147 свиданий
Часть 32 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я купила цветы на балкон. Он тогда не понимал зачем. Я поливала их каждый день, выходила босиком. Он кричал: «Тапки!» Имея в виду: не замерзни. Месяц назад Лео прислал фотографию розы и написал: «Она выжила — твоя роза». Вчера она распустилась.
Еще?
Если работа физическая, он надевает грязную одежду. Например, нужно помочь другу достроить дом. Ну, не грязную, а, например, в краске или мятую. Я здесь только на месяц, привычка формируется 28 дней. Я сказала: «Снимай» — чтобы выдать чистую футболку и джинсы.
Еще?
Когда я подумала, что беременна (были и основания, и признаки), то написала два сообщения — «отцу» и лучшему другу (два разных человека).
Лео взял меня за лицо и сказал: «Poslushai. Ты сошла с ума. Ты меня вообще не знаешь, ты не можешь от меня родить». Я хотела сказать ему: «А ты что, не знал, что от этого бывают дети?» Но просто засмеялась (так бывает, когда истерика).
Друг ответил: «Ничего не бойся. Воспитаем как родного».
Я ничего не боюсь — но рожать, конечно же, теперь хочу только от второго.
Смотри.
Это Roosisaare sild bridge — мост, который построил Лео. Он попросил меня взять его в книгу, и я беру.
Это мост, благодаря которому у него появился сын.
Я смотрела фотографии в сети: вот строительство. Половина готова, а дальше — мост уходит в воду. Вот зима, вот весна, вот снова стройка.
Вот мост готов.
Вот по мосту идут люди.
Вот у моста фотографируются молодожены и подростки на кортах. На мосту стоят девушки в платьях, волосы по ветру. Под мостом плывут лебеди и лодки. На перилах кроссовка — кто-то потерял. За мостом на берегу — двое: она сидит в палатке, он меняет колесо.
Кевен (это сын Лео) уже такой взрослый. На 18-летие он хочет машину.
Но Лео (Лео, который не строит планов, а только мосты, Лео, который не подписывает долгосрочных контрактов) до сих пор помнит тот мост — он никогда не забудет его.
— Но откуда ты знала, откуда ты могла знать, что я не смогу тебя забыть? — спросил он вчера.
— Люди запоминают то, что их изменило. Обычно это то, что далось им с большим трудом — как тебе этот мост. Или не далось, несмотря ни на что — как я.
123.
Из интервью «Афиша Daily»
Еще был эксперимент: я влюбилась в Берлине в человека, который сказал, что не хочет семью. Я недоумевала: «Ну а чего же ты хочешь? Просто одноразовую встречу?» — «Почему одноразовую! Я хочу отношений, просто не на всю жизнь».
Меня возмутило это, я подумала: ок, чувак, ок — посмотрим. Мы стали торговаться — серьезно — и договорились, что будем вместе месяц. Весь этот месяц я прожила с ним так, как будто я буду жить с ним всю жизнь, но мы оба знали, что это всего лишь месяц. Мы всё делали вместе, вели общий быт, путешествовали, я познакомилась с его близкими и друзьями, с его сыном. Когда срок кончался (и моя виза тоже символично кончалась), друзья говорили ему: «Ты что, идиот? Она уедет в Израиль, там таких Лео складывать некуда. Она не вернется к тебе ни-ког-да. Сделай ей визу невесты — пусть она останется». В итоге расставание было очень болезненным, и Лео потом дважды делал попытки возобновить наши отношения. Так я поняла, как это устроено: они боятся ответственности, а если освободить их от нее — влюбляются. Мне хотелось бы встретить человека, который не боится ответственности, который хочет семью, который хочет длинных, крепких, хороших отношений, как и я.
124. Запомни это
У нее вена пульсирует на руке. Я трогаю и говорю: «Смотри. Странно, да? Внутри этой штуки – ты».
Оля опаздывает (эта фраза будет в каждом письме из Берлина), я подхожу к фейсконтролю одна. Мимо идут парни в венках и рогах (огромных, закрученных), парни в мантиях, парни в подтяжках, лесные звери, нимфы и феи, девушки в шелке, девушки в золоте, девушки в кружеве и совершенно голая девушка на каблуках. Передо мной — девушка в черном с бездонными светлыми (сейчас я увижу это) глазами, она оборачивается (вот я увидела) и сообщает:
— Хочет, чтобы я расстегнула жакет.
