, не смогла пересилить желание пойти за ним. Он шел быстро, она ускорила шаг. Следила за ним с противоположного тротуара. Он достал сигарету из кармана куртки, она перешла улицу и встала перед ним.

– У вас не будет огонька?

– Ах да, подождите, – вздрогнув от неожиданности, ответил он, ощупывая карманы куртки. – Вы жена доктора Робенсона. Вам не о чем беспокоиться. Перелом неприятный, но он молод и быстро оправится.

– Да-да, вы мне только что это говорили, когда заходили в палату. Я не беспокоюсь.

Он щелкнул зажигалкой. Пламя погасло. Он прикрыл огонек правой рукой, но его опять задуло порывом ветра. Адель отобрала у него зажигалку.

– Вы идете домой?

– Э… да.

– Вас кто-то ждет?

– Да. Но почему вы спрашиваете? Я могу вам чем-то помочь?

– Хотите выпить?

Врач уставился на нее и разразился громким, веселым, мальчишеским смехом. Лицо Адель расслабилось. Она улыбалась, она была красива. Этот парень любит жизнь. У него зубы белого колдуна и хищный взгляд.

– Почему бы и нет? Как скажете.





* * *




Адель навещала Ришара каждый день. Прежде чем войти в палату, она заглядывала в приоткрытую дверь. Если муж не спал, она посылала ему неловкую сочувственную улыбку. Она приносила журналы, шоколад, горячий багет или свежие фрукты. Но ничего, казалось, не доставляло ему удовольствия. Багет черствел. В палате стоял запах подгнивших бананов.

Ему ничего не хотелось. Даже болтать с ней – а она, сидя на неудобном голубом табурете справа от кровати, изо всех сил пыталась занять его разговором. Она листала журналы, комментировала последние слухи, но Ришар едва удостаивал ее ответом. Наконец она замолкала. Смотрела в окно на больницу величиной с город, на надземную линию метро и на Аустерлицкий вокзал.

Ришар не брился уже неделю, и черная неровная щетина делала его черты жестче. Он сильно похудел. Лежа с ногой в гипсе, он уставился в стену перед собой, угнетенный мыслью о предстоящих неделях.

Каждый раз она убеждала себя, что проведет с ним день, развлечет его, дождется обхода врача, чтобы задать ему вопросы. Но никто не приходил. Время шло еще медленнее из-за ощущения, что про них забыли, словно никто ими не занимался, словно эта палата существовала вне времени и пространства, и день тянулся вечно. Через полчаса она неизменно начинала скучать. Она уходила, невольно испытывая облегчение.


Она ненавидела эту больницу. Эти коридоры, где заново учились ходить искалеченные, закованные в корсеты, загипсованные, ободранные заживо. Эти приемные, где невежественные пациенты ждали, когда им будет ниспослана благая весть. Ночью во сне ей чудились крики соседки Ришара, восьмидесятилетней старухи в маразме, которая сломала бедро, а теперь орала: «Оставьте меня, умоляю, уйдите!»

Однажды днем она уже собиралась уходить, когда в палату вошла пухленькая и болтливая медсестра. «О, прекрасно, ваша супруга пришла вас навестить. Она поможет вас помыть. Вдвоем мы отлично справимся». Ришар и Адель переглянулись в ужасном смущении. Адель засучила рукава свитера и взяла рукавицу-мочалку у медсестры.

– Я его поддержу, а вы потрите ему спину. Да, вот так.

Адель медленно прошлась рукавицей по спине Ришара, под волосатыми подмышками, по плечам. Спустилась к ягодицам. Она вкладывала в эти движения все старание и всю нежность, на которые была способна. Ришар опустил голову, и она знала, что он плачет. «Я закончу сама, если вы не против», – сказала она медсестре. Та хотела что-то ответить, но передумала, заметив, что Ришар тихо всхлипывает. Адель села на кровать. Взяла руку Ришара, потерла ее, задержалась на длинных пальцах. Она не знала, что сказать. Ей никогда не приходилось ухаживать за мужем, и эта роль обескураживала и удручала ее. Разбитое или здоровое, тело Ришара ничего для нее не значило. Оно не вызывало в ней никаких эмоций.

К счастью, ее ждал Ксавье.

