10 минут 38 секунд в этом странном мире

Синяя рыбка-петушок




Лейла опасалась, что приземлится на голову какому-нибудь рыбаку в весельной лодке. Или истосковавшемуся по дому моряку, который любуется видом, пока его корабль скользит по водной глади под мост. Или повару, готовящему завтрак для своих нанимателей на борту роскошной яхты. Везло ей редко. Но ничего такого не случилось. Вместо этого она просто упала под болтовню чаек, под свист ветра. Над горизонтом вставало солнце, сеть из домов и улиц на противоположном берегу, казалось, запылала огнем.

Над ней было чистое небо, будто бы с улыбкой извинявшееся за шторм накануне ночью. Под ней – гребни волн, белые пятна, словно упавшие с кисти художника. Вдалеке, со всех сторон, загроможденный и хаотичный, загубленный и губительный, но, как всегда, прекрасный, раскинулся сам древний город.

Лейла чувствовала легкость. Чувствовала умиротворение. И, падая, с каждым ярдом она теряла по одной неприятной эмоции – ярость, грусть, тоску, боль, сожаление, негодование и его кузину – ревность. Она отделалась от них всех по отдельности. Затем ее толкнуло так, что затряслось все ее существо, – и поверхность моря разверзлась. Вода разлилась в разные стороны, и мир снова ожил. Но вовсе не так, как раньше. Он был беззвучен. И безграничен. Лейла огляделась, подмечая каждую деталь, несмотря на его масштабы. Впереди она заметила чью-то тень.

Синяя бойцовая рыбка-петушок. Та самая, которую в день рождения Лейлы выпустили в ручеек в Ване.

– Рада наконец-то видеть тебя, – произнесла рыбка. – Почему тебя так долго не было?

Лейла не знала, что ответить. Да и можно ли говорить под водой?

– Плыви за мной, – сказала рыбка, улыбнувшись в ответ на ее смущение.

Наконец-то обретя дар речи, но не в силах скрыть свою робость, Лейла проговорила:

– Я не умею плавать. Так и не научилась.

– Об этом не волнуйся. Ты умеешь все, что нужно. Плыви за мной.

И Лейла поплыла – поначалу медленно и неуклюже, а потом уже спокойно и уверенно, постоянно увеличивая скорость. Но она никуда не спешила. Больше не было причин торопиться, да и бежать было не от чего. Стайка окуньков завертелась вокруг ее головы, скользнула в волосы. Пеламиды и скумбрии щекотали пальцы на ее ногах. Дельфины сопровождали ее, с веселыми брызгами ударяя по волнам.

Лейла оглядывала панораму, вселенную интенсивного цвета, где в каждом направлении новое пятно света, которое, казалось, перетекает в другое. Она видела ржавеющие скелеты затонувших пассажирских судов. Видела затерянные сокровища, сторожевые суда, имперские пушки, брошенные машины, останки старинных кораблей, наложниц, в мешках вытолкнутых из дворцовых окон и упавших в эту голубизну; теперь их украшения опутывали водоросли, а глаза все еще искали смысла в мире, который привел их к такому жестокому концу. Она обнаружила поэтов, писателей и бунтовщиков времен Османской империи и Византии – их бросили в пучину за предательские речи и спорные взгляды. Призрачное и прекрасное – все это было здесь, вокруг нее, в изобилии.

Все, кроме боли. Никакой боли здесь, внизу, не ощущалось.

Сознание Лейлы уже не работало, тело начало разлагаться, а душа стремилась за рыбкой-петушком. Ей было радостно проститься с Кимсэсизлер-Мезарлыи. Она была счастлива, что стала частью этого яркого царства, этой умиротворяющей гармонии, которая раньше казалась ей невозможной, этой необозримой синевы – яркой, словно новая любовь.

Наконец-то она свободна.





Эпилог




Квартира на улице Лохматого Кафки была украшена воздушными шариками, гирляндами и плакатами. Сегодня у Лейлы мог быть день рождения.

– Где Саботаж? – спросила Налан.

Теперь у них был свежий повод для такого имени, так как их друг наконец-то в полной мере подорвал собственную жизнь. Получив ранение в тот момент, когда он сталкивал тело проститутки с Босфорского моста в компании сомнительных друзей, Саботаж попал во все возможные газеты. В ту же неделю он потерял работу, жену и дом. С большим опозданием он узнал, что у его жены был давний роман, а потому она так радовалась, когда он уходил вечерами. Этим он воспользовался во время переговоров о разводе. Что касается семейства бывшей жены, то они вовсе перестали с ним разговаривать, а вот дети, к счастью, не перестали, и Саботажу позволялось видеться с ними каждые выходные, а это ведь самое главное. Теперь у него был ларек возле Большого базара, торговавший поддельными сувенирами. Он зарабатывал вдвое меньше, чем раньше, но ни на что не жаловался.

– Застрял в пробке, – сообщила Хюмейра.

Налан махнула рукой со свежим маникюром. Между пальцами она сжимала неприкуренную сигарету и принадлежавшую Д/Али зажигалку «Зиппо».

