1918 год: Расстрелянное лето

– Немного можно. Ведите, Михаил Генрихович.





Ростов

Глава 4




На полках, в тесных проходах и между скамейками сидели и стояли люди. Мешки, баулы, узлы, чемоданы и сундучки загромождали вагон, и без того забитый пассажирами.

Несмотря на то что окна были открыты, в вагоне было душно, да и сам воздух слегка отдавал помойкой. На лицах пассажиров, по большей части женщин и детей постарше, застыло напряженно-испуганное выражение. Мужчины старались держаться, но это получалось далеко не у всех. В вагонах ехали беженцы, одиночки и семьи, оторванные от привычной жизни, раздраженные и испуганные. Все они бежали от безумств нового мира, подступающего голода и разрухи. Тот мир, в котором эти люди когда-то жили, в одночасье сломали большевики, дав взамен истошно кричащих агитаторов от различных партий, мародерские погромы и обыски, проводимые новой властью, которые мало чем отличались от бандитских налетов. На домах развешаны непонятные лозунги и плакаты, на афишных тумбах – приказы новой власти, в которых пестрели слова: выдать, сдать, отдать. Ходили слухи о расстрелах в ЧК. По ночам города переходили в руки бандитов и грабителей. Как мне рассказал один обыватель, в том районе Москвы, где он жил, бандиты даже развешивали издевательские объявления типа «до десяти вечера шуба ваша, после десяти – наша». Учителя, профессора университетов, врачи, полицейские, чиновники – все они бежали из злобного и искаженного мира. Так необычно высказался один из пассажиров, ученый-правовед, профессор Московского университета, о власти большевиков. Вырвав из себя с кровью прошлую жизнь, они со страхом ждали, что их ждет в будущем. Немало было в поезде солдат, матросов и спекулянтов. Этим было проще – они жили сегодняшним днем, не заглядывая в будущее. Солдаты и матросы, в своем большинстве, ехали по домам, где их ждали родители, семьи и земляки. Их мало интересовали политические распри, раздирающие страну. Часть солдат, бывшие крестьяне, дымили самокрутками, степенно говорили о семьях и о земле, но среди них были и пьяные и наглые, которые шатались по вагонам, задирали пассажиров. Дескать, они, граждане свободной России, которая без помещиков и капиталистов, поэтому им все дозволено, а вы все сволочи, потому что дома сидели, пока они кровь за отечество проливали. Правда, когда состав приблизился к Дону, всю пьяную браваду как ветром сдуло, сразу притихли, сидя на своих местах тихо и настороженно. Спекулянты-мешочники, наглые и бесцеремонные, пили самогон и приставали к дамочкам с нескромными предложениями, предлагая отблагодарить по-царски, в их понимании, куском сала или бутылкой сивухи. Ехали и офицеры. Угрюмые и злые, все еще не понимающие, как такое могло произойти в России.

Поезд шел около недели, делая большие остановки, загружаясь где углем, где дровами. Проверки на станциях держали пассажиров в постоянном напряжении. Ведь там местные власти вылавливали своих политических врагов, потенциальных шпионов, бандитов, которых ждало расследование, а то и расстрел на месте. Скученность самых разных людей вызывала ссоры и драки. Атмосфера просто была напоена злобой и раздражением. Многие семьи ехали с маленькими детьми, которые нередко капризничали, что вызывало еще большее раздражение у пассажиров.

Я медленно шел по вагону, следом за бароном, ловя обрывки разговоров, перешагивая где через узлы и баулы, а где через ноги сидящих на полу людей, отталкивая плечом стоящих в проходе пассажиров. Люди зло смотрели на меня, но видя перед собой крепкого молодого человека с жестким взглядом, молча пропускали. Уже пройдя треть вагона, я вдруг неожиданно услышал мужской голос, который явно обращался ко мне:

– Вадим Андреевич.

Остановившись, повернул голову. На меня смотрел мужчина самой что ни есть купеческой внешности. Лысина, которую окружают густые каштановые волосы, такие же усы и борода. Лет сорок пять – сорок семь, прикинул я его возраст.

«Под глазами мешки, да и вид у него какой-то затравленный, – отметил я про себя. – Не думаю, что у офицера могут быть такие приятели. Скорее всего, шапочное знакомство».

