10 минут 38 секунд в этом странном мире
Часть 21 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Оба? Ни за что.
– Только мой друг, – ответил водитель. – У него сегодня день рождения, хочу сделать подарок.
Лейла решила, что это немного странно, однако в этом городе она видала кое-что и более странное, так что какая разница.
– Уверен, что не участвуешь?
– Нет, я не люблю… – Он не договорил.
Лейла задумалась, чего же он не любил. Женщин вообще или именно она не нравилась? Она попросила вдвое больше.
Водитель отвел глаза:
– Ладно.
Лейла была удивлена, что он не стал торговаться. Редкая сделка в этом городе совершалась без денежных споров – пусть даже и недолгих.
– Едешь? – спросил другой мужчина, открывая дверцу изнутри.
Она медлила. Если Гадкая Ма узнает, то взорвется от ярости. Лейла редко, почти никогда, не бралась за работу без ведома бывшей хозяйки. Но отказаться от таких хороших денег было сложно, особенно сейчас, когда столько счетов за лечение Джамили, которой поставили волчанку. За одну ночь Лейла сможет получить две хорошие суммы – от отца молодого человека из гостиницы и за это.
– Один час – не больше. И я скажу, где остановиться.
– Договорились.
Лейла забралась в машину, устроившись на заднем сиденье. Она опустила стекло, вдыхая прохладный свежий воздух. Бывали моменты, когда город казался свежим, словно кто-то услужливо окатил его ведром воды.
Она увидела на приборной панели сигарочницу, а на ней трех фарфоровых ангелов в длинных одеяниях. Отвлекшись, она принялась разглядывать их.
Машина начала разгоняться.
– Следующий поворот направо, – сказала Лейла.
Мужчина посмотрел на нее в зеркало заднего вида, и в глазах его отразилось что-то одновременно пугающее и невыносимо печальное.
Спину ее обдало холодком. Она слишком поздно почувствовала, что он ее не послушает.
Последние восемь секунд
Последним воспоминанием Лейлы был вкус домашнего клубничного пирога.
В ее детские годы в Ване праздники всегда сводились к двум поводам – национальному и религиозному. Ее родители отмечали рождение пророка Мухаммеда и рождение Турецкой Республики, однако рождение простого смертного достаточным поводом для ежегодного празднества не считали. Лейла никогда не спрашивала их почему. И только уйдя из дома, оказавшись в Стамбуле и узнав, что люди, оказывается, получают торты или подарки в свои особые даты, она задалась этим вопросом. И с тех пор каждый год 6 января Лейла изо всех сил старалась веселиться, несмотря ни на что. И, даже заметив, что кто-то слишком уж бурно празднует, она никогда никого не осуждала: кто знает, а вдруг этот человек тоже старается компенсировать те дни рождения, которых у него не было в детстве?
Каждый год ее друзья устраивали ей праздник с кексиками, разнообразными украшениями и со множеством воздушных шариков. Это делали все пятеро: Саботаж Синан, Ностальгия Налан, Джамиля, Зейнаб-122 и Голливуд Хюмейра.
Лейла никогда и не думала, что можно иметь больше пяти друзей. Иметь одного – и то огромное счастье. Если очень повезло, будут два или три, а если уж родился под счастливой звездой – тогда квинтет, более чем достаточно на всю жизнь. Неумно стремиться к большему, дабы не ставить под удар тех, на кого рассчитываешь.
Она часто думала, что пять – особое число. В Торе пять книг. Иисус страдал от пяти смертельных ран. В исламе пять столпов веры. Царь Давид убил Голиафа пятью камнями. В буддизме пять путей, и на каждом из них Шива показывает один из своих пяти ликов и смотрит в пяти разных направлениях. Китайская философия крутится вокруг пяти элементов: вода, огонь, дерево, металл, земля. Да и признанных во всем мире вкусов всего пять: сладкий, соленый, кислый, горький и умами. Человеческое восприятие зависит от пяти основных чувств – слуха, зрения, осязания, обоняния и вкуса, пусть ученые заявляют, что их гораздо больше, и называют другие сложные имена; изначально чувств пять, и они всем известны.
