1918 год: Расстрелянное лето
Часть 29 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Извините великодушно старика. Черт попутал, – он прищурил глаза, с минуту пристально вглядывался в меня, потом сказал: – Не полицейский и в жандармах не служили. Значит, бывший офицер. Войну прошли. Лицо равнодушное, а глаза холодные. Вот только непонятно, где служили. Уж больно вы прытки и сноровисты.
– Какая разница. Поговорить надо.
– Можно и поговорить, – усмехнулся старый еврей. – Только для начала мне хотелось бы знать, кто направил вас ко мне?
– Извините, но не могу сказать. Слово дал.
– Почему-то я так и подумал. Так какое дело привело вас ко мне?
Я вытащил из кармана с десяток монет, которые взял из коллекции, и разложил их на прилавке. Стоило хозяину лавки их увидеть, как его глаза сразу загорелись. Нащупав и достав из-под прилавка лупу, хозяин лавки, больше не обращая на меня внимания, стал изучать древние монеты. Прошло минут пять, когда я уже хотел напомнить о себе, как вдруг прозвучал дверной колокольчик, и мы с антикваром мгновенно подняли головы, чтобы увидеть на пороге открывшейся двери молодую женщину. Это была… Катя. Увидев меня, она на секунду замерла в растерянности, но затем прошла вперед и остановилась в шаге от меня. Не успел старик Абрам открыть рот, как я сказал:
– А еще говорят, что Москва большой город.
– Вот уж никак не ожидала вас когда-нибудь снова увидеть, – оправившись от растерянности, несколько резко ответила мне Катя.
– В свое оправдание могу сказать, что слово свое держу и вас не преследую. Скорее уж вы меня.
Молодая женщина отвечать мне не стала, а перевела взгляд на антиквара:
– Здравствуйте. Мне посоветовали обратиться к вам.
– Здравствуйте, сударыня. Могу я узнать, кто вам дал подобный совет?
– Хозяин ломбарда на Никитинской улице. Семен Кувардин.
– Ах, Сема! Как же, знаю-знаю. Так чем я могу вам помочь, сударыня? – поинтересовался Абрам Моисеевич.
– Вы не могли бы оценить… – тут она достала из сумочки футляр, обшитый черным бархатом, и положила его на прилавок, – вот это.
– Одну минуточку, милостивая сударыня, и я вами займусь, – хозяин лавки повернулся ко мне. – Мне интересно ваше предложение, молодой человек, поэтому прошу вас, посидите какое-то время вон в том кресле.
Медленно, по одной, я собрал с прилавка монеты, ссыпал их в карман и пошел в глубину магазина, к креслу, стоявшему среди остальной антикварной мебели. Разглядывая старинные вещицы, время от времени я бросал взгляды на точеную фигурку женщины.
В чем заключается ее горе, мне было неизвестно, но то, что она отчаянно нуждается в деньгах, было очевидно. Я мог себе в этом признаться: она мне нравилась и как женщина, и как сильный духом человек.
– Этого мало! – неожиданно донесся до меня ее вскрик. – Это только половина суммы настоящей стоимости!
– Вам никто больше не даст, сударыня! Время не то! – вслед за ней повысил голос старый еврей.
Ответом стало громкое всхлипывание. Катя поднесла платок к глазам. Я поднялся с кресла, подошел к прилавку. Старик переминался с ноги на ногу за своим прилавком, приговаривая:
– Не надо, голубушка. Не надо плакать.
Слегка обняв молодую женщину за плечи, я осторожно притянул ее к себе, и она словно ожидала этого, прильнула к моей груди, не отрывая рук от своего заплаканного лица.
– Не надо, хорошая моя, плакать. Все будет хорошо. Обещаю. Все будет хорошо, – тихо приговаривал я, одновременно гладя ее по спине рукой.
Спустя несколько минут, когда она перестала вздрагивать, а всхлипы почти прекратились, я отстранил Катю от себя, потом достал из кармана сухой носовой платок.
