9 часов над Атлантикой
Часть 39 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Мы тут это… глаза закапывали… Да, Лея?
— Точно! — говорю.
— А где капли? — вопрошает она не своим голосом.
В рубашке. А рубашка его где?
— Они в унитаз… случайно упали. Я как раз пыталась их достать и застряла…
Клэр произносит слово, которое никак нельзя вносить в протокол. Много таких слов. Лео, гад, не переставая ржать, куда-то сваливает, Клэр, склоняя меня по всем немецким падежам, хватает мою ногу за икру и начинает тянуть. Мне не то что бы больно, скорее смешно и стыдно одновременно. Такое бывает? Наверное, если перепить.
— Хвала Богам! — буквально ору. — Мой рыцарь вернулся!
В руках у него вместо булавы и копья три бутылки геля — остальные туалеты самолёта, видно, обобрал.
— Клэр! — строго приказывает ей — ну, насколько это возможно в нашей ситуации. — Занимай своё место. Сейчас! Здесь я сам разберусь.
Она мгновение колеблется, но он на неё снова так рявкает, уже без улыбки, что я аж едва не выпрыгиваю из унитаза:
— Сейчас! Клэр!
Его руки уже выдавливают флаконы в унитаз — моя нога буквально плавает в геле. Лео не тянет её, раскачивает из стороны в сторону, пытается вращать, и о чудо из чудес — она начинает понемногу двигаться. Пока не выскальзывает окончательно.
— Давай сюда её быстрее…
Лео, собственно, не просит, а приказывает для проформы, потому что моя нога мне не принадлежит — она целиком в его власти.
— Господи-Боже, — он старается сдерживаться, но буквально давится смехом. Того и гляди задохнётся от веселья, одной рукой закрывая глаза, второй отмывая мою красную ногу под краном. — Я точно никогда не забуду этот перелёт…
— Только попробуй, — говорю ему и замечаю в отражении, что одна стрелка на моём веке немного подтёрлась. Надо будет сходить за сумкой и дорисовать… когда сядем. Если, конечно, меня ещё впустят в этот туалет.
— Нет, ну финальный аккорд тебе удался! — сознаётся сквозь смех. — Надо же, всё-таки обошла! Один ноль — в твою пользу!
А главное, даже не старалась.
— Мне просто сегодня феноменально везёт, — напоминаю. — Целиком мой день.
Пока бежим по проходу на свои места — Лео впереди с моими босоножками, я за ним — неуёмное веселье выкручивает мой мозг и душит гигантской, растущей из самой глубины души радостью. И эта радость, кажется, не имеет никакого отношения к… происходящему.
Глава двадцать шестая. Прощальный поцелуй
«Никогда не знаешь, по какому сценарию пойдёт твоя жизнь.»
Я
Zedd — Daisy (ft. Julia Michaels) + Illusion (ft. Echosmith)
Velvet Moon — Hush You
Когда он улыбается, на его щеке появляется ямочка. Когда он улыбается действительно широко и от души, в его улыбке, кажется, можно спрятаться от дождя, снега, ветра. И от ветра с дождём и снегом тоже.
С трудом верится, но мы спускаемся по телетрапу на Канадскую землю, держась за руки. Лео тащит на плече свою сумку и мои сиреневые в целости и сохранности босоножки. И мы всё ещё время от времени перекатываем остатки смеха, передавая эстафету друг другу.
— Лео, ты не говорил, куда летишь, — вдруг вспоминаю.
— В смысле?
— Ну, из какого ты города?
— Из Ванкувера.
— О Боже… поверить не могу! Нет, этот день точно добьёт меня. Значит, мы попутчики ещё минимум на семь часов? — едва ли не подпрыгиваю до потолка от счастья.
— Это вряд ли. Из Торонто я лечу в Реджайну.
— Как в Реджайну?! Зачем?
Даже притормаживаю от неожиданности.
— Работать. На пару недель. Потом домой — давно не был, кстати, дома. Почти полгода.
Я не пытаюсь скрывать разочарование — зачем? Только не с ним.
— Выше нос! — легонько касается пальцем кончика. — Сейчас ещё выпьем нормального крепкого кофе в Хортонсе, пончиков поедим. Как тебе идея? Нужно же нам протрезветь. Во сколько у тебя посадка?