В последний, как оказалось, день ее рождения друзья запланировали богатое меню: жаркое из ягненка с пюре из баклажанов, бурек со шпинатом и сыром фета, фасоль с пряной пастромой, зеленые фаршированные перцы и маленькая баночка свежей икры. Предполагалось, что пирог будет сюрпризом, но Лейла услышала их обсуждения: стены в квартире были тоньше, чем куски пастромы, а Налан после десятилетий постоянного курения и еще более постоянного пьянства не шептала, а скрипела, и голос ее звучал хрипло, словно наждак по металлу.
Клубничный крем и сказочно-розовые взбитые сливки сверху. Вот что они планировали. Лейла не очень любила розовый цвет. Куда больше ей нравилась фуксия – цвет ее личности. Даже название приятно растекалось по языку, вкусно-сладкое и энергичное. Розовый – это фуксия без шероховатостей, бледный и безжизненный, словно застиранное до дыр белье. Может быть, ей следовало попросить торт цвета фуксии?
– Сколько свечей поставим? – спросила Голливуд Хюмейра.
– Тридцать одну, дорогуша, – ответила Лейла.
– Разумеется, тридцать одну, черт возьми! – хмыкнула Ностальгия Налан.
Если дружба подразумевает ритуалы, у них их было вагон и маленькая тележка. Кроме дней рождения, они праздновали еще День победы, День памяти Ататюрка, молодежи и спорта, День национальной независимости и детей, День республики, День каботажного судоходства, День святого Валентина, Новый год… При любой возможности они вместе ужинали, устраивали пирушки с деликатесами, которые могли позволить себе лишь с большим трудом. Ностальгия Налан готовила свой любимый напиток – коктейль «Пата-пата бум-бум», рецепт его она узнала, флиртуя с барменом в «Караване». Сок граната, сок лайма, водка, измельченные листья мяты, семена кардамона и щедрая порция виски. Те, кто употреблял алкоголь, хмелели, и щеки их становились ярко-красными. Абсолютные трезвенники пили «фанту» вместо коктейля. Остаток вечера они проводили за просмотром черно-белых фильмов. Все вместе втиснувшись на диван, они смотрели один фильм за другим, полностью погрузившись в процесс и храня молчание, ну разе что иногда вырывался у кого-то «ох!» или «ах!». Старые голливудские и турецкие звезды мастерски удерживали внимание зрителей. Лейла и ее друзья наизусть знали все их реплики.
Лейла никогда не говорила этого своим друзьям, во всяком случае настолько подробно, но они были ее подушкой безопасности. Всякий раз, когда она спотыкалась или даже падала, друзья оказывались рядом, поддерживали и смягчали силу удара. В те ночи, когда клиенты обходились с ней слишком жестоко, она находила силы держаться именно благодаря тому, что друзья самим фактом своего существования были снадобьем для ее царапин и синяков, а в те дни, когда она предавалась жалости к самой себе, когда казалось, что грудь разрывается от боли, они ставили ее на ноги и вдыхали ей в легкие жизнь.
Сейчас, когда ее разум подошел к мертвой точке и все воспоминания растаяли в стене тумана, плотной, как печаль, последней деталью, которую она увидела внутренним взором, был ярко-розовый именинный торт. Тем вечером они болтали и смеялись, словно ничто не способно разделить их, а жизнь – всего лишь спектакль, волнующий и тревожный, но реальной опасности в нем нет, он – просто чужой сон, куда тебя зачем-то пригласили. По телевизору Рита Хейворт откинула волосы и тряхнула бедрами, ее платье с шелковистым шорохом упало на пол. Качнув головой в сторону камеры, она улыбнулась своей характерной улыбкой, той самой, которую зрители во всем мире считали распутной. Но только не Лейла и ее друзья. Старушка Рита была не в силах одурачить их. Они всегда узнавали печальных женщин с первого взгляда.
Часть вторая. Тело
Морг
Морг располагался в задней части больницы, в северо-восточном углу подвального этажа. Ведущий к нему коридор был выкрашен в бледно-зеленый цвет, напоминающий о капсулах прозака. В нем было ощутимо холоднее, чем в других больничных помещениях, словно там днем и ночью гуляли сквозняки. В тамошнем воздухе висел резкий химический запах. Цвета вокруг было немного – меловой белый, стальной серый, ледяной голубой и темный ржаво-красный, цвет запекшейся крови.