– Увидел вас в окно, вот и…

– Мы знакомы? – перебил я его вопросом, одновременно окидывая взглядом сидящих в купе людей. Мужчина, что меня окликнул, как я сразу понял, был не один, а с семьей. Жена, пухленькая женщина, лет сорока, с испуганной гримасой на лице, и две девочки-подростка, с разницей в три-четыре года. Старшая дочь, лет четырнадцати-пятнадцати, имела уже вполне оформившуюся фигуру, мало чем отличающуюся от пышных форм своей матери. Семейство сидело по обе стороны от окна. Кроме них сидела пожилая семейная пара интеллигентов и двое мешочников. Наглые, крепкие и подвыпившие мужики. Это было нетрудно понять по тем вызывающим взглядам, которыми они меня окинули. Ничего воинственного во мне не было, да и не стал я переодеваться перед схваткой. Пиджак, рубашка, галифе и сапоги средней степени ношенности. Мне еще в спецшколе преподаватели говорили: «Саша, у тебя интеллигентная внешность. Так соответствуй своей внешности. Пусть твои враги думают, что ты спокойный, интеллигентный человек, а значит, для них совсем не опасный. Используй ее как оружие, и пусть враги умирают с изумлением в глазах».

Теперь у меня, как и в прежней жизни, была вполне симпатичная и довольно интеллигентная внешность.

– Вадим Андреевич, вы меня действительно не помните? – довольно робко спросил меня мужчина.

– Извините, нет. И этому есть причина. У меня в связи с пленом… и ранением появились некоторые провалы памяти, но я не…

– Какое несчастье! – воскликнула его жена, обрывая меня. – Ой! Извините меня, пожалуйста.

– Но я не прочь с вами снова познакомиться, – продолжил я говорить, не обратив внимания на эмоциональный всплеск женщины. – Меня вы знаете, так что очередь за вами.

– Погодите! А Татьяну Владимировну вы тоже забыли?!

– Знаете, я рад, что мы с вами встретились. Вот вы мне про меня и расскажете. Все что знаете.

Мешочники после моих слов переглянулись и громко засмеялись. В следующее мгновение у меня в руке оказался кольт, направленный в лоб одному из спекулянтов. Смех резко оборвался. Лица спекулянтов вытянулись и начали бледнеть.

– Что, весело?

– Мы это… Мы ничего такого…

Я убрал пистолет и повернул голову в сторону своего знакомого незнакомца.

– Вы так и не представились.

– Нетлин Семен Евграфович. Служу старшим приказчиком у батюшки Татьяны Владимировны. Понимаете… много я вам не расскажу, так как мы с вами виделись всего пару раз и то мельком.

– Вадим Андреевич! – раздался громкий голос барона из другого конца вагона. – Где вы там?!

– Извините, мне сейчас надо идти, но потом я подойду к вам. Если что… – я бросил многозначительный взгляд на мешочников, которые сразу отвели глаза, – не стесняйтесь, обращайтесь.

Не успел я так сказать, как сзади почти вплотную ко мне подошел грузный мужчина. Привычка отслеживать и анализировать все вокруг себя дала мне эти сведения, как и то, что это был еще один мешочник. Меня обдало сивушным запахом и луком:

– Ты хто такой храбрый будешь?!

Судя по тому, как напряглись его подельники, они сейчас выжидали, как будет развиваться ситуация. Оружия у них не наблюдалось, но ножи за голенищем наверняка имелись. Получить нож под ребро мне никак не хотелось, а значит, надо было быстро и эффективно разрешить сложившуюся ситуацию. Драться в небольшом пространстве намного сложнее, поэтому приемы должны отличаться максимальной скоростью, точностью и эффективностью. Резкий удар затылком в лицо противника заставил его вскрикнуть и отшатнуться. Правда, своей воинственности здоровяк не растерял и попытался с размаху врезать мне своим кулачищем. Вот только бил он уже в пустое место, зато мой кулак стремительно врезался ему в живот. Мужик согнулся пополам, побагровел и широко раскрыл рот, пытаясь вдохнуть. Удар коленом в челюсть поставил точку в нашем поединке, опрокинув мешочника на грязный, заплеванный пол вагона. Я резко развернулся к его продолжавшим сидеть приятелям. Не знаю, что они увидели на моем лице, но невольно подались назад, при этом автоматически выставили вперед руки, как бы защищаясь. За моей спиной тяжело ворочался, оглашая воздух стонами, их подельник – пример того, что этот мужчина, несмотря на свой благопристойный внешний вид, скор на расправу.

