10 минут 38 секунд в этом странном мире

– У нее есть родственники, доктор?

– Не-а. Ее родители живут в Ване. Им сообщили, но они отказались забрать тело. Обычное дело.

– А братья или сестры?

Патологоанатом посмотрел в свои записи:

– Кажется, у нее не было… а-а… вот, брат умер.

– А еще кто-нибудь?

– Надо понимать, у нее есть тетя, которая больна… так что она не поможет. И… э-э-э… еще тетя и дядя…

– Может быть, кто-то из них поможет?

– Увы. Оба сказали, что не хотят иметь с ней ничего общего.

Поглаживая усы, Камил Эффенди переступил с ноги на ногу.

– Ладно, я почти закончил, – сказал патологоанатом. – Можешь отвезти ее на кладбище, в обычное место.

– Доктор, я тут подумал… Во дворе стоит группа людей. Они ждут уже несколько часов. Они очень подавлены.

– Кто они?

– Ее друзья.

– Друзья? – повторил патологоанатом так, словно для него это новое слово.

Ему это было неинтересно. Друзья уличной девки могут быть лишь такими же уличными девками, людьми, которых он, возможно, однажды увидит на этом самом стальном столе.

Камил Эффенди тихо кашлянул.

– Мне бы очень хотелось отдать тело им.

На это его собеседник нахмурился, и в его глазах зажегся суровый огонек.

– Ты прекрасно знаешь, что мы не имеем права это делать. Мы можем передавать тела только ближайшим родственникам.

– Я знаю, но… – осекся Камил Эффенди. – Если нет родственников, почему бы друзьям самим не устроить похороны?

– Наше государство не позволяет этого – и не просто так. Мы никогда не сможем подтвердить, кто они. Психов в мире полно: психопатов, тех, кто ворует внутренние органы… Начнется светопреставление.

Врач посмотрел на лицо старика – он не был уверен, что тот понял последнее слово.

– Да, но в подобных случаях – кому какое дело?

– Послушай, не мы придумали эти правила. Мы просто должны им следовать. Не пытайся установить новые порядки в старой деревне. В этой больнице и без того немало проблем.

Старик понимающе шевельнул головой:

– Хорошо, я понимаю. Я позвоню на кладбище. Чтобы убедиться, что там есть место.

– Да, правильно, проверь. – Патологоанатом вынул из папки стопку бумаг, взял ручку и постучал ею по щеке. Затем проштамповал и подписал каждую страницу. – Скажи, что пришлешь тело вечером.

Впрочем, это было пустой формальностью. Оба знали, что на других городских кладбищах места могут быть заняты на годы вперед, зато на Кимсэсизлер-Мезарлыи, самом одиноком кладбище в Стамбуле, всегда найдется свободный участок.





Пятеро




Во дворе больницы на деревянной скамейке, прижавшись друг к другу, сидели пять фигур. На камни мостовой они отбрасывали длинные тени, контрастировавшие по формам и размерам. Они прибыли сюда сразу после полудня, один за другим, и ждали уже много часов. Сейчас солнце постепенно клонилось к закату, и его свет наискосок струился между каштанами. Раз в несколько минут кто-то из них вставал и устало тащился к зданию, чтобы поговорить с управляющим, врачом или медсестрой – с тем, кого удавалось поймать. Но толку от этого не было никакого. Как бы они ни настаивали, им не удавалось получить разрешение увидеть тело подруги, не говоря уже о том, чтобы захоронить его.

Но уйти они все равно отказывались. Они продолжали ждать – лица их усохли от горя, словно выдержанная древесина. Другие люди во дворе – посетители и работники – бросали озадаченные взгляды в их сторону и перешептывались друг с другом. Девочка-подросток, сидевшая возле мамы, наблюдала за каждым их движением, но в любопытстве сквозило презрение. Пожилая женщина в платке окинула их хмурым брезгливым взглядом, которым всегда одаривала всяких чудаков и посторонних. Друзья Лейлы были здесь чужими, впрочем вряд ли где-то их сочли бы своими.

Стоило лишь вечерней молитве огласить окрестности ближайшей мечети, какая-то женщина с аккуратной короткой стрижкой и до странности прямой походкой быстро вышла из здания и направилась прямо к ним. На ней была прикрывавшая колени юбка-карандаш цвета хаки и пиджак в тонкую полоску такого же цвета, на нем красовалась большая брошь в виде орхидеи. Она была директором отдела медицинского обслуживания пациентов.

– Вам нет смысла оставаться здесь, – сказала женщина, не глядя никому в глаза. – Ваша подруга… Врач осмотрел тело и написал официальное заключение. Вы можете запросить его копию, если хотите. Она будет готова примерно через неделю. Но сейчас вам необходимо уйти, прошу вас. Вы всем создаете неудобства.


– Не утруждайтесь напрасно. Мы никуда не уйдем, – сказала Ностальгия Налан; она продолжала сидеть, словно настаивая на своей правоте, тогда как остальные, завидев женщину, встали.

Глаза у Налан были тепло-карими, миндалевидными, но обычно смотревшие на нее люди замечали не это. Они видели длинные наманикюренные ногти, широкие плечи, кожаные брюки, силиконовые груди. Они видели бесстыдную транссексуалку, которая пялилась на них. Это же видела и служащая больницы.

– Прошу прощения? – раздраженно отозвалась она.

Налан бережно открыла свою сумочку, вынула сигарету из серебряного портсигара, но не стала прикуривать, несмотря на большое желание это сделать.

