1918 год: Расстрелянное лето

– Поезд уходит завтра в одиннадцать, – тут он криво усмехнулся и добавил: – Вернее, где-то в это время. Сегодня утром я говорил с Кирпичниковым. Он клятвенно обещал, что найдет для вас место. Двое суток, и вы в Златоглавой. Завтра, вместе с вами, подойдем на станцию, и я вас с ним познакомлю. Вы вчера поздно вернулись, так я вас не стал будить утром, сам пошел.

– Спасибо. Тут на ваш рынок зашел. Купил немного продуктов себе в дорогу.

Пожилой еврей какое-то время смотрел на меня, а потом сказал:

– Знаете, Вадим, вы мне очень помогли. Я лежал, как тот камень в ручье. Его обтекает вода, а он лежит. Вы сдвинули меня с места. Нельзя оставаться со своим горем наедине. Оно плохой спутник в жизни. Я к чему это говорю: мне Иван обещал помочь с работой…



На следующий день, за два часа до отхода поезда, мы отправились на вокзал. Причем шли не по центральным улицам, а переулками и дворами. То, что я не походил на влюбленного молодого человека, который как можно скорее хочет встретиться с возлюбленной, это было видно, но мне казалось, что постоянно пьяный Бронштейн, замкнутый на свое горе, этого просто не заметит, как и не обратит внимания на мои постоянные отлучки. Только я в своих предположениях оказался не прав; он если не знал, то догадывался о том, что я не тот, за кого себя выдаю. Об этом говорил его выбор нашего пути, да и подошли мы к железной дороге не со стороны вокзала, а со стороны депо. Несколько раз с ним уважительно здоровались железнодорожники, которых мы встретили по пути, что говорило об их определенном отношении к бывшему помощнику начальника станции. У одного из них, путевого обходчика, он узнал, на каком пути стоит нужный нам состав, а еще спустя десять минут состоялась наша встреча с проводником. Тот стоял возле синего вагона, посредине которого было длинное и неровное пятно серой краски. Стоило мне обратить на это внимание, как Фима объяснил, что раньше там был нарисован герб Российской империи и символика Министерства путей сообщения.

Павел Кирпичников своим внешним видом представлял собой вариант русской народной сказки – колобка. Невысокого роста, с круглой физиономией, пивным животиком и воровато-хитрыми глазами жулика.

– Так это вас надо пристроить? – уточнил он после короткого знакомства.

– Меня.

– Добре. Идемте.

Коротко попрощавшись со старым евреем, я зашагал по рельсам за проводником. Подойдя к еще формировавшемуся составу, Кирпичников открыл мне дверь вагона универсальным ключом с другой стороны, а затем, несмотря на небольшой рост и вес довольно ловко забрался в вагон. Пропустив меня вперед, он так же быстро закрыл вагонную дверь, после чего провел в служебное купе. Закрыл дверь, затем повернувшись ко мне, сказал:

– Платите, как договаривались.

Я достал золотую монету и вложил ее в протянутую руку. Он внимательно осмотрел ее, затем одобрительно кивнул, затем достав из кармана мятый платок, бережно завернул в него царскую десятку, засунул во внутренний карман железнодорожной форменной куртки со споротыми знаками различия.

– Вот и добре. Теперь сидите здесь. На всякий случай я вас закрою, – он достал часы-луковицу из бокового кармана, щелкнул крышкой. – Состав подадут к перрону где-то через… тридцать-сорок минут. Все, я пошел.

Он открыл дверь купе и только переступил порог, как вдруг развернулся и спросил:

– Как у вас с продуктами? Сразу говорю, кормить я вас не собираюсь.

– Все есть. И закусить, и выпить, – я придал лицу залихватское выражение, при этом щелкнув пальцем по горлу.

Лицо проводника расплылось в довольной улыбке:

– Це добре.

Проводнику я не верил, впрочем, как и любому другому человеку, но моя интуиция молчала, да и само поведение говорило о проводнике, как о хитром и жадном человеке. Бронштейн то же самое сказал, что жадный он выше меры, а вот подлости за ним не замечалось, а знал он того без малого десяток лет. Проверив оба пистолета, кольт и люгер, я дождался, когда поезд подойдет к перрону, и от нечего делать стал смотреть в небольшую щель между окном и занавеской. Люди бегали, суетились, кричали, пытаясь первыми прорваться в вагоны и занять места. Среди них шли, словно волноломы, разрезая набегавшие волны, усиленные чекистами патрули. Даже в том ограниченном пространстве, что давала узкая щель, мне удалось увидеть две вооруженные группы бойцов под командованием сотрудников ЧК.