– Я думала, у него уже нет машины. Чем он оправдается на этот раз?

– Тем, что у него нет машины. И ему пришлось ехать на автобусе.

– Он скоро приедет, подожди немного, – успокоила подругу Джамиля.

Кивнув, Налан вышла на балкон, выдвинула стул и села. Глядя вниз, на улицу, она увидела Зейнаб-122 – та выходила из продуктового, не без труда волоча пластиковый пакет.

Налан ухватилась за бок и внезапно зашлась кашлем курильщика. Грудь болела. Она начала стареть. Ни пенсии, ни сбережений у нее не было, так что сама бы она не продержалась. Они впятером поступили по-умному: стали вместе жить в квартире Лейлы и снимать ее в складчину. Поодиночке они были уязвимы, а вместе – куда сильней.

Далеко впереди, за крышами и куполами, раскинулось море, сверкающее, словно стекло, и где-то в глубине его вод – повсюду – была Лейла, тысяча маленьких Лейлочек, приставших к рыбьим плавникам и водорослям, смеющихся из двустворчатых раковин.

Стамбул – текучий город. Здесь все не навсегда. И нет ничего неизменного. Наверное, это началось тысячелетия назад, когда растаяли льды, поднялся уровень моря, нахлынули паводковые воды и все известные формы жизни были разрушены. Наверное, первыми отсюда сбежали пессимисты, а оптимисты, видимо, решили остаться и поглядеть, как пойдут дела. Налан считала, что одна из неизбывных трагедий человеческой истории состоит в том, что пессимисты выживают лучше, чем оптимисты, а это, если мыслить логично, означает, что человечество несет в себе гены тех, кто не верит в род людской.

Нахлынув, воды напирали со всех сторон, они топили все на своем пути – животных, растения, людей. Так появились и Черное море, и Золотой Рог, и Босфор, и Мраморное море. Залив все вокруг, воды создали участок суши, на котором в один прекрасный день вырос мощный город.


И она до сих пор не застыла, их родина. Закрывая глаза, Налан слышала волнение вод под ногами. Они мечутся, кружатся, чего-то ищут.

По-прежнему изменяются.





Примечание для читателя




В этой книге многое правда и абсолютно все – вымысел.

Кимсэсизлер-Мезарлыи в Килиосе – реальное место. Оно быстро разрастается. Последнее время там хоронят беженцев, утонувших в Эгейском море в попытке добраться до Европы. Как и на всех остальных могилах, на их захоронениях есть лишь номера и очень редко – имена.

Истории обитателей этого кладбища, упомянутые в книге, навеяны заметками в газетах и реальными фактами о похороненных там людях, и бабушка дзен-буддистка, летевшая из Непала в Нью-Йорк, не исключение.

Улица борделей тоже существует. Равно как исторические события, упомянутые в этой истории: массовое убийство во вьетнамской деревне Сонгми в 1968 году и расстрел демонстрации в Международный день трудящихся в Стамбуле в 1977 году. Отель «Интерконтиненталь», с которого снайперы открыли огонь, теперь называется «Мармара».

До 1990 года статья 438 Уголовно-исполнительного кодекса Турции использовалась для уменьшения на треть срока наказания насильникам в том случае, если они могли доказать, что их жертва – проститутка. Законодатели защищали эту статью, заявляя, что «моральное и физическое здоровье проститутки не сильно страдает от изнасилования». В 1990 году из-за растущего числа нападений на работниц сексуальной индустрии в разных частях страны прошли горячие акции протеста. Благодаря такой резкой реакции граждан статью 438 аннулировали. Но с того момента в стране едва ли менялись подобные законы и ничего не было сделано для равенства полов, а особенно для улучшения условий жизни работниц секс-индустрии.

Наконец, пятеро друзей пусть и продукт моего воображения, но их образы навеяны историями реальных людей – турок, репатриантов и иностранцев, – с которыми я познакомилась в Стамбуле. Пусть Лейла и ее друзья – полностью вымышленные герои, дружба, описанная в этом романе, по крайней мере для меня, не менее реальна, чем этот загадочный старый город.





Словарь




Ага – почтительное обращение в Османской империи

Азан – призыв к молитве

Айран – кисломолочный напиток

Амджа – традиционное обращение к пожилым людям

Бурек – несладкая выпечка с начинкой

Газино – турецкий концертный зал

Гечмиш олсун – скорейшего выздоровления

Дарбука – небольшой барабан

Дерево Заккум – растет в аду

Джезва – посуда для приготовления кофе по-турецки

Замхарир – чрезвычайно холодная часть ада

Зейбек – тип фольклорного танца в Западной Турции

Йенге – неродная тетя (жена дяди или сестра по мужу/ жене)

Кадер – судьба

Конак – дворец, особняк

Назар – дурной глаз

Нафс – эго

Нинэ – бабушка

Салеп – горячее молоко с корицей и дикой орхидеей

Сарма из виноградных листьев – виноградные листья с начинкой

Симит – нечто вроде бублика с кунжутом