— Через два часа.
— У меня через час — времени вагон.
Крепкий кофе помогает вернуть ясность мысли — Лео был прав. И забытый за месяц вкус пончиков значительно улучшает настроение. Но минуте на двадцатой мы оба застываем в немом созерцании друг друга. Расставание — оно неизбежно, как ни крути.
Лео уже раз десять привычно быстрым движением проверил телефон. За время девятичасового перелёта у него были пропущенные звонки, но судя по выражению его лица, когда просматривал список, ни один из них не оказался тем, которого он так ждёт.
— Ты не рассказала главного.
— Чего же?
— Как тебе удалось вырваться с улицы?
— Приготовься к разочарованию. Это не совсем я. Мне помогли. Женщина — Мэри — журналист, она снимала сюжет о бомжах Хастингс стрит. Была у нас такая, не от мира сего — Рыжая Рая, дитя улиц. Ну вот, я сидела в своей палатке и даже не думала давать никаких интервью, как ты и сам наверняка догадываешься, как вдруг услышала, что именно она треплет. А трепала она, что не может жить в четырёх стенах. Что государство несколько раз обеспечивало её жильём, но она чувствовала себя затворницей и снова сбегала на улицу. Меня это взбесило! Да, такие, как она, неформалы — уличные романтики — безусловно среди нас были, но тех, кто оказался на улице не по своей воле — больше. Подавляющее большинство! А из её самодовольных речей выходило так, словно извечная армия бомжей Хастингс стрит — это наш выбор. Короче, я вышла и рассказала свою историю. В подробностях. В глазах Мэри были слёзы. Меня показали по всем каналам, но помогло мне не это. В тот же вечер, вечер поворотной точки в моей жизни, Мэри рассказала мне о вечерних курсах Продолженного обучения. Оказалось, что школу можно закончить, занимаясь по вечерам. На тех курсах было очень много иммигрантов, и я просто офигела от той помощи, которую им оказывало государство не только в материальном плане, но и в консультационном. Именно там я узнала, что абсолютно любой канадец, даже самый нищий, даже бомж, может выучиться и получить любую профессию в кредит от государства. Кредит на время учёбы беспроцентный, но как только ты заканчиваешь программу, тебе даётся ещё полгода на поиск работы и только потом включается процент. Это было решение, цель, свет в оконце. Я собралась и пошла к ней. Дошла, как ты знаешь, только сейчас.
— Я потрясён. Я восхищён и очарован! Тебе обязательно нужно с ней связаться.
— Поблагодарить?
— Не только. Сейчас — самое время для второго интервью, которое станет светом в оконце для тысяч, Лея. Ты уникум. Ты Человечище, Бетельгейзе!
— Думаешь?
— Уверен. Абсолютно точно уверен.
Ему уже пора, но перед тем, как улететь, Лео предлагает проводить меня до моего выхода на посадку.
Velvet Moon — Call The Reinforcements
Идём мы медленно, не торопясь, хотя время должно уже его поджимать, а когда приходим — продолжаем стоять друг напротив друга. Он не хочет уходить, я это чувствую. Но в глазах его — сожаления.
— Я знала! Знала же!
— Что именно?
— Что это будет… вот так. У хорошего всегда наступает конец!
— Но и у плохого тоже…
— У хорошего быстрее, — спорю и упираюсь лбом в его плечо, он обнимает, обеими руками прижимает к себе, уложив подбородок на мою макушку.
Похмелье улетучилось, но степень близости между нами, родившаяся за эти девять часов, никуда не делась.
Сказать или не сказать? Я же всё равно больше его не увижу. Никогда.
— Ты лучше всех…
— Прям так уж и лучше?
Его смех тихий, но душевный и какой-то настолько глубинный, окутывающий теплом, что в совокупности с предшествующей мыслью о «никогда», жутко слёзовыдавительный.
— Лучший, — повторяю. — Уровень «Бог».
Чёртовы минуты, как снежинки в апреле. Тают. Я знаю, что ему пора… но пальцы не разжимаются.
— Сколько тебе на самом деле лет, скажи напоследок, а?
— Угадай! — смеётся.
— Тридцать пять? Шесть?.. Семь?!
— Сорок три, Лея, — выдыхает с грустинкой.