– Знаете, чего мне хочется? – спросил я их.

– Как мы могем такое знать, господин хороший? – услужливо-заискивающий тон чуть ли не патокой разлился в их голосах.

– Устроить для вас, мужики, пролетарский суд, без суда и следствия, – при этом я снова выхватил пистолет, заставив спекулянтов мелко задрожать, – но так как я человек тихий, спокойный, с тонкой душевной организацией, то убивать вас прямо сейчас не буду. Сейчас уйду, а когда приду снова и увижу вас здесь, то… Надеюсь, вы все хорошо поняли?

– Да, господин! Все, как есть, поняли, ваше благородие! Сичас уходим! Прямо сичас! Не извольте беспокоиться, господин! – зачастили спекулянты.


Развернувшись, чтобы уйти, я увидел, что избитый мешочник встал на четвереньки. Сильный удар ногой по ребрам снова опрокинул его на бок, заставив дико взвыть.

Вернулся я уже спустя полтора часа. Несмотря на то, что народ в вагоне сидел на узлах и мешках, а то и на полу, места сбежавших мешочников никто не решился занять. Сейчас семья Нетлина и пожилая пара сидели, очевидно, как и прежде, пока их не потеснили спекулянты.

– Господа и дамы, извините меня за то представление, что я тут устроил. Только по-другому с этой породой граждан разговаривать бесполезно.

– Вы все сделали правильно. Хамов так и надо укрощать, – высказался пожилой мужчина, затем он встал. – Честь имею представиться. Надворный советник Гоголев Илья Васильевич. Моя супруга – Елизавета Яковлевна.

Я щелкнул каблуками и в свою очередь представился:

– Очень приятно. Вадим Андреевич Беклемишев. Поручик.

– Вы присаживайтесь, господин поручик. Мы немного потеснимся.

– Спасибо. Семен Евграфович, – обратился я к приказчику, – я вас слушаю.

– Да я совсем немного знаю. В первый раз вас увидел, когда…

Любовная история, которую мне рассказали, была стара, как мир, вот только теперь она касалась меня лично. Жил в России очень богатый купец-промышленник Ватрушев, о таких людях пролетарии позже придумали стихотворную фразу: «…владелец заводов, газет, пароходов», которая со временем стала крылатой, и было у него две дочери. Старшая, Татьяна Владимировна, как-то встретила поручика на балу, куда он получил приглашение после выписки из госпиталя. Как оно бывает, между молодыми людьми внезапно вспыхнула любовь, вот только на Таню у ее отца были совсем другие планы. Девушка, будучи чистой и невинной, долго не решалась убежать с любимым мужчиной, но когда царь отрекся, начались брожения в народе, Ватрушев решил на время уехать из России, забрав с собой семью. Близкий отъезд и, возможно, навсегда расставание с любимым придали девушке уверенность. Таня и Вадим укрылись на даче его тети, проживавшей в Москве. Отец начал ее поиски, но тут в народе начались волнения, которые постепенно перешли в вооруженные столкновения, участились случаи мародерства и уголовных преступлений. Ватрушев, понимая, что каждый следующий день может стать для него последним, забирает жену и младшую дочь и уезжает. Когда любовный дурман схлынул, Татьяна решила навестить отчий дом, но приехав, вдруг узнала об их отъезде от привратника, оставленного охранять хозяйский дом. Девушка очень испугалась и огорчилась, узнав, что осталась одна, и по совету привратника поехала в дом Нетлина. В этот раз ее сопровождал любимый мужчина – поручик Беклемишев.