– Я вижу, как ты расстроена, – вдруг прошептал Ришар. – Мне жаль, что я так замкнулся в себе и так груб с тобой. Я знаю, что для тебя все это тоже очень тяжело, я сам на себя зол. Адель, я видел собственную смерть. Я так хотел спать, у меня слипались глаза, и тут я потерял управление скутером. Все произошло очень медленно, я все видел: и машину, которая ехала мне навстречу, и уличный фонарь справа. Меня протащило несколько метров, казалось, это никогда не кончится. Я думал, это конец, я так тут и подохну, и все из-за лишнего дежурства. У меня глаза открылись. Сегодня утром я написал заведующему отделением письмо с заявлением об увольнении. Я ухожу из больницы, с меня хватит. Я сделал предложение о покупке дома и планирую подписать соглашение с клиникой в Лизье. Тебе надо будет предупредить там, в газете. Не жди до последнего, жаль было бы расставаться на плохой ноте. Мы все начнем сначала, любимая. В конце концов, в этой аварии есть не только плохое.

Он поднял на нее покрасневшие глаза, улыбнулся, и Адель увидела того старика, с которым ей предстоит доживать свой век. Это серьезное лицо, желтая кожа, сухие губы – вот ее будущее.

– Я позову санитарку, она сможет закончить без меня. Главное, чтобы тебе было хорошо. Не думай обо всем этом, отдыхай. Поговорим завтра.

Она яростно выжала рукавицу, положила ее на тумбочку и вышла, помахав ему на прощание.





* * *




Оно резко разбудило ее. Она едва успела осознать, что она голая, что ей холодно и что она заснула носом в переполненной пепельнице. Оно сотрясало ей грудь и выворачивало внутренности. Она попыталась закрыть глаза, перевернуться на другой бок, умоляла сон поглотить ее, вырвать из этого кошмара. Не открывая глаз, она зарылась в постель, ходившую под ней ходуном. Язык свело так, что она взвыла от боли. В мозгу мелькали зеленоватые вспышки. Сердце билось все быстрее. Тошнота раздирала ей живот. Шею дергало, желудок скрутило, он как будто разверзся, прежде чем извергнуться. Она попыталась приподнять ноги, чтобы кровь прилила к мозгу. Сил не было. На четвереньках она еле успела доползти до туалета. Сунула голову в унитаз, и ее вырвало серой кислой жидкостью. Жесточайшие позывы рвоты выворачивали ее наизнанку, она блевала ртом, носом, она чувствовала, что умирает. Думала, что это прекратилось, – но потом оно начиналось снова. Рвота сопровождалась судорожными движениями, она выгибалась, как серпантин, и падала без сил.

Теперь она уже не двигалась. Лежа на кафельном полу, медленно восстанавливала дыхание. Затылок был мокрым, она начинала замерзать, и от этого ей становилось лучше. Она подтянула колени к груди. Тихо заплакала. Слезы искажали ее желтое лицо, оставляли борозды на коже, высушенной косметикой. Она раскачивалась взад-вперед всем телом, которое подвело ее и стало ей противно. Провела языком по зубам и нащупала кусочек пищи, прилипший к нёбу.



Она не знала, сколько прошло времени. Не знала, заснула ли она. Поползла по кафелю, чтобы добраться до душа. Встала – потихоньку, постепенно. Боялась, что упадет в обморок, размозжит себе голову о ванну, что ее опять будет тошнить. На корточки, на колени, на ноги. Она едва могла стоять. Ей хотелось впиться ногтями в стены, она глубоко вдохнула и попыталась идти прямо. Нос заложило, он был забит корками и болел. Встав под душ, она заметила, что по ляжкам стекает кровь. Она не решалась заглянуть себе между ног. И так чувствовала, что там все ободрано, порвано и распухло, словно разбитое в кровь лицо.



Она мало что помнила. Ее тело было единственным указателем. Она не хотела оставаться вечером одна – это она еще припоминала. Ужасно испугалась, что проходит час за часом, а она так и не знает, что будет делать ночью, одна в квартире. Через час Мехди ответил на письмо, которое она написала на его сайте. Он пришел в девять вечера, и, как они и договаривались, с ним был приятель и пять граммов кокаина. Адель нарядилась. Даже если ты за все платишь, это не повод выглядеть небрежно. Они сели в гостиной. Мехди сразу ей понравился. Коротко остриженные волосы, хулиганская физиономия, бурые десны и зубы хищника. Он носил браслет-цепочку и грыз ногти. Он был восхитительно вульгарен. Приятель был светловолосым и скромным. Молодой худенький парнишка по имени Антуан, который только через час решился снять куртку.

Кажется, их несколько удивила квартира, ее современная и утонченная обстановка. Сидя на диване, они походили на двух маленьких мальчиков, которые немного стесняются пить чай в гостях у взрослой дамы. Адель открыла бутылку шампанского, и Мехди, который сразу же перешел с ней на «ты», спросил:

– А ты кем работаешь?