Обтирая руки о халат, патологоанатом, слегка сутулый сухопарый мужчина с выпуклым высоким лбом и обсидианово-черными глазами, посмотрел на вновь привезенное тело. Еще одна жертва убийства. Безразличие отразилось на его лице. Долгие годы он видел их бессчетное количество – молодых и старых, богатых и бедных, тех, кого сразила шальная пуля, и тех, кого хладнокровно расстреляли. Каждый день привозили все новые и новые тела. Он точно знал, в какое время года подобные случаи учащаются, а когда их количество снижается. Убийств всегда больше летом, чем зимой, с мая по август – пиковый сезон тяжких изнасилований и покушений на убийства в Стамбуле. С приходом октября вместе с температурой сильно понижался и уровень преступлений.
У патологоанатома была собственная теория, почему так происходит, и он не сомневался: все дело в том, чем люди питаются. Осенью косяки пеламиды отправляются на юг – из Черного моря в Эгейское, они плывут так близко к поверхности воды, будто обессилели от этой вынужденной миграции и постоянной угрозы в виде траулеров и хотят, чтобы их выловили раз и навсегда. Люди начинают употреблять в пищу эту вкусную жирную рыбу в ресторанах, гостиницах, офисных столовых и дома – и уровень серотонина у них растет, а уровень стресса резко падает. В итоге законы они нарушают реже. Однако чудесной пеламиды надолго не хватит. Вскоре количество преступлений снова вырастет. В стране, где правосудие всегда запаздывает, если вообще приходит, многие граждане мстят самостоятельно, отвечая на зло еще большим злом. «Два ока за одно и челюсть за зуб». Не сказать чтобы все преступления планировались. На самом деле многие совершались совершенно спонтанно. Взгляд, который принимали за непристойный, вполне мог послужить причиной убийства. Неправильно понятое слово могло служить поводом для кровопролития. В Стамбуле убийство – дело заурядное, а смерть и того зауряднее.
Патологоанатом осмотрел тело, откачал жидкости и вскрыл грудную клетку, прорезав от каждой ключицы до грудины. Он довольно долго изучал повреждения и отметил татуировку над правой лодыжкой женщины, а также определил причину появления обесцвеченного участка кожи у нее на спине – шрам, явно возникший от химического ожога каким-то едким веществом, вероятнее всего кислотой. Он предположил, что это случилось лет двадцать назад. Ему было любопытно, как это произошло. Может быть, на нее напали со спины, а может, это был несчастный случай. А если так, откуда вдруг к ней попало такое вещество?
Полный анализ внутренних органов не требовался, так что он сел и написал поверхностный отчет. Для получения дополнительной информации он обратился к полицейскому рапорту, вложенному в папку.
Имя/фамилия: Лэйла Акарсу
Среднее имя: Афифа Камила
Адрес: улица Лохматого Кафки, 70/8, Пера, Стамбул
Тело принадлежит хорошо развитой белой женщине с повышенным пищевым статусом, рост 5 футов 7 дюймов, вес 135 фунтов. Судя по всему, настоящий возраст не совпадает с тем, что указан в удостоверении личности, – 32 года. Вероятно, ей между 40 и 45 годами. Осмотр проводился с целью установления причины и рода смерти.
Одежда: платье с золотистыми пайетками (разорванное), туфли на высоком каблуке, кружевное белье. В сумочке-клатче лежали удостоверение личности, помада, блокнот, авторучка и ключи от дома. Денег и драгоценностей не обнаружено (возможно, они украдены).
Смерть произошла между 3:30 и 5:30. Следов полового сношения не обнаружено. Жертву ударили тяжелым тупым предметом, а после потери сознания задушили.
На мгновение он перестал печатать. Отметина на шее женщины тревожила его. Рядом со следами от пальцев убийцы виднелась красноватая полоса, которая, видимо, была нанесена уже после смерти. Возможно, на ней было ожерелье, сорванное после. Впрочем, особого значения это уже не имело. Как и все тела, за которыми никто не приходил, ее отправят на кладбище Кимсэсизлер-Мезарлыи.