– Успокоились? Вот и хорошо. Возьмите сухой носовой платок, он совершенно чистый, и приведите себя в порядок, а я пока улажу свои дела. И знаете что, вы пока посидите в том кресле. Уверяю вас, оно очень удобное.
Молодая женщина растерянно посмотрела на меня, но не стала проявлять свой характер, взяла платок, отошла и села в кресло. Как только она устроилась, я тихо сказал:
– Абрам Моисеевич, у меня есть немного таких вещей, как этот гарнитур.
При этом я ткнул пальцем в открытый футляр, так и оставшийся лежать на прилавке.
– А монеты… Это все, что вы мне можете предложить?
– Не волнуйтесь. Там большая коллекция. Даже навскидку – там не менее трехсот монет.
– Это коллекция Барницкого?
– Понятия не имею. Знаю только одно: у тех господ, у которых я взял эти монеты, нет ни вкуса, ни чести, ни совести, и уж тем более нет каталога со стоимостью коллекции и фамилией владельца.
– Даже так? – несколько удивленно посмотрел на меня хозяин лавки. – Приносите. Думаю, мы договоримся.
– Договоримся. Хм. Это довольно расплывчато, не правда ли? Мне надо знать прямо сейчас: вы дадите честную цену, или мне не теряя времени, поискать других покупателей?
– Я вам дам лучшую цену в этом городе. Никто не даст больше меня. Даю вам свое честное слово. Вас это устраивает?
– Мне сказали, что на ваше слово можно положиться. Приду часам к десяти, – сказал я, затем подойдя к сидевшей Кате, подал ей забытый футляр с драгоценностями, затем руку. – Идемте, Екатерина Михайловна.
Попрощавшись с хозяином лавки, мы вышли на улицу.
– Мне очень стыдно перед вами, – сказал молодая женщина, не успев сделать и десяти шагов. – Простите меня, пожалуйста. Последние дни я словно сама не своя.
– Ничего, с кем не бывает. Сколько вам нужно денег?
Катя резко покраснела, какое-то время молчала, нервно перебирая пальцами ручки сумочки, потом тихо ответила:
– Семьдесят пять тысяч рублей. Двадцать пять тысяч я набрала.
– Приличная сумма. Когда нужны?
– Завтра. На крайний случай – послезавтра. Причем с самого утра, и никак не позже.
– Пятьдесят тысяч я вам железно обещаю, насчет остальной суммы… Тут как получится.
– Вы же не часовщик?
– Нет. Разрешите представиться. Василий Иванович Чапаевский, – сымпровизировал я, не желая открывать свою настоящую фамилию.
– Могла бы догадаться, но я все это время была слишком занята своим горем. Екатерина Михайловна Долматова.
– Екатерина Михайловна, теперь давайте сделаем так. Я отвезу вас домой, а завтра мы с вами встретимся. Вот только когда? – я задумался, глядя на посветлевшее лицо молодой женщины, которая избавилась от груза забот, перевалив их на мужские плечи. – Хм. Не знаю, поэтому сделаем так: ждите меня дома.
На следующее утро я приехал с Воскобойниковым к лавке старого антиквара. Про встречу с Катей я ему рассказывать не стал, так как его это не касалось. Приехали за час до назначенного времени. Сели в трактире, сделали заказ и стали наблюдать за улицей и лавкой антиквара. Мы видели, как приехал старик, рассчитался и отпустил извозчика. Открыл магазин, вошел.
– Интересно, куда это наш старый еврей прямо с утра ездил?
Вопрос был чисто риторический, поэтому я пропустил его мимо ушей. Еще спустя полчаса, в назначенное время, я вошел в лавку с двумя раздувшимися саквояжами в руках. Иван Николаевич остался на улице страховать меня. Закрыв дверь, поздоровался с хозяином лавки и сразу спросил:
– Дверь на замок?