— Их волнует, готовы ли мы раздеться, а не как мы одеты, — киваю я.
Мы заклеиваем камеры на айфонах и входим в коридор.
— Я Ирина, — она протягивает руку.
Я отвечаю на рукопожатие — больше мы не расстаемся (примерно до сих пор).
Люди в серебре, крыльях, перьях, цилиндрах, морские твари, небесные жители, люди всех возрастов и национальностей, ориентаций и взглядов, русалка, азиатка в белом шифоне на качелях. Кто с кем пришел, в каких они отношениях, кто с кем уйдет, сколько им осталось — неизвестно и не имеет никакого значения. Ночной Берлин — демонстрационная версия уровня свободы 10, срез всех видов связей между людьми на земле. У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн. Двенадцать.
***
Мы проходим один коридор, другой, третий, второй этаж — дым, музыка, свет, воздух подсвечен. Всё оглушительно легкое, все очень разные, ты любой. Девушка в перламутровых латексных шортах с красивым прессом подходит и говорит:
— Так приятно услышать русскую речь.
Я смеюсь — потому что думаю, это — шутка.
— Я Радмила.
— Я знаю, — отвечает она, — dates live! (Узнала и подошла.)
Мы говорим об открытых отношениях, о жизни в Берлине и не в Берлине.
— О чем ты! Даже самые продвинутые из моих московских подруг не понимают меня, — говорит она, и добавляет тише: — К тому же, у меня ребенок.
— Смотри скорей, — одергивает меня Ирина, — сейчас замерцает!
И воздух дрожит под музыку, будто это она толкнула его и включила этот эффект. Она смеется. Я вижу, как вена пульсирует у нее на руке. Я трогаю: кожа мягкая здесь, и более плотная здесь, и чуть более тонкая прямо здесь, у вены. Я говорю:
— Смотри, — и Ирина смотрит. — Внутри этой штуки — ты.
***
— Это запрещено! — кричит Ханес (потому что в баре громко), имея в виду видеосъемку, которую я начала в гей-баре (слала тебе в Телеграм).
Он представляет нам с Олей двух здоровенных парней в обтягивающих белых майках: «Мои друзья!»
Я улыбаюсь и показываю им сердечко пальцами, и они тоже показывают мне сердечко пальцами.
— Нет, нет! — кричит Ханес и смеется. — Они натуралы!
— Мне всё равно! — отвечаю я. У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн. Девять.
***
Утром мы переходим дорогу по пути в круглосуточную шаурму (мясо с корицей, и на рассвете — очередь, за столиком — транссексуалы, полицейские, хипстеры, туристы), я спрашиваю Ирину:
— Ничего, что я веду себя как твоя лучшая подруга?
Это вопрос не к ней, конечно, но она отвечает:
— Это естественно.
***
— Девять лет жили вместе, три страны, дом и дочь, а вчера она идет по улице документы мне передать, я стою, смотрю на нее и вижу: это — совершенно чужой мне человек.
— Если бы всю твою жизнь снимали, ты бы показала ему этот фильм?
В «Черном зеркале» есть серия, где у каждого за ухом чип, а в чипе — память всей жизни, можно воспроизвести на экран любой фрагмент. Работодатель посмотрит на твой последний день на прежней работе, муж — узнает, что ты делала, пока его не было. Легко сказать (я говорю) «не делай того, что придется скрывать», но как не делать этого: открытость, уязвимость, страх.
— Радмила может поступить как угодно. Я никогда не знаю, как она поведет себя в следующий раз, — говорит Вова, который знает меня десять лет. — Просто потом объяснит, — добавляет он.
Нужно ли тебе знать, кого ты любишь? Знаешь ли ты его? Почему ты так думаешь? Потому что он соблюдает важные для тебя правила? Потому что он рассказал о себе?
У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн — прямо сейчас.
***
— Почему ты не хочешь отвечать на вопросы о себе?
— Зачем?
— Я всего лишь хочу узнать тебя.
— Я хочу узнать тебя, наблюдая.
***
«Я хочу узнать тебя, наблюдая» — самые лучшие слова, которые мне говорили.