— О… Матерь Божья…
— Да, для тебя я старик, Бетельгейзе.
— Точно! — говорю.
— А где капли? — вопрошает она не своим голосом.
В рубашке. А рубашка его где?
— Они в унитаз… случайно упали. Я как раз пыталась их достать и застряла…
Клэр произносит слово, которое никак нельзя вносить в протокол. Много таких слов. Лео, гад, не переставая ржать, куда-то сваливает, Клэр, склоняя меня по всем немецким падежам, хватает мою ногу за икру и начинает тянуть. Мне не то что бы больно, скорее смешно и стыдно одновременно. Такое бывает? Наверное, если перепить.
— Хвала Богам! — буквально ору. — Мой рыцарь вернулся!
В руках у него вместо булавы и копья три бутылки геля — остальные туалеты самолёта, видно, обобрал.
— Клэр! — строго приказывает ей — ну, насколько это возможно в нашей ситуации. — Занимай своё место. Сейчас! Здесь я сам разберусь.
Она мгновение колеблется, но он на неё снова так рявкает, уже без улыбки, что я аж едва не выпрыгиваю из унитаза:
— Сейчас! Клэр!
Его руки уже выдавливают флаконы в унитаз — моя нога буквально плавает в геле. Лео не тянет её, раскачивает из стороны в сторону, пытается вращать, и о чудо из чудес — она начинает понемногу двигаться. Пока не выскальзывает окончательно.
— Давай сюда её быстрее…
Лео, собственно, не просит, а приказывает для проформы, потому что моя нога мне не принадлежит — она целиком в его власти.
— Господи-Боже, — он старается сдерживаться, но буквально давится смехом. Того и гляди задохнётся от веселья, одной рукой закрывая глаза, второй отмывая мою красную ногу под краном. — Я точно никогда не забуду этот перелёт…
— Только попробуй, — говорю ему и замечаю в отражении, что одна стрелка на моём веке немного подтёрлась. Надо будет сходить за сумкой и дорисовать… когда сядем. Если, конечно, меня ещё впустят в этот туалет.
— Нет, ну финальный аккорд тебе удался! — сознаётся сквозь смех. — Надо же, всё-таки обошла! Один ноль — в твою пользу!
А главное, даже не старалась.
— Мне просто сегодня феноменально везёт, — напоминаю. — Целиком мой день.
Пока бежим по проходу на свои места — Лео впереди с моими босоножками, я за ним — неуёмное веселье выкручивает мой мозг и душит гигантской, растущей из самой глубины души радостью. И эта радость, кажется, не имеет никакого отношения к… происходящему.
Глава двадцать шестая. Прощальный поцелуй
«Никогда не знаешь, по какому сценарию пойдёт твоя жизнь.»
Я
Zedd — Daisy (ft. Julia Michaels) + Illusion (ft. Echosmith)
Velvet Moon — Hush You
Когда он улыбается, на его щеке появляется ямочка. Когда он улыбается действительно широко и от души, в его улыбке, кажется, можно спрятаться от дождя, снега, ветра. И от ветра с дождём и снегом тоже.
С трудом верится, но мы спускаемся по телетрапу на Канадскую землю, держась за руки. Лео тащит на плече свою сумку и мои сиреневые в целости и сохранности босоножки. И мы всё ещё время от времени перекатываем остатки смеха, передавая эстафету друг другу.
— Лео, ты не говорил, куда летишь, — вдруг вспоминаю.
— В смысле?
— Ну, из какого ты города?
— Из Ванкувера.
— О Боже… поверить не могу! Нет, этот день точно добьёт меня. Значит, мы попутчики ещё минимум на семь часов? — едва ли не подпрыгиваю до потолка от счастья.
— Это вряд ли. Из Торонто я лечу в Реджайну.
— Как в Реджайну?! Зачем?
Даже притормаживаю от неожиданности.
— Работать. На пару недель. Потом домой — давно не был, кстати, дома. Почти полгода.
Я не пытаюсь скрывать разочарование — зачем? Только не с ним.
— Выше нос! — легонько касается пальцем кончика. — Сейчас ещё выпьем нормального крепкого кофе в Хортонсе, пончиков поедим. Как тебе идея? Нужно же нам протрезветь. Во сколько у тебя посадка?
— Через два часа.
— У меня через час — времени вагон.