– Обязательно, – последовал ответ. – И табличку повесьте, чтобы не беспокоили. Дело у нас серьезное, а значит, не терпит никакой спешки.
За прилавком у него было помещение наподобие склада, как мне объяснил хозяин, и кабинет, где он вел бухгалтерию и лежали документы. Абрам Моисеевич привел меня в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинув в сторону папки с бумагами, после чего я стал выкладывать перед ним то, что мы отобрали с Воскобойниковым. Одни предметы антиквар осматривал так, на глазок, для других использовал лупу, искал клейма и пробы. Особенно внимательно он отнесся к монетам, но, к моему удивлению, не стал высыпать их все, а только достал из каждого мешочка по десятку монет и какое-то время внимательно их исследовал, потом поднял голову и спросил:
– Монеты здесь все?
– Все, что у меня были.
Какое-то время хозяин кабинета думал, шевеля губами и глядя куда-то в пространство, потом словно очнулся, посмотрел на меня и медленно, словно взвешивая каждое свое слово, сказал:
– Я дам четыреста… шестьдесят тысяч… за все.
– Мало. Меня предупредили, что вы имеете привычку в самом начале торгов сбивать цену на двадцать – двадцать пять процентов. К тому же хотелось бы спросить: у вас, у евреев, совсем не осталось чувства благодарности? Что ни говори, а я вам вчера помог.
Антиквар сначала закатил глаза, потом почмокал, пожевал губами и только затем произнес:
– Ладно. Пятьсот двадцать тысяч. Но это окончательная цена, больше не подвинусь ни на одну копейку.
– Хорошо. Нужны золотые царские десятки, американские доллары или английские фунты и триста тысяч рублей.
– М-м-м. Рубли у меня есть прямо сейчас. С остальным будем сейчас разбираться. Садитесь, молодой человек, в ногах правды нет.
Спустя час я вышел из лавки уже с одним саквояжем и с одним неожиданным и интересным предложением от антиквара. Стоило мне завернуть за угол, как меня догнал Воскобойников. Узнав цену, укоризненно покачал головой, но при этом вид у него был довольный. Взяв извозчика, мы отвезли деньги к Воскобойникову домой, где я отдал ему двести тысяч рублей и остальную его долю в валюте. Взяв деньги для Кати, я поймал любопытный взгляд бывшего агента.
– Когда ждать?
– Не знаю, но приду, скорее всего, скоро.
Не успел извозчик натянуть вожжи, останавливая лошадь, как двери особняка распахнулись, и из дома выбежала Катя. Я только успел сказать извозчику: «Подожди», – как молодая женщина подбежала ко мне. На ее красивом лице отразились сразу волнение и надежда.
– Здравствуйте, Екатерина Михайловна. Не волнуйтесь, я принес нужную вам сумму. Держите.
– Василий Иванович, – молодая женщина приняла завернутую в газету пачку денег и прямо засветилась от счастья. – Не знаю даже, как вас благодарить! Вы просто спасли меня! Вы не просто…
– Поблагодарили и хватит. К тому же вам надо спешить, если я не ошибаюсь.
– Погодите! Василий Иванович, вы благородный человек и поэтому должны знать, на что пойдут эти деньги. Они нужны мне для освобождения моего мужа и отца из тюрьмы, – Катя замерла, ожидая моей реакции на ее слова.
Мне нескольких секунд хватило, чтобы оценить и проанализировать ее откровение. Первое, что мне пришло в голову, так это то, что ее разводят какие-то мошенники. Второй вариант был самый грустный: чекисты устроили ловушку. Третий, жизненный: большевистский начальник при тюрьме построил на этом свой бизнес.
– Вы уверены, что люди, к которым вы обратились, вам помогут? Извините, Екатерина Михайловна, что высказываю свое недоверие, но время сейчас нехорошее. Сейчас столько дерьма всплыло… Извините меня за выражение, но по-другому не скажешь. Может, я лезу не в свое дело, но все равно хочу спросить: зачем вы сами занялись этим делом? Неужели не нашлось у вашего мужа здесь друзей, которые могли бы взять это на себя?