Старшего приказчика, им и был Нетлин, хозяин оставил, чтобы завершить все оставшиеся дела, но главное, чтобы продолжал поиски его дочери. Для этого он выделил ему немалую сумму. Вот только полиция уже ничем не могла помочь, так как ее практически не существовало, а к кому еще можно обратиться в этом сошедшем с ума городе – он просто не знал. Когда Таня пришла, Нетлин очень обрадовался ее приходу, так как теперь у него были развязаны руки, и он мог уезжать с чистой совестью. Как ему было приказано хозяином, он отдал порученные ему деньги девушке в руки и предложил посадить ее на пароход, пока есть такая возможность. Таня сама видела, что тот привычный мир, в котором она жила, исчез. Одни из знакомых, кого она знала, бросая все, бежали либо на юг, либо за границу, другие приняли революцию и теперь заседали в каких-то комитетах, произносили речи, а одна из ее лучших подруг даже пошла бойцом в красный отряд. Каждый день новости становились все хуже. Среди людей пошли слухи, что народ, разделившись на белых и красных, уже где-то начал воевать, но здесь в городе было не менее страшно. Громили склады, взламывали магазины, грабили квартиры буржуев. На улицах стали находить раздетые трупы. Уголовники, после того как большевики упразднили полицию, открыто начали грабить и убивать, так как отряды наспех сформированной народной милиции, ничего не понимая в розыске преступников, могли только тупо патрулировать улицы. Тане было страшно, и она очень хотела выбраться из этого хаоса, вот только Вадим, неожиданно встретив кого-то из своих боевых товарищей, загорелся идеей войны с большевиками. Он стал много говорить про защиту родины и почти не слушал доводы девушки, предлагавшей уехать ему в Швецию, к ее отцу, тем самым отдаляя ее от себя. Когда на следующий день Беклемишев ушел на какое-то тайное собрание, она отправилась к Нетлиным. Ей хотелось, чтобы ее пожалели, проявили участие, но только она вышла на улицу, где находился дом старшего приказчика, как у его входа остановились две пролетки, из которых вылезли вооруженные люди и зашли к Нетлину. Таня испуганно ждала, когда те уедут, но прошло не менее двух часов, когда они вышли из дома с саквояжами и узлами и, наконец, уехали. Превозмогая страх, она осторожно, с оглядкой зашла в дом, где ее встретило дрожащее от страха семейство. Был ли это бандитский налет или пролетарская конфискация, Нетлин на этот счет ничего вразумительно сказать так и не смог, будучи в шоковом состоянии. Впрочем, граждане нового мира, перед тем как ограбить, представили несчастному главе семейства бумагу-мандат с синей печатью и заявили, что изымают все ценности, нажитые нечестным трудом, в пользу молодого большевистского государства.

– Впрочем, так как нас с женой только били, выпытывая, где золото, и при этом никого не насиловали, то вполне возможно, что это приходили большевистские комиссары с конфискацией. Бог мой, мне второй раз это не пережить! – рыдающим голосом воскликнул хозяин дома, при этом хлюпая разбитым в кровь носом. Его лицо с правой стороны посинело и опухло.

Вдруг неожиданно заговорила до этого молчавшая жена Нетлина:

– Татьяна Владимировна, так вы решились?! Больше мы здесь не выдержим! Вы же видите, что здесь творится? У нас дочери! Невинные девочки! Ведь следующий раз могут прийти другие, более жестокие злодеи…

– Да мне самой очень страшно, поэтому я твердо решила уехать! Прямо сейчас пойду собирать вещи! Захочет Вадим ехать или нет, но я все решила – уезжаю! Прямо сейчас иду, забираю вещи, а потом приеду к вам.

– Идите! Если все будет хорошо, то завтра днем мы уедем поездом из этого страшного города! Храни вас Бог, Татьяна Владимировна!

Вот только она не вернулась, а вместо нее вечером появился Вадим Беклемишев, который хотел увидеть Татьяну, перед тем как уехать с группой боевых товарищей. Тогда он еще сказал, что вчера поссорился с Таней и очень хотел бы попросить у нее прощения, потому что любит ее как прежде, но долг и честь офицера призывают его к борьбе. Узнав, что Таня не у них, страшно перепугался и кинулся на ее поиски, а утром следующего дня они, так и не дождавшись никого, уехали.

– В городе просто невозможно было оставаться. Нас ограбить и убить могли каждый час, каждую минуту. Я сделал все что мог! Меня никто не может упрекнуть!

Даже сейчас, в поезде, в его глазах таился страх, а проскакивающие в его голосе истеричные нотки говорили о том, что ему даже сейчас страшно. Я задумался. Из его рассказа можно было сделать только один вывод: я еду не в ту сторону, но это только в том случае, если ее поиски – моя цель. А если нет? Да и где ее там искать?