– Я журналистка.

– Журналистка? Твою мать, вот это круто!

Он вынул из кармана пакетик и помахал им перед Адель. «Ах да, подожди». Она обернулась и вынула из книжного шкафа футляр с диском – какой-то мультфильм Люсьена. Мехди рассмеялся и насыпал на диск шесть дорожек. «Ты первая. Забористая дурь», – твердил Мехди и был прав.

Зубы у Адель почти совсем онемели. В носу защипало, ее охватило радостное и непреодолимое желание выпить. Она схватила бутылку шампанского, запрокинула голову, и, когда оно потекло по щекам, по шее, когда намочило одежду, она сказала себе, что это знак. Антуан присел сзади нее. Начал расстегивать блузку. Они прекрасно знали, что им делать, – словно безупречно срежиссированный балет. Мехди лизал ей соски и просовывал руку между бедер, а Антуан в это время держал ее за волосы.



Адель сползла по стене. Присела на корточки под обжигающей струей воды. Хотелось писать, но низ живота был твердым, словно за ночь там выросла кость. Она напрягла ноги, стиснула зубы, и, когда наконец зараженная моча потекла по ее бедрам, у нее вырвался крик боли. Ее половые органы превратились в кусок разбитого стекла, в лабиринт борозд и трещин. В тонкую ледяную перегородку, за которой плавали окоченевшие трупы. Лобок, который она тщательно подстригала каждый день, был лиловым.

Она сама попросила. Его ей не в чем винить. Она сама попросила Мехди – после часа кувырканий, после часа, когда он был в ней, когда в ней был Антуан, часа игр и смены поз, – она сама не сдержалась. Сама сказала «этого мало», сама захотела почувствовать и думала, что выдержит. Пять, а может быть, десять раз он поднимал ногу, и его острое костлявое колено врезалось ей между ног. Сначала он был осторожен. Бросил на Антуана недоумевающий и слегка насмешливый взгляд. Поднял ногу и пожал плечами. Он не понимал. А потом вошел во вкус, видя, как она извивается, и слыша ее крики, которые уже не были человеческими.

Потом – потом уже ничего было нельзя. Потом она, возможно, потеряла сознание. Может, они еще поговорили. Как бы то ни было, она проснулась здесь, голая, в пустой квартире. Она медленно вышла из душа, цепляясь за каждый предмет мебели, за каждый простенок. Просто взяла полотенце, завернулась в него и аккуратно, очень аккуратно села на край кровати. Посмотрелась в большое ростовое зеркало. Она была бледной и старой. От малейшего движения сердце выскакивало из груди, даже от попытки думать стены пускались в пляс.

Ей нужно что-нибудь съесть. Выпить что-нибудь прохладное и сладкое. Она знала, что первый глоток будет восхитителен, она утолит жажду, но как только жидкость попадет в пустой желудок, она ощутит сильную тошноту и жестокую головную боль. Нужно продержаться. Снова лечь. Немного попить и много поспать.



Все равно в холодильнике у нее пусто. С тех пор как Ришар попал в больницу, Адель не ходила за покупками. Квартира заросла грязью. В спальне повсюду разбросана одежда, на полу валялись трусы. На подлокотнике дивана в гостиной повисло платье. В кухне громоздилась стопка нераспечатанных писем. В конце концов она их потеряет или выбросит. Скажет Ришару, что писем не было. Всю неделю Адель не ходила на работу. Она обещала статью, но была не в состоянии ее написать. Не отвечала Сирилу, забросавшему ее письмами, потом среди ночи отправила жалобное послание, объясняя, что дни напролет сидит в больнице у постели мужа. И обязательно появится в понедельник.

Она спала не раздеваясь, ела в постели. Постоянно мерзла. Тумбочка у кровати была завалена полупустыми упаковками йогурта, ложками и кусками засохшего хлеба. При каждой возможности она встречалась с Ксавье в квартире на улице Кардиналь Лемуан. Когда он звонил, она выбиралась из постели, долго стояла под обжигающим душем, сбрасывала одежду на пол и перерывала шкаф. У нее кончались деньги, но она все равно брала такси. Каждый день нужно было чуть больше косметики, чтобы скрыть мешки под глазами и оживить поблекший цвет лица.



Зазвонил телефон. Она пошарила по одеялу, неловко приподняла подушки. Она слышала его. Но не могла найти. Он оказался у нее под ногами. Она посмотрела на экран. Шесть пропущенных звонков. Шесть звонков от Ришара с промежутком в несколько минут. Шесть лихорадочных, яростных звонков.



Пятнадцатое января.