– Какая разница. Поговорить надо.
– Можно и поговорить, – усмехнулся старый еврей. – Только для начала мне хотелось бы знать, кто направил вас ко мне?
– Извините, но не могу сказать. Слово дал.
– Почему-то я так и подумал. Так какое дело привело вас ко мне?
Я вытащил из кармана с десяток монет, которые взял из коллекции, и разложил их на прилавке. Стоило хозяину лавки их увидеть, как его глаза сразу загорелись. Нащупав и достав из-под прилавка лупу, хозяин лавки, больше не обращая на меня внимания, стал изучать древние монеты. Прошло минут пять, когда я уже хотел напомнить о себе, как вдруг прозвучал дверной колокольчик, и мы с антикваром мгновенно подняли головы, чтобы увидеть на пороге открывшейся двери молодую женщину. Это была… Катя. Увидев меня, она на секунду замерла в растерянности, но затем прошла вперед и остановилась в шаге от меня. Не успел старик Абрам открыть рот, как я сказал:
– А еще говорят, что Москва большой город.
– Вот уж никак не ожидала вас когда-нибудь снова увидеть, – оправившись от растерянности, несколько резко ответила мне Катя.
– В свое оправдание могу сказать, что слово свое держу и вас не преследую. Скорее уж вы меня.
Молодая женщина отвечать мне не стала, а перевела взгляд на антиквара:
– Здравствуйте. Мне посоветовали обратиться к вам.
– Здравствуйте, сударыня. Могу я узнать, кто вам дал подобный совет?
– Хозяин ломбарда на Никитинской улице. Семен Кувардин.
– Ах, Сема! Как же, знаю-знаю. Так чем я могу вам помочь, сударыня? – поинтересовался Абрам Моисеевич.
– Вы не могли бы оценить… – тут она достала из сумочки футляр, обшитый черным бархатом, и положила его на прилавок, – вот это.
– Одну минуточку, милостивая сударыня, и я вами займусь, – хозяин лавки повернулся ко мне. – Мне интересно ваше предложение, молодой человек, поэтому прошу вас, посидите какое-то время вон в том кресле.
Медленно, по одной, я собрал с прилавка монеты, ссыпал их в карман и пошел в глубину магазина, к креслу, стоявшему среди остальной антикварной мебели. Разглядывая старинные вещицы, время от времени я бросал взгляды на точеную фигурку женщины.
В чем заключается ее горе, мне было неизвестно, но то, что она отчаянно нуждается в деньгах, было очевидно. Я мог себе в этом признаться: она мне нравилась и как женщина, и как сильный духом человек.
– Этого мало! – неожиданно донесся до меня ее вскрик. – Это только половина суммы настоящей стоимости!
– Вам никто больше не даст, сударыня! Время не то! – вслед за ней повысил голос старый еврей.
Ответом стало громкое всхлипывание. Катя поднесла платок к глазам. Я поднялся с кресла, подошел к прилавку. Старик переминался с ноги на ногу за своим прилавком, приговаривая:
– Не надо, голубушка. Не надо плакать.
Слегка обняв молодую женщину за плечи, я осторожно притянул ее к себе, и она словно ожидала этого, прильнула к моей груди, не отрывая рук от своего заплаканного лица.
– Не надо, хорошая моя, плакать. Все будет хорошо. Обещаю. Все будет хорошо, – тихо приговаривал я, одновременно гладя ее по спине рукой.
Спустя несколько минут, когда она перестала вздрагивать, а всхлипы почти прекратились, я отстранил Катю от себя, потом достал из кармана сухой носовой платок.
– Успокоились? Вот и хорошо. Возьмите сухой носовой платок, он совершенно чистый, и приведите себя в порядок, а я пока улажу свои дела. И знаете что, вы пока посидите в том кресле. Уверяю вас, оно очень удобное.