Я хочу узнать тебя, наблюдая. Я тоже хочу узнать тебя, наблюдая.
Еще?
Если работа физическая, он надевает грязную одежду. Например, нужно помочь другу достроить дом. Ну, не грязную, а, например, в краске или мятую. Я здесь только на месяц, привычка формируется 28 дней. Я сказала: «Снимай» — чтобы выдать чистую футболку и джинсы.
Еще?
Когда я подумала, что беременна (были и основания, и признаки), то написала два сообщения — «отцу» и лучшему другу (два разных человека).
Лео взял меня за лицо и сказал: «Poslushai. Ты сошла с ума. Ты меня вообще не знаешь, ты не можешь от меня родить». Я хотела сказать ему: «А ты что, не знал, что от этого бывают дети?» Но просто засмеялась (так бывает, когда истерика).
Друг ответил: «Ничего не бойся. Воспитаем как родного».
Я ничего не боюсь — но рожать, конечно же, теперь хочу только от второго.
Смотри.
Это Roosisaare sild bridge — мост, который построил Лео. Он попросил меня взять его в книгу, и я беру.
Это мост, благодаря которому у него появился сын.
Я смотрела фотографии в сети: вот строительство. Половина готова, а дальше — мост уходит в воду. Вот зима, вот весна, вот снова стройка.
Вот мост готов.
Вот по мосту идут люди.
Вот у моста фотографируются молодожены и подростки на кортах. На мосту стоят девушки в платьях, волосы по ветру. Под мостом плывут лебеди и лодки. На перилах кроссовка — кто-то потерял. За мостом на берегу — двое: она сидит в палатке, он меняет колесо.
Кевен (это сын Лео) уже такой взрослый. На 18-летие он хочет машину.
Но Лео (Лео, который не строит планов, а только мосты, Лео, который не подписывает долгосрочных контрактов) до сих пор помнит тот мост — он никогда не забудет его.
— Но откуда ты знала, откуда ты могла знать, что я не смогу тебя забыть? — спросил он вчера.
— Люди запоминают то, что их изменило. Обычно это то, что далось им с большим трудом — как тебе этот мост. Или не далось, несмотря ни на что — как я.
123.
Из интервью «Афиша Daily»
Еще был эксперимент: я влюбилась в Берлине в человека, который сказал, что не хочет семью. Я недоумевала: «Ну а чего же ты хочешь? Просто одноразовую встречу?» — «Почему одноразовую! Я хочу отношений, просто не на всю жизнь».
Меня возмутило это, я подумала: ок, чувак, ок — посмотрим. Мы стали торговаться — серьезно — и договорились, что будем вместе месяц. Весь этот месяц я прожила с ним так, как будто я буду жить с ним всю жизнь, но мы оба знали, что это всего лишь месяц. Мы всё делали вместе, вели общий быт, путешествовали, я познакомилась с его близкими и друзьями, с его сыном. Когда срок кончался (и моя виза тоже символично кончалась), друзья говорили ему: «Ты что, идиот? Она уедет в Израиль, там таких Лео складывать некуда. Она не вернется к тебе ни-ког-да. Сделай ей визу невесты — пусть она останется». В итоге расставание было очень болезненным, и Лео потом дважды делал попытки возобновить наши отношения. Так я поняла, как это устроено: они боятся ответственности, а если освободить их от нее — влюбляются. Мне хотелось бы встретить человека, который не боится ответственности, который хочет семью, который хочет длинных, крепких, хороших отношений, как и я.
124. Запомни это
У нее вена пульсирует на руке. Я трогаю и говорю: «Смотри. Странно, да? Внутри этой штуки – ты».
Оля опаздывает (эта фраза будет в каждом письме из Берлина), я подхожу к фейсконтролю одна. Мимо идут парни в венках и рогах (огромных, закрученных), парни в мантиях, парни в подтяжках, лесные звери, нимфы и феи, девушки в шелке, девушки в золоте, девушки в кружеве и совершенно голая девушка на каблуках. Передо мной — девушка в черном с бездонными светлыми (сейчас я увижу это) глазами, она оборачивается (вот я увидела) и сообщает:
— Хочет, чтобы я расстегнула жакет.