Эта женщина не подлежала исламским ритуалам захоронения. Да и вообще никаким религиозным ритуалам, если уж на то пошло. Родственники не станут обмывать ее тело и заплетать волосы в три косы, не положат ее руки на грудь в позу вечного покоя, не закроют ее веки, чтобы с этого момента направить взор только внутрь. На кладбище никто не будет нести гроб, никто не станет скорбеть, имам не станет читать молитвы, да и профессиональных плакальщиков, которые будут рыдать и завывать громче всех, тоже никто не наймет. Ее похоронят так, как хоронят всех ненужных, – тихо и быстро.
А после этого, скорее всего, никто не навестит ее могилу. Может быть, старая соседка или племянница – достаточно дальняя родственница, которая не станет опасаться, что этим навлечет позор на свою семью, – появится пару раз, а потом все посещения прекратятся. Всего через несколько месяцев могила этой женщины без всяких помет и надгробных камней полностью сольется с окружающей местностью. И даже меньше чем через десятилетие никто уже не сможет определить, где именно она захоронена. Она станет очередным номером на Кимсэсизлер-Мезарлыи, еще одна несчастная душа, чья жизнь отзывается в первой строке любой анатолийской сказки: «Жила-была, а может, и не была…»
Патологоанатом сгорбился над письменным столом и сосредоточенно сморщил лоб. У него не было никакого желания знать, кем была эта женщина и какую жизнь могла вести. Даже когда он только начал работать, истории жертв мало волновали его. По-настоящему интересовала его лишь сама смерть. Не в теологическом или философском смысле, а как научное изыскание. Он не переставал поражаться тому, как мало продвинулось человечество в том, что касалось обрядов погребения. Биологический вид, который сумел изобрести электронные часы, открыл ДНК и разработал аппараты МРТ, серьезно застопорился в смысле обращения с мертвыми. Едва ли что-то продвинулось по сравнению с обычаями тысячелетней давности. Конечно, те, кто купается в деньгах и обладает воображением, может придумать для себя нечто более интересное, чем остальные. Например, при желании можно выбросить останки в открытый космос. Или заморозить свое тело в надежде, что спустя сто лет найдут способ его оживить. Однако для большинства людей выбор весьма скуден: захоронение или кремация. Вот и все. Если там, наверху, есть Бог, Он, наверное, лопается со смеху над людьми, которые способны были создать атомные бомбы и искусственный интеллект, но до сих пор тревожатся по поводу собственной смерти и не знают, что делать с мертвыми. Как же это убого – выносить смерть на периферию жизни, когда она в центре всего!
Патологоанатом очень долго работал с трупами, предпочитая их молчаливое соседство бесконечной болтовне живых. Но чем больше тел он осматривал, тем больше интереса у него вызывал процесс умирания. Когда именно живое существо превращается в труп? В юности, когда он только окончил медицинский институт, у него был четкий ответ, но сейчас он уже не был так уверен. Теперь ему казалось, что, точно как камень, попадающий в пруд и служащий причиной исходящих от него кругов, прекращение жизни становится причиной ряда перемен, существенных и несущественных, и признавать факт смерти можно лишь тогда, когда завершатся финальные изменения. В медицинских журналах, которые он скрупулезно изучал, ему довелось прочитать сенсационное исследование, приведшее его в полный восторг. Исследователи в нескольких организациях с мировым именем наблюдали неослабевающую мозговую деятельность у тех, кто только что умер. В некоторых случаях она длилась всего несколько минут, а в иных – до десяти минут и тридцати восьми секунд. Что происходит в это время? Вспоминают ли умершие свое прошлое, и если да, то что именно и в каком порядке? Как разум может сжать целую жизнь так, чтобы она уместилась всего в несколько минут – столько же, сколько требуется для закипания воды в чайнике?
Последующие исследования показали, что более тысячи генов продолжают функционировать в телах и спустя несколько дней после констатации смерти. Возможно, мысли человека живут дольше, чем его сердце, мечты – дольше, чем его поджелудочная, а желания – продолжительнее, чем желчный пузырь… Если это правда, может, людей следует считать полуживыми, пока воспоминания, которые сделали их самими собой, все еще колышутся, расходятся кругами и остаются в этом мире? Пусть он пока не знал точных ответов на эти вопросы, но очень ценил возможность их отыскать. Патологоанатом никогда никому не расскажет об этом, потому что его вряд ли поймут, но ему очень нравилось работать в морге.