Вдруг в толпе неожиданно раздались негодующие крики и злой мат, и сначала я не понял, что там произошло, но в следующее мгновение за людьми раздался рев мотора, толпа раздалась, и моим глазам предстал выехавший на перрон грузовик, с которого спрыгнуло четверо чекистов. У троих висели за плечами короткие кавалерийские карабины, а на ремнях револьверы в кобуре. Четвертый, старший из них, был вооружен только маузером, висевшим у него на ремешке в деревянной кобуре. Все четверо стали так, чтобы не подпускать толпу к грузовику, грозно окрикивая тех, кто приближался слишком близко. Прошло еще немного времени, и к машине подбежало несколько бойцов, которые стали сгружать из кузова большие деревянные ящики, а затем уносить их в вагон. Не успел грузовик отъехать, как к вагону подошла группа из пяти человек, которых провожало местное начальство. Все они гордо и величаво проследовали по перрону, оживленно говоря между собой и не замечая никого вокруг. Тут я вспомнил, как Фима упоминал о московской комиссии или инспекции. Двое из москвичей были в цивильной одежде, а трое в гимнастерках и кожаных фуражках с красными звездочками. После пяти минут оживленного разговора и похлопывания по плечам они, наконец, распрощались. За отъезжающими москвичами сразу двинулись носильщики с объемистыми чемоданами и баулами. Последними ушли в вагон, вслед за ними, четверо чекистов. На вокзале остались только провожающие. Ударил вокзальный колокол, ему ответил гудок паровоза. Состав дернулся, лязгнули сцепки вагонов, и перрон медленно поплыл назад.

«Поехали наконец», – удовлетворенно подумал я.

Спустя полчаса пришел проводник с недовольным и мокрым от пота лицом. Тщательно закрыв дверь, сел рядом со мной. С минуту молчал, потом начал зло и матерно ругаться. Послушав его немного, понял, что так расстроило Павлушу. Оказывается, его определили проводником на два вагона. Наш и тот, где ехала московская комиссия.

– Ох, и намучаюсь я с ними. Отнеси! Принеси! Ишь, барины московские!

– Почему московские? – сделав простое лицо, поинтересовался я.

– Это какая-то инспекция из Москвы! Будь она неладна! Ладно, не бери в голову! Давай немного перекусим, пока время есть, – при этом проводник пытливо посмотрел на меня: выставит «заяц» угощение ему или нет?

Я оправдал его надежды. Без долгих разговоров залез в вещевой мешок и достал половину буханки хлеба, лук, сало и вареные яйца, последней на столик встала бутылка с самогонкой. Кирпичников судорожно сглотнул и протянул к ней руку, но сразу отдернул и недовольно сказал:

– Не сейчас. Эти баре, не ровен час, вызовут. Подождем, пусть москвичи нажрутся, вот тогда и мы можем себе позволить.

– Что, уже пьют?

– Да еще как! В три горла, мать их!

Быстро перекусив, проводник убежал. День выдался нервный и суетливый, причем не только у проводника, но и у меня. В нашем вагоне ехали несколько семей с детьми, которые то и дело носились по коридору взад-вперед с криками и воплями, да и пассажиры то и дело стучали в купе. Когда Кирпичников наконец появился, то уже был в хорошем подпитии. Сказал, что комиссары угостили. Наплевав на конспирацию, он попросил меня постоять в коридоре пару часиков, так как он устал и немного вздремнет.

– Если что, сразу буди!

Не успел я перешагнуть порог купе, как в спину ударил мощный храп. Выйдя в коридор, встал у окна и стал смотреть на проплывающие мимо меня пейзажи. Судя по длинным теням, было уже где-то восемь-девять часов вечера. Неожиданно громко хлопнула дверь, и со стороны комиссарского вагона появились две пошатывающиеся фигуры. Один тип был из московской комиссии, а другой был чекистом, который, судя по всему, сопровождал его в качестве телохранителя. Винтовки у него сейчас не было, только кобура на поясе. Сейчас он шел впереди своего хозяина. Они прошли больше половины вагона, как дверь купе рядом со мной неожиданно раскрылась и оттуда вышла девушка. Заметив замасливавшиеся глаза комиссара при виде легкой женской фигурки, я уже знал, что сейчас произойдет.