Молодая женщина растерянно посмотрела на меня, но не стала проявлять свой характер, взяла платок, отошла и села в кресло. Как только она устроилась, я тихо сказал:
– Абрам Моисеевич, у меня есть немного таких вещей, как этот гарнитур.
При этом я ткнул пальцем в открытый футляр, так и оставшийся лежать на прилавке.
– А монеты… Это все, что вы мне можете предложить?
– Не волнуйтесь. Там большая коллекция. Даже навскидку – там не менее трехсот монет.
– Это коллекция Барницкого?
– Понятия не имею. Знаю только одно: у тех господ, у которых я взял эти монеты, нет ни вкуса, ни чести, ни совести, и уж тем более нет каталога со стоимостью коллекции и фамилией владельца.
– Даже так? – несколько удивленно посмотрел на меня хозяин лавки. – Приносите. Думаю, мы договоримся.
– Договоримся. Хм. Это довольно расплывчато, не правда ли? Мне надо знать прямо сейчас: вы дадите честную цену, или мне не теряя времени, поискать других покупателей?
– Я вам дам лучшую цену в этом городе. Никто не даст больше меня. Даю вам свое честное слово. Вас это устраивает?
– Мне сказали, что на ваше слово можно положиться. Приду часам к десяти, – сказал я, затем подойдя к сидевшей Кате, подал ей забытый футляр с драгоценностями, затем руку. – Идемте, Екатерина Михайловна.
Попрощавшись с хозяином лавки, мы вышли на улицу.
– Мне очень стыдно перед вами, – сказал молодая женщина, не успев сделать и десяти шагов. – Простите меня, пожалуйста. Последние дни я словно сама не своя.
– Ничего, с кем не бывает. Сколько вам нужно денег?
Катя резко покраснела, какое-то время молчала, нервно перебирая пальцами ручки сумочки, потом тихо ответила:
– Семьдесят пять тысяч рублей. Двадцать пять тысяч я набрала.
– Приличная сумма. Когда нужны?
– Завтра. На крайний случай – послезавтра. Причем с самого утра, и никак не позже.
– Пятьдесят тысяч я вам железно обещаю, насчет остальной суммы… Тут как получится.
– Вы же не часовщик?
– Нет. Разрешите представиться. Василий Иванович Чапаевский, – сымпровизировал я, не желая открывать свою настоящую фамилию.
– Могла бы догадаться, но я все это время была слишком занята своим горем. Екатерина Михайловна Долматова.
– Екатерина Михайловна, теперь давайте сделаем так. Я отвезу вас домой, а завтра мы с вами встретимся. Вот только когда? – я задумался, глядя на посветлевшее лицо молодой женщины, которая избавилась от груза забот, перевалив их на мужские плечи. – Хм. Не знаю, поэтому сделаем так: ждите меня дома.
На следующее утро я приехал с Воскобойниковым к лавке старого антиквара. Про встречу с Катей я ему рассказывать не стал, так как его это не касалось. Приехали за час до назначенного времени. Сели в трактире, сделали заказ и стали наблюдать за улицей и лавкой антиквара. Мы видели, как приехал старик, рассчитался и отпустил извозчика. Открыл магазин, вошел.
– Интересно, куда это наш старый еврей прямо с утра ездил?
Вопрос был чисто риторический, поэтому я пропустил его мимо ушей. Еще спустя полчаса, в назначенное время, я вошел в лавку с двумя раздувшимися саквояжами в руках. Иван Николаевич остался на улице страховать меня. Закрыв дверь, поздоровался с хозяином лавки и сразу спросил:
– Дверь на замок?
– Обязательно, – последовал ответ. – И табличку повесьте, чтобы не беспокоили. Дело у нас серьезное, а значит, не терпит никакой спешки.