– Я говорю, что мы никуда не уйдем, пока не увидим свою Лейлу. Если понадобится, мы разобьем здесь лагерь.

Брови женщины поплыли вверх.

– Полагаю, вы меня недослышали, так что я попытаюсь выразиться яснее: ждать нет необходимости. Вы ничем не поможете своей подруге. Вы не родственники.

– Мы ей ближе, чем родственники, – дрожащим голосом возразил Саботаж Синан.

Налан с усилием сглотнула. В ее горле застрял комок, с которым она ничего не могла поделать. С тех пор как она узнала об убийстве Лейлы, Налан не проронила ни слезинки. Что-то мешало ее боли – ярость, делающая жестче каждый ее жест, каждое слово.

– Послушайте, это не касается моей организации, – заметила директор. – Дело в том, что вашу подругу отвезли на кладбище. Вероятно, ее уже захоронили.

– Что… Что вы сейчас сказали? – Налан медленно поднялась на ноги, словно только что очнулась от сна. – Почему нас не предупредили?

– По закону у вас нет права…

– По закону? А по-человечески? Если бы мы знали, мы бы поехали с ней. И куда же вы отвезли ее, идиоты несчастные?!

Директор поморщилась, ее глаза на секунду расширились.

– Во-первых, вы не имеете права разговаривать со мной в таком тоне. А во-вторых, я не уполномочена сообщать…

– Тогда пойдите приведите того, кто уполномочен, черт возьми!

– Со мной не следует разговаривать в таком тоне! – возмутилась директор, и ее подбородок задрожал. – Боюсь, мне придется попросить охрану вывести вас за пределы территории больницы.

– Боюсь, мне придется треснуть вас по физиономии, – отозвалась Налан, но друзья схватили ее за руки и оттащили в сторону.

– Мы должны сохранять спокойствие, – прошептала Джамиля, впрочем было неясно, услышала ли Налан это предупреждение.

Директор отдела медицинского обслуживания пациентов резко развернулась и собралась уже двинуться прочь, но потом остановилась и бросила на них косой хмурый взгляд:

– Для таких людей существуют специальные кладбища. Меня удивляет, что вы этого не знали.

– Сучка, – тихо пробормотала Налан.

Ее низкий хриплый голос был все равно слышен; разумеется, она и хотела, чтобы эта женщина знала, что они о ней думают.



Спустя несколько минут охранники выпроводили друзей Лейлы с территории больницы. На мостовой собралась толпа зевак с удивленными улыбками на лицах – они безотрывно наблюдали за происходящим, что в очередной раз доказывало: Стамбул был и навсегда останется городом спонтанных представлений и всегда готовых к ним заинтересованных зрителей. Однако никто не обратил внимания на старика, который шел за этой группой, отставая на пару метров.

После того как неуправляемая пятерка была спроважена охранниками до какого-то угла вдали от больницы, Камил Эффенди приблизился к ним:

– Прошу прощения, что вмешиваюсь. Но можно мне поговорить с вами?

Один за другим друзья Лейлы обернулись и пристально посмотрели на старика.

– Что ты хочешь, амджа? – спросила Зейнаб-122.

Тон у нее был подозрительный, но не враждебный. За очками в черепаховой оправе глаза у нее покраснели и опухли.

– Я работаю в больнице, – подавшись вперед, сказал старик. – Я видел, что вы ждали… и соболезную вашей потере.

Друзья Лейлы на мгновение замерли, ведь они не ожидали, что незнакомец отнесется к ним с сочувствием.

– Скажите, а вы видели тело? – спросила Зейнаб-122 и чуть более тихим голосом добавила: – Вы думаете… она сильно страдала?

– Да, я видел ее. Полагаю, это была быстрая смерть. – Камил Эффенди кивнул, стараясь убедить не только других, но и самого себя. – Я занимался ее отправкой на кладбище. Это там, в Килиосе. Я не уверен, что вы слышали о нем, его знают не многие. Его называют Кимсэсизлер-Мезарлыи. По мне, не очень-то хорошее название. Там нет надгробий, только деревянные таблички с номерами. Но я могу сказать вам, где она похоронена. Вы имеете право знать.

Сказав так, старик вынул кусок бумаги и ручку. Тыльные стороны его ладоней покрывали выпуклые вены и старческие пятна. Он быстро нацарапал номер своим неаккуратным почерком.

– Вот, держите. Идите навестите могилу своей подруги. Посадите красивые цветы. Помолитесь за ее душу. Я слышал, она из Вана. Оттуда же моя покойная жена. Она умерла во время землетрясения в семьдесят шестом. Мы несколько дней копались в обломках, но так и не смогли найти ее. Спустя два месяца бульдозеры сровняли всю местность. Люди постоянно говорили мне: «Не печалься, Камил Эффенди. Какая разница, в конце концов? Она похоронена, однажды все мы окажемся рядом с ней, на два метра под землей». Наверное, они не имели в виду ничего плохого, но, видит Бог, я ненавидел их за эти слова. Похороны для живых, это верно. Организовать приличные похороны очень важно. Иначе внутри так и будет болеть, как думаете? Ладно, не обращайте внимания, я просто болтаю… Хотел сказать вам, что знаю, каково это – не попрощаться с близким человеком.

– Наверное, вам было очень тяжело, – выдавила Голливуд Хюмейра. Обычно ужасно болтливая, казалось, она потеряла дар речи.