– Катя, я быстро, – сказала кому-то в купе девушка, закрыла дверь, повернулась и оказалась нос к носу с пьяным комиссаром.

Она хотела пройти мимо, но ее не пропустили.

– Какой цветочек! А, Вася?! – обратился он к своему телохранителю. – Девушка, вы просто обязаны скрасить нашу сугубо мужскую компанию.

– Вы пьяны. Уберите руки и пропустите меня! – сердито и громко заявила девушка, отталкивая наглеца. – Я сейчас своего жениха позову.

Показной лоск тут же слетел с комиссара.


– Не кобенься, дура. Тебя на всех хватит, и жениху останется. У нас государство народное, все общее, и бабы тоже. Да не дергайся ты, сучка!

При виде этой картины сразу всплыли некогда слышанные слова из песни Трофима: «Тушите свет, попёрло быдло кверху, как будто дрожжи бросили в дерьмо, Россия открывает путь к успеху крутому и отвязанному чмо…»

– Отпусти меня сейчас же, хам! – прижатая к стене девушка отворачивала лицо от пытавшегося поцеловать ее московского комиссара.

– Отпустите ее, – я повернулся к чекисту, стоявшему ко мне лицом.

– Не ваше дело, гражданин, а еще лучше, идите в свое купе, – при этом он многозначительным жестом положил руку на кобуру.

Мне не хотелось оставлять за собой след, но честь русского офицера требовала вступиться. Мозг за секунду обработал сложившуюся ситуацию и отдал приказ действовать, а уже в следующую секунду чекист хрипел, хватаясь руками за горло. Он еще стоял на ногах, но был уже мертв. Комиссар был настолько пьян и возбужден, что даже не успел адекватно среагировать на смерть своего телохранителя, так и ушел на тот свет с удивленными глазами. Бледная девушка с трясущимися губами, находясь в шоковом состоянии, перевела взгляд с лежащих на полу тел на меня.

– С ними… что?

– Очухаются. Быстро в купе.

Как только дверь за ней закрылась, я резко развернулся на месте. Так и есть. Мне не показался чужой взгляд. Через дверь в тамбур, со стороны состава, быстро вливались вооруженные люди. Два маузера, три револьвера, обрез. Движения резкие, напряжены. Бандиты. Идут на дело. Все это было прокручено в голове, как самый возможный вариант. Вот только он был не в мою пользу. Оружие находилось от меня в трех метрах, в купе, но до него еще добраться нужно.

«Стрелять так просто не будут, а нож под ребро запросто засадят. Прыгнуть в купе и закрыть дверь?»

Вот только здесь я опоздал, на меня смотрело два ствола. Причем взгляды обоих бандитов, стоявших впереди, говорили: дернешься – и ты труп! Дойдя до меня, они остановились. Один из них несколько секунд сверлил меня глазами-буравчиками, потом криво усмехнулся, я увидел, как дернулся на его щеке косой шрам, после чего он сказал:

– Лихой. Никогда ничего подобного не видел. Одними голыми руками. Кто такой?

– Пассажир.

– Ты мне понравился, пассажир, поэтому останешься жить, – сказав это, главарь прошел мимо меня, а дойдя до служебного купе, качнул стволом маузера на дверь. – Зуб!

Налетчик, шедший за ним, быстро открыл дверь служебного купе и спустя пару минут выволок сонного, полупьяного, ничего не понимающего Кирпичникова. Увидев оружие и уголовные рожи, тот побледнел и пробормотал:

– Чем могу помочь?

– Поможешь. Еще как поможешь. Вперед иди!