– Вы не могли бы мне описать внешность Татьяны Владимировны?

Супруги при моих словах смущенно переглянулись, но тут же чуть ли не в два голоса стали описывать девушку. Вот только полученный образ Тани никак не совпадал с той прекрасной женщиной из моего посмертного видения. Я задумался.

«Может, это не конкретная девушка, а обобщенный образ? Опять догадки. Правда, появилась конкретика, вот только понятнее задача не стала. Хотя… может, передо мной стоят две задачи? Одна для бывшего хозяина тела, а другая для меня?»

– Вадим Андреевич, – неожиданно пробился сквозь мои мысли голос Нетлина.

– Я слушаю.

– Перед тем как уехать, за двое суток, я дал телеграмму в Ростов, на главпочтамт, а перед самым отъездом получил ответ. Так вот, в Ростове меня должен ждать доверенный человек Владимира Тимофеевича, а может даже хозяин сам приедет. Если у вас есть желание, то вы сможете с ним поговорить. Ведь может так быть, что о Татьяне Владимировне уже есть новые вести, ведь мы едем почитай уже пять дней. Она за это время вполне могла сообщить о себе по телеграфу, я ей говорил о такой возможности.

Я прекрасно понимал старшего приказчика. Если он явится с виновником несчастья, случившегося со старшей дочерью, то весь гнев отца падет на голову поручика, а гроза над головой Нетлина может пройти стороной. Именно поэтому от него поступило это предложение.

– Хорошо. Где вы собираетесь остановиться?

– Еще не знаем, но хорошо бы нам не потеряться по приезде, Вадим Андреевич.

– Что-нибудь придумаем, а теперь разрешите откланяться.

Когда я вернулся в свое купе, там шел разговор о долге русского офицерства перед Россией. Меня попытались втянуть в пьяные разговоры, но я извинился, сказав, что устал и хочу поспать. От меня отстали, только барон бросил на меня многозначительный взгляд, но спрашивать ни о чем не стал. Какое-то время я слышал споры офицеров и понял, что даже в этой небольшой группе были и монархисты и демократы, которые хотели парламентских свобод. Но при этом все они дружно ругали Керенского, а также эсеров, меньшевиков, социал-демократов. Причем каждая из этих партий в свое время претендовала на власть, а главное они знали, что большевики готовят вооруженное восстание и считали, пусть так будет. Большевики не жильцы на политической арене России, так думали многие политики. Ну, месяц, ну два, а там они сами растворятся в том дерьме, откуда вылезли. Так нет! С каждым днем их власть крепнет, и все постепенно стали склоняться к мысли, что их теперь можно убрать только вооруженным путем. Вот только время упущено и центральная часть России уже под их властью!

«Все, как всегда, одни слова, а дела…» – подумал я, засыпая.



Паровоз, заскрежетав, дернулся, а затем, лязгнув железом, остановился, окутанный паром. Пассажиры, с нетерпением ожидавшие приезда в Ростов, радостно загомонили и стали протискиваться к выходу, с шумом волоча чемоданы, саквояжи и мешки. За эти сутки, пока поезд медленно тащился, мне наконец удалось полностью расслабиться.

Продуктами перед поездкой я основательно запасся, поэтому нужды в еде мы не испытывали, а трехлитровая баклага со спиртом, которую мне удалось сохранить, обеспечила нашей офицерской компании относительно веселое времяпрепровождение. При прощании с офицерами я получил пару предложений встретиться, но ответил неопределенно, а вот с фон Клюге у нас состоялся короткий разговор. Тот хотел еще раз встретиться со мной, но после того, как я сказал, что ничего обещать не буду, просто протянул мне листок с адресом, где можно будет его найти.

Поехал я с приказчиком, а не с бароном, потому что на данный момент моей целью была Татьяна. Мне нужно было понять: есть ли между девушкой и мной, а не тем Беклемишевым, какая-либо связь. На данный момент это стало моей целью, а я не привык отступать.

Сев во второй пролетке в компании с чемоданами, я спросил извозчика:

– А где ваш хваленый красивый город? Мне все уши в поезде прожужжали о его неповторимой красоте.

– Так вы здесь, барин, видели только вокзал со складами и лабазами, да заводы наши, а сам город по другую сторону реки. Темерника, так она называется.