За прилавком у него было помещение наподобие склада, как мне объяснил хозяин, и кабинет, где он вел бухгалтерию и лежали документы. Абрам Моисеевич привел меня в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинув в сторону папки с бумагами, после чего я стал выкладывать перед ним то, что мы отобрали с Воскобойниковым. Одни предметы антиквар осматривал так, на глазок, для других использовал лупу, искал клейма и пробы. Особенно внимательно он отнесся к монетам, но, к моему удивлению, не стал высыпать их все, а только достал из каждого мешочка по десятку монет и какое-то время внимательно их исследовал, потом поднял голову и спросил:
– Монеты здесь все?
– Все, что у меня были.
Какое-то время хозяин кабинета думал, шевеля губами и глядя куда-то в пространство, потом словно очнулся, посмотрел на меня и медленно, словно взвешивая каждое свое слово, сказал:
– Я дам четыреста… шестьдесят тысяч… за все.
– Мало. Меня предупредили, что вы имеете привычку в самом начале торгов сбивать цену на двадцать – двадцать пять процентов. К тому же хотелось бы спросить: у вас, у евреев, совсем не осталось чувства благодарности? Что ни говори, а я вам вчера помог.
Антиквар сначала закатил глаза, потом почмокал, пожевал губами и только затем произнес:
– Ладно. Пятьсот двадцать тысяч. Но это окончательная цена, больше не подвинусь ни на одну копейку.
– Хорошо. Нужны золотые царские десятки, американские доллары или английские фунты и триста тысяч рублей.
– М-м-м. Рубли у меня есть прямо сейчас. С остальным будем сейчас разбираться. Садитесь, молодой человек, в ногах правды нет.
Спустя час я вышел из лавки уже с одним саквояжем и с одним неожиданным и интересным предложением от антиквара. Стоило мне завернуть за угол, как меня догнал Воскобойников. Узнав цену, укоризненно покачал головой, но при этом вид у него был довольный. Взяв извозчика, мы отвезли деньги к Воскобойникову домой, где я отдал ему двести тысяч рублей и остальную его долю в валюте. Взяв деньги для Кати, я поймал любопытный взгляд бывшего агента.
– Когда ждать?
– Не знаю, но приду, скорее всего, скоро.
Не успел извозчик натянуть вожжи, останавливая лошадь, как двери особняка распахнулись, и из дома выбежала Катя. Я только успел сказать извозчику: «Подожди», – как молодая женщина подбежала ко мне. На ее красивом лице отразились сразу волнение и надежда.
– Здравствуйте, Екатерина Михайловна. Не волнуйтесь, я принес нужную вам сумму. Держите.
– Василий Иванович, – молодая женщина приняла завернутую в газету пачку денег и прямо засветилась от счастья. – Не знаю даже, как вас благодарить! Вы просто спасли меня! Вы не просто…
– Поблагодарили и хватит. К тому же вам надо спешить, если я не ошибаюсь.
– Погодите! Василий Иванович, вы благородный человек и поэтому должны знать, на что пойдут эти деньги. Они нужны мне для освобождения моего мужа и отца из тюрьмы, – Катя замерла, ожидая моей реакции на ее слова.
Мне нескольких секунд хватило, чтобы оценить и проанализировать ее откровение. Первое, что мне пришло в голову, так это то, что ее разводят какие-то мошенники. Второй вариант был самый грустный: чекисты устроили ловушку. Третий, жизненный: большевистский начальник при тюрьме построил на этом свой бизнес.
– Вы уверены, что люди, к которым вы обратились, вам помогут? Извините, Екатерина Михайловна, что высказываю свое недоверие, но время сейчас нехорошее. Сейчас столько дерьма всплыло… Извините меня за выражение, но по-другому не скажешь. Может, я лезу не в свое дело, но все равно хочу спросить: зачем вы сами занялись этим делом? Неужели не нашлось у вашего мужа здесь друзей, которые могли бы взять это на себя?