Последним из нашего вагона вышел бандит с револьвером, который все это время держал меня на прицеле. Не успела за ним закрыться дверь, как я одним прыжком оказался в купе, выхватив из тайника кольт, прислушался, и почти сразу до меня донеслись звуки выстрелов. Прекрасно понимая, что пассажиры, напуганные сверх меры творящимся в стране кровавым беспределом, услышав выстрелы, сейчас будут сидеть в своих купе, я оттащил трупы из коридора в тамбур, поближе к вагону комиссаров. После чего, держа наготове пистолет, стал ожидать прихода бандитов, если те все же надумают убрать меня как последнего свидетеля их налета. Двадцать минут прошло в напряженном ожидании, пока не стало понятно, что поезд замедляет скорость движения. Мне было известно со слов проводника, что до станции, где состав должен остановиться и пополнить запас угля и воды, оставалось еще около шести часов. Прошло еще минут десять, пока поезд окончательно не остановился. Быстро выглянул в открытое окно. Маленькая станция. Дом в два окошка, за которым виднелся сад в полтора десятка деревьев и огород, а перед ним на маленькой деревянной площадке стоял бледный, как мел, старичок-железнодорожник. Рядом, в нескольких шагах от него, банда сноровисто сгружала ящики и сундуки из вагона комиссаров, которые тут же укладывались на подводы и брички. Недалеко стоял коновод с полудюжиной лошадей под седлом, а вдоль поезда рассыпалось полтора десятка всадников, держа оружие наготове и поглядывая на окна поезда. Бандиты быстро закончили погрузку и вскочили на лошадей. Главарь вскинул руку с маузером над головой и выстрелил. Паровоз в ответ дал гудок, залязгав железом, тронулся и стал медленно набирать ход.

«Где Кирпичников?» – ответ на вопрос, который я задал самому себе, я знал, но все равно надо было проверить. Моя забота о проводнике, в первую очередь, была заботой о самом себе. Он был моим проездным билетом, а теперь у меня оставалась надежда только на липовое удостоверение сотрудника Царицынского ЧК. Вот только в связи с покушением на московскую комиссию шум поднимется большой, а значит, всех пассажиров ждет очень тщательная проверка, которую я вряд ли пройду. Именно поэтому я отправился посмотреть, что случилось с Кирпичниковым, хотя никаких иллюзий насчет его судьбы не питал. Зайдя в вагон, сразу насторожился, так как впереди кто-то надрывно стонал.

«Не добили. Странно».

Двери почти всех купе были открыты настежь. Быстро прошел вперед. Первые четыре купе были совершено пусты. Судя по царапинам и полосам, оставшимся на полу, здесь стоял груз, который везла комиссия. В одном из них вповалку лежало три трупа – два чекиста и проводник. Их просто забросили сюда, чтобы расчистить проход к двери. Все что мне было надо, я нашел. Развернувшись, уже собрался уходить, как вспомнил об универсальном ключе. Забрав его, заодно прошелся по карманам чекистов. Их уже обобрали бандиты, но, похоже, делали это небрежно или в спешке, так мне удалось нащупать в специально пришитом внутреннем кармане довольно ценную бумагу. Мандат, выписанный на помощника командира особого отряда Медведева Василия Федоровича, дающий особые полномочия, но особенно интересным в ней было то, что этот особый отряд находился в Москве. Вернувшись в свой вагон, я с некоторым удовлетворением отметил, что коридор чист, а купе закрыты. Никто не хотел умирать раньше времени только потому, что наступило время, когда человеческая жизнь ничего не стоила.

Рано утром, только начало рассветать, поезд подъехал к станции Скопино. Выйдя из купе, я открыл в тамбуре дверь, дождался, когда поезд снизит скорость, скинул мешок, потом спрыгнул сам. Вскочив на ноги, почистился, закинул мешок за плечо и пошел пешком в сторону вокзала. Обойдя узловую станцию кругом, я только подошел к ней со стороны поселка, как сразу заметил нездоровую суету в районе вокзала. Обогнав меня, на привокзальной площади затормозили легковой автомобиль и грузовик, из которого выскочило полтора десятка человек с винтовками, которые бегом кинулись к дверям вокзала. Следом за ними из легкового автомобиля вылезли три человека в фуражках и торопливо зашагали в сторону вокзала.

Уезжать я собирался этим поездом, только в другом вагоне, поэтому торопиться мне было некуда. Я не знал, что местные чекисты будут делать с вагоном, но пока будут проводить следствие и опрашивать пассажиров, пройдет немало времени. Для начала мне надо было где-то поесть, так как продукты, которые вез с собой, использовать мне пока не хотелось. Я прошелся взглядом вокруг себя. Несколько заколоченных досками киосков с наполовину стертыми названиями, которые говорили, что здесь когда-то торговали пирогами, шашлыками и пивом.

«На вокзальный буфет можно не рассчитывать, – подумал я, глядя на народ, который сейчас толпился у входа в здание вокзала, которое, похоже, было перекрыто чекистами, – значит, пойдем в поселок».