Стук в дверь резко оторвал его от мыслей.
– Войдите.
В кабинет, прихрамывая, вошел больничный служитель Камил Эффенди. Это был добродушный человек с нежной душой, несмотря на многие годы бессменной работы в этой больнице. Изначально его нанимали для выполнения неквалифицированной работы, однако он делал все, о чем бы ни попросили, порой даже зашивал пациентов в травмопункте, если не хватало хирургов.
– Салам алейкум, доктор.
– Алейкум салам, Камил Эффенди.
– Это и есть проститутка, о которой судачат сестры?
– Да. Ее привезли около полудня.
– Бедняжка, пусть Аллах простит все прегрешения, которые она могла совершить.
Патологоанатом улыбнулся, но улыбка эта не тронула его глаз.
– Могла? Забавные вещи говоришь, учитывая, кем она была. Вся ее жизнь была полна греха.
– Ну, возможно, это так… однако как знать, кто больше заслуживает рая – эта несчастная женщина или какой-нибудь фанатик, считающий, что лишь он один избран Богом.
– Ну-ну, Камил Эффенди! А я и не знал, что ты неравнодушен к шлюхам. Но будь осторожнее. Мне-то все равно, но многие наверняка могут поколотить тебя, услышав такие речи.
Старик не двигался и молчал. Он печально смотрел на тело, как будто когда-то знал погибшую. Казалось, что она спокойна. Большинство тел, которые он видел за долгие годы, казались такими же, и он часто задумывался: а может, они испытывают облегчение, что больше не надо сражаться с миром и его недоразумениями?
– Только мой друг, – ответил водитель. – У него сегодня день рождения, хочу сделать подарок.
Лейла решила, что это немного странно, однако в этом городе она видала кое-что и более странное, так что какая разница.
– Уверен, что не участвуешь?
– Нет, я не люблю… – Он не договорил.
Лейла задумалась, чего же он не любил. Женщин вообще или именно она не нравилась? Она попросила вдвое больше.
Водитель отвел глаза:
– Ладно.
Лейла была удивлена, что он не стал торговаться. Редкая сделка в этом городе совершалась без денежных споров – пусть даже и недолгих.
– Едешь? – спросил другой мужчина, открывая дверцу изнутри.
Она медлила. Если Гадкая Ма узнает, то взорвется от ярости. Лейла редко, почти никогда, не бралась за работу без ведома бывшей хозяйки. Но отказаться от таких хороших денег было сложно, особенно сейчас, когда столько счетов за лечение Джамили, которой поставили волчанку. За одну ночь Лейла сможет получить две хорошие суммы – от отца молодого человека из гостиницы и за это.
– Один час – не больше. И я скажу, где остановиться.
– Договорились.
Лейла забралась в машину, устроившись на заднем сиденье. Она опустила стекло, вдыхая прохладный свежий воздух. Бывали моменты, когда город казался свежим, словно кто-то услужливо окатил его ведром воды.
Она увидела на приборной панели сигарочницу, а на ней трех фарфоровых ангелов в длинных одеяниях. Отвлекшись, она принялась разглядывать их.
Машина начала разгоняться.
– Следующий поворот направо, – сказала Лейла.
Мужчина посмотрел на нее в зеркало заднего вида, и в глазах его отразилось что-то одновременно пугающее и невыносимо печальное.
Спину ее обдало холодком. Она слишком поздно почувствовала, что он ее не послушает.
Последние восемь секунд
Последним воспоминанием Лейлы был вкус домашнего клубничного пирога.
В ее детские годы в Ване праздники всегда сводились к двум поводам – национальному и религиозному. Ее родители отмечали рождение пророка Мухаммеда и рождение Турецкой Республики, однако рождение простого смертного достаточным поводом для ежегодного празднества не считали. Лейла никогда не спрашивала их почему. И только уйдя из дома, оказавшись в Стамбуле и узнав, что люди, оказывается, получают торты или подарки в свои особые даты, она задалась этим вопросом. И с тех пор каждый год 6 января Лейла изо всех сил старалась веселиться, несмотря ни на что. И, даже заметив, что кто-то слишком уж бурно празднует, она никогда никого не осуждала: кто знает, а вдруг этот человек тоже старается компенсировать те дни рождения, которых у него не было в детстве?