Крепкий кофе помогает вернуть ясность мысли — Лео был прав. И забытый за месяц вкус пончиков значительно улучшает настроение. Но минуте на двадцатой мы оба застываем в немом созерцании друг друга. Расставание — оно неизбежно, как ни крути.
Лео уже раз десять привычно быстрым движением проверил телефон. За время девятичасового перелёта у него были пропущенные звонки, но судя по выражению его лица, когда просматривал список, ни один из них не оказался тем, которого он так ждёт.
— Ты не рассказала главного.
— Чего же?
— Как тебе удалось вырваться с улицы?
— Приготовься к разочарованию. Это не совсем я. Мне помогли. Женщина — Мэри — журналист, она снимала сюжет о бомжах Хастингс стрит. Была у нас такая, не от мира сего — Рыжая Рая, дитя улиц. Ну вот, я сидела в своей палатке и даже не думала давать никаких интервью, как ты и сам наверняка догадываешься, как вдруг услышала, что именно она треплет. А трепала она, что не может жить в четырёх стенах. Что государство несколько раз обеспечивало её жильём, но она чувствовала себя затворницей и снова сбегала на улицу. Меня это взбесило! Да, такие, как она, неформалы — уличные романтики — безусловно среди нас были, но тех, кто оказался на улице не по своей воле — больше. Подавляющее большинство! А из её самодовольных речей выходило так, словно извечная армия бомжей Хастингс стрит — это наш выбор. Короче, я вышла и рассказала свою историю. В подробностях. В глазах Мэри были слёзы. Меня показали по всем каналам, но помогло мне не это. В тот же вечер, вечер поворотной точки в моей жизни, Мэри рассказала мне о вечерних курсах Продолженного обучения. Оказалось, что школу можно закончить, занимаясь по вечерам. На тех курсах было очень много иммигрантов, и я просто офигела от той помощи, которую им оказывало государство не только в материальном плане, но и в консультационном. Именно там я узнала, что абсолютно любой канадец, даже самый нищий, даже бомж, может выучиться и получить любую профессию в кредит от государства. Кредит на время учёбы беспроцентный, но как только ты заканчиваешь программу, тебе даётся ещё полгода на поиск работы и только потом включается процент. Это было решение, цель, свет в оконце. Я собралась и пошла к ней. Дошла, как ты знаешь, только сейчас.
— Я потрясён. Я восхищён и очарован! Тебе обязательно нужно с ней связаться.
— Поблагодарить?
— Не только. Сейчас — самое время для второго интервью, которое станет светом в оконце для тысяч, Лея. Ты уникум. Ты Человечище, Бетельгейзе!
— Думаешь?
— Уверен. Абсолютно точно уверен.
Ему уже пора, но перед тем, как улететь, Лео предлагает проводить меня до моего выхода на посадку.
Velvet Moon — Call The Reinforcements
Идём мы медленно, не торопясь, хотя время должно уже его поджимать, а когда приходим — продолжаем стоять друг напротив друга. Он не хочет уходить, я это чувствую. Но в глазах его — сожаления.
— Я знала! Знала же!
— Что именно?
— Что это будет… вот так. У хорошего всегда наступает конец!
— Но и у плохого тоже…
— У хорошего быстрее, — спорю и упираюсь лбом в его плечо, он обнимает, обеими руками прижимает к себе, уложив подбородок на мою макушку.
Похмелье улетучилось, но степень близости между нами, родившаяся за эти девять часов, никуда не делась.
Сказать или не сказать? Я же всё равно больше его не увижу. Никогда.
— Ты лучше всех…
— Прям так уж и лучше?
Его смех тихий, но душевный и какой-то настолько глубинный, окутывающий теплом, что в совокупности с предшествующей мыслью о «никогда», жутко слёзовыдавительный.
— Лучший, — повторяю. — Уровень «Бог».
Чёртовы минуты, как снежинки в апреле. Тают. Я знаю, что ему пора… но пальцы не разжимаются.
— Сколько тебе на самом деле лет, скажи напоследок, а?
— Угадай! — смеётся.
— Тридцать пять? Шесть?.. Семь?!
— Сорок три, Лея, — выдыхает с грустинкой.
— О… Матерь Божья…
— Да, для тебя я старик, Бетельгейзе.