Спустя час я уже знал, что в магазинах хлеб и большая часть продуктов идут по карточкам, а то, что предлагали в местной столовой, суп из селедки и непонятная бурая каша с лошадиными мослами, меня не соблазнило. Нет, мне в той жизни приходилось есть всякие, на первый взгляд, несъедобные продукты, но там стоял вопрос о выживаемости, а сейчас разговор шел только об экономии. Для интереса решил зайти на местный стихийный рынок, посмотреть, чем там торгуют. Местный ассортимент продуктов и рядом не стоял с рынками Украины и Ростова. Походил по рядам, поспрашивал цены и решил, что лучше обойтись своим провиантом. Найдя лавочку в спокойном месте, я сел и позавтракал своими запасами. Насчет продуктов сильно не переживал, так как перед тем как покинуть поезд, внимательно осмотрел служебное купе. Судя по поведению проводника, нетрудно было догадаться, что у такого хитрого и жадного мужика должен быть свой бизнес, причем связанный с продуктами. Я угадал. Об этом мне сказали два круга колбасы, приличный шмат сала, три буханки хлеба, два мешочка с крупами и мешочек с сахаром. Так как мой мешок за последние сутки прилично похудел, то я не замедлил набить его найденными продуктами до отказа. Насытившись, я аккуратно завернул в газету треть круга недоеденной колбасы, отдельно хлеб, после чего сунул их в мешок и направился в сторону вокзала. Не стал проходить через само здание, хотя судя по тому, что народ ходил свободно через здание вокзала, следственные мероприятия уже закончились, а обошел его сбоку. Вот только вышел я из-за угла, как увидел, что мне навстречу несется толпа людей. На какое-то мгновение растерялся, но в следующую секунду понял по котелкам и чайникам в руках людей, что это народ с поезда, которых все это время проверяли и допрашивали местные органы безопасности, сейчас бежит за кипятком к каменному домику под названием «кубовая». Я торопливо отошел подальше в сторону, когда к крану стала выстраиваться, крича и переругиваясь, очередь из пассажиров. Дамы в шляпках, бабы в платках, мужчины в костюмах и солдаты, заросшие щетиной и в грязных гимнастерках. Бросил взгляд на перрон. Около вагона, где произошло убийство комиссаров, стоял часовой. Рядом с ним лежали носилки, а в сторонке курило четверо санитаров с красными крестами на белых повязках. Сразу заметил, что если народ толкался, суетился и шумел у других вагонов, то здесь словно была проведена граница. Люди только бросали в сторону вагона, где произошла трагедия, любопытные взгляды, но при этом предпочитали держаться на приличном расстоянии. Недалеко от вагона стояла группа арестованных пассажиров под охраной шести красноармейцев. Рядом с арестованными стояли двое чекистов, один из которых просматривал стопку бумажек-документов, держа их в руках, а второй задавал вопросы задержанным. Лица у обоих чекистов были словно у сторожевых псов. Только дай им команду, и сразу вцепятся в горло. Дело было слишком громким, чтобы его замять, поэтому они уже сейчас искали того, на кого можно свалить хоть часть вины. Мне не хотелось мелькать у них перед глазами, а значит, надо было погулять еще часик. Только я так решил, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернулся. На меня смотрела стоящая в очереди весьма симпатичная девушка, которую я вчера спас от неприятностей. Хорошая фигурка, живые глаза.

«Лет семнадцать-восемнадцать…» – прикинул я на глаз возраст девушки, подходя к ней.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

– Здравствуйте. Я все думала: куда вы пропали? А вы вот где.

Я пожал плечами и виновато улыбнулся, не собираясь отвечать, решив, что так быстрее она от меня отвяжется. Очередь двинулась вперед, увлекая за собой девушку. Я подумал, что самое время распрощаться, как она сказала:

– Не уходите. У меня к вам важный разговор.

– Хорошо. Жду.

Спустя короткое время она подошла ко мне с чайником в руке и выразительно на меня посмотрела.

– Разрешите вам помочь? – озвучил я ее мысленное требование.

– Разрешаю, – и она со снисходительным видом вручила мне чайник с кипятком.

Когда мы пошли к вагону, я сразу спросил:

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Для начала я хотела вас поблагодарить. Только потом, уже в купе, я смогла осознать, что со мной могло случиться. Нет, я потом хотела вас найти и сказать спасибо, но меня сначала не пустила Катя, а затем раздались выстрелы и мы с ней очень испугались, а утром вас уже не было. Вы уже знаете, что произошло?