— Их волнует, готовы ли мы раздеться, а не как мы одеты, — киваю я.
Мы заклеиваем камеры на айфонах и входим в коридор.
— Я Ирина, — она протягивает руку.
Я отвечаю на рукопожатие — больше мы не расстаемся (примерно до сих пор).
Люди в серебре, крыльях, перьях, цилиндрах, морские твари, небесные жители, люди всех возрастов и национальностей, ориентаций и взглядов, русалка, азиатка в белом шифоне на качелях. Кто с кем пришел, в каких они отношениях, кто с кем уйдет, сколько им осталось — неизвестно и не имеет никакого значения. Ночной Берлин — демонстрационная версия уровня свободы 10, срез всех видов связей между людьми на земле. У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн. Двенадцать.
***
Мы проходим один коридор, другой, третий, второй этаж — дым, музыка, свет, воздух подсвечен. Всё оглушительно легкое, все очень разные, ты любой. Девушка в перламутровых латексных шортах с красивым прессом подходит и говорит:
— Так приятно услышать русскую речь.
Я смеюсь — потому что думаю, это — шутка.
— Я Радмила.
— Я знаю, — отвечает она, — dates live! (Узнала и подошла.)
Мы говорим об открытых отношениях, о жизни в Берлине и не в Берлине.
— О чем ты! Даже самые продвинутые из моих московских подруг не понимают меня, — говорит она, и добавляет тише: — К тому же, у меня ребенок.
— Смотри скорей, — одергивает меня Ирина, — сейчас замерцает!
И воздух дрожит под музыку, будто это она толкнула его и включила этот эффект. Она смеется. Я вижу, как вена пульсирует у нее на руке. Я трогаю: кожа мягкая здесь, и более плотная здесь, и чуть более тонкая прямо здесь, у вены. Я говорю:
— Смотри, — и Ирина смотрит. — Внутри этой штуки — ты.
***
— Это запрещено! — кричит Ханес (потому что в баре громко), имея в виду видеосъемку, которую я начала в гей-баре (слала тебе в Телеграм).
Он представляет нам с Олей двух здоровенных парней в обтягивающих белых майках: «Мои друзья!»
Я улыбаюсь и показываю им сердечко пальцами, и они тоже показывают мне сердечко пальцами.
— Нет, нет! — кричит Ханес и смеется. — Они натуралы!
— Мне всё равно! — отвечаю я. У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн. Девять.
***
Утром мы переходим дорогу по пути в круглосуточную шаурму (мясо с корицей, и на рассвете — очередь, за столиком — транссексуалы, полицейские, хипстеры, туристы), я спрашиваю Ирину:
— Ничего, что я веду себя как твоя лучшая подруга?
Это вопрос не к ней, конечно, но она отвечает:
— Это естественно.
***
— Девять лет жили вместе, три страны, дом и дочь, а вчера она идет по улице документы мне передать, я стою, смотрю на нее и вижу: это — совершенно чужой мне человек.
— Если бы всю твою жизнь снимали, ты бы показала ему этот фильм?
В «Черном зеркале» есть серия, где у каждого за ухом чип, а в чипе — память всей жизни, можно воспроизвести на экран любой фрагмент. Работодатель посмотрит на твой последний день на прежней работе, муж — узнает, что ты делала, пока его не было. Легко сказать (я говорю) «не делай того, что придется скрывать», но как не делать этого: открытость, уязвимость, страх.
— Радмила может поступить как угодно. Я никогда не знаю, как она поведет себя в следующий раз, — говорит Вова, который знает меня десять лет. — Просто потом объяснит, — добавляет он.
Нужно ли тебе знать, кого ты любишь? Знаешь ли ты его? Почему ты так думаешь? Потому что он соблюдает важные для тебя правила? Потому что он рассказал о себе?
У меня в кулачке телефон. Я всё время смотрю, сколько минут назад один человек был онлайн — прямо сейчас.
***
— Почему ты не хочешь отвечать на вопросы о себе?
— Зачем?
— Я всего лишь хочу узнать тебя.
— Я хочу узнать тебя, наблюдая.
***
«Я хочу узнать тебя, наблюдая» — самые лучшие слова, которые мне говорили.
Я хочу узнать тебя, наблюдая. Я тоже хочу узнать тебя, наблюдая.