Каждый год ее друзья устраивали ей праздник с кексиками, разнообразными украшениями и со множеством воздушных шариков. Это делали все пятеро: Саботаж Синан, Ностальгия Налан, Джамиля, Зейнаб-122 и Голливуд Хюмейра.
Лейла никогда и не думала, что можно иметь больше пяти друзей. Иметь одного – и то огромное счастье. Если очень повезло, будут два или три, а если уж родился под счастливой звездой – тогда квинтет, более чем достаточно на всю жизнь. Неумно стремиться к большему, дабы не ставить под удар тех, на кого рассчитываешь.
Она часто думала, что пять – особое число. В Торе пять книг. Иисус страдал от пяти смертельных ран. В исламе пять столпов веры. Царь Давид убил Голиафа пятью камнями. В буддизме пять путей, и на каждом из них Шива показывает один из своих пяти ликов и смотрит в пяти разных направлениях. Китайская философия крутится вокруг пяти элементов: вода, огонь, дерево, металл, земля. Да и признанных во всем мире вкусов всего пять: сладкий, соленый, кислый, горький и умами. Человеческое восприятие зависит от пяти основных чувств – слуха, зрения, осязания, обоняния и вкуса, пусть ученые заявляют, что их гораздо больше, и называют другие сложные имена; изначально чувств пять, и они всем известны.
В последний, как оказалось, день ее рождения друзья запланировали богатое меню: жаркое из ягненка с пюре из баклажанов, бурек со шпинатом и сыром фета, фасоль с пряной пастромой, зеленые фаршированные перцы и маленькая баночка свежей икры. Предполагалось, что пирог будет сюрпризом, но Лейла услышала их обсуждения: стены в квартире были тоньше, чем куски пастромы, а Налан после десятилетий постоянного курения и еще более постоянного пьянства не шептала, а скрипела, и голос ее звучал хрипло, словно наждак по металлу.
Клубничный крем и сказочно-розовые взбитые сливки сверху. Вот что они планировали. Лейла не очень любила розовый цвет. Куда больше ей нравилась фуксия – цвет ее личности. Даже название приятно растекалось по языку, вкусно-сладкое и энергичное. Розовый – это фуксия без шероховатостей, бледный и безжизненный, словно застиранное до дыр белье. Может быть, ей следовало попросить торт цвета фуксии?
– Сколько свечей поставим? – спросила Голливуд Хюмейра.
– Тридцать одну, дорогуша, – ответила Лейла.
– Разумеется, тридцать одну, черт возьми! – хмыкнула Ностальгия Налан.
Если дружба подразумевает ритуалы, у них их было вагон и маленькая тележка. Кроме дней рождения, они праздновали еще День победы, День памяти Ататюрка, молодежи и спорта, День национальной независимости и детей, День республики, День каботажного судоходства, День святого Валентина, Новый год… При любой возможности они вместе ужинали, устраивали пирушки с деликатесами, которые могли позволить себе лишь с большим трудом. Ностальгия Налан готовила свой любимый напиток – коктейль «Пата-пата бум-бум», рецепт его она узнала, флиртуя с барменом в «Караване». Сок граната, сок лайма, водка, измельченные листья мяты, семена кардамона и щедрая порция виски. Те, кто употреблял алкоголь, хмелели, и щеки их становились ярко-красными. Абсолютные трезвенники пили «фанту» вместо коктейля. Остаток вечера они проводили за просмотром черно-белых фильмов. Все вместе втиснувшись на диван, они смотрели один фильм за другим, полностью погрузившись в процесс и храня молчание, ну разе что иногда вырывался у кого-то «ох!» или «ах!». Старые голливудские и турецкие звезды мастерски удерживали внимание зрителей. Лейла и ее друзья наизусть знали все их реплики.
Лейла никогда не говорила этого своим друзьям, во всяком случае настолько подробно, но они были ее подушкой безопасности. Всякий раз, когда она спотыкалась или даже падала, друзья оказывались рядом, поддерживали и смягчали силу удара. В те ночи, когда клиенты обходились с ней слишком жестоко, она находила силы держаться именно благодаря тому, что друзья самим фактом своего существования были снадобьем для ее царапин и синяков, а в те дни, когда она предавалась жалости к самой себе, когда казалось, что грудь разрывается от боли, они ставили ее на ноги и вдыхали ей в легкие жизнь.
Сейчас, когда ее разум подошел к мертвой точке и все воспоминания растаяли в стене тумана, плотной, как печаль, последней деталью, которую она увидела внутренним взором, был ярко-розовый именинный торт. Тем вечером они болтали и смеялись, словно ничто не способно разделить их, а жизнь – всего лишь спектакль, волнующий и тревожный, но реальной опасности в нем нет, он – просто чужой сон, куда тебя зачем-то пригласили. По телевизору Рита Хейворт откинула волосы и тряхнула бедрами, ее платье с шелковистым шорохом упало на пол. Качнув головой в сторону камеры, она улыбнулась своей характерной улыбкой, той самой, которую зрители во всем мире считали распутной. Но только не Лейла и ее друзья. Старушка Рита была не в силах одурачить их. Они всегда узнавали печальных женщин с первого взгляда.
Часть вторая. Тело
Морг
Морг располагался в задней части больницы, в северо-восточном углу подвального этажа. Ведущий к нему коридор был выкрашен в бледно-зеленый цвет, напоминающий о капсулах прозака. В нем было ощутимо холоднее, чем в других больничных помещениях, словно там днем и ночью гуляли сквозняки. В тамошнем воздухе висел резкий химический запах. Цвета вокруг было немного – меловой белый, стальной серый, ледяной голубой и темный ржаво-красный, цвет запекшейся крови.
Обтирая руки о халат, патологоанатом, слегка сутулый сухопарый мужчина с выпуклым высоким лбом и обсидианово-черными глазами, посмотрел на вновь привезенное тело. Еще одна жертва убийства. Безразличие отразилось на его лице. Долгие годы он видел их бессчетное количество – молодых и старых, богатых и бедных, тех, кого сразила шальная пуля, и тех, кого хладнокровно расстреляли. Каждый день привозили все новые и новые тела. Он точно знал, в какое время года подобные случаи учащаются, а когда их количество снижается. Убийств всегда больше летом, чем зимой, с мая по август – пиковый сезон тяжких изнасилований и покушений на убийства в Стамбуле. С приходом октября вместе с температурой сильно понижался и уровень преступлений.
У патологоанатома была собственная теория, почему так происходит, и он не сомневался: все дело в том, чем люди питаются. Осенью косяки пеламиды отправляются на юг – из Черного моря в Эгейское, они плывут так близко к поверхности воды, будто обессилели от этой вынужденной миграции и постоянной угрозы в виде траулеров и хотят, чтобы их выловили раз и навсегда. Люди начинают употреблять в пищу эту вкусную жирную рыбу в ресторанах, гостиницах, офисных столовых и дома – и уровень серотонина у них растет, а уровень стресса резко падает. В итоге законы они нарушают реже. Однако чудесной пеламиды надолго не хватит. Вскоре количество преступлений снова вырастет. В стране, где правосудие всегда запаздывает, если вообще приходит, многие граждане мстят самостоятельно, отвечая на зло еще большим злом. «Два ока за одно и челюсть за зуб». Не сказать чтобы все преступления планировались. На самом деле многие совершались совершенно спонтанно. Взгляд, который принимали за непристойный, вполне мог послужить причиной убийства. Неправильно понятое слово могло служить поводом для кровопролития. В Стамбуле убийство – дело заурядное, а смерть и того зауряднее.
Патологоанатом осмотрел тело, откачал жидкости и вскрыл грудную клетку, прорезав от каждой ключицы до грудины. Он довольно долго изучал повреждения и отметил татуировку над правой лодыжкой женщины, а также определил причину появления обесцвеченного участка кожи у нее на спине – шрам, явно возникший от химического ожога каким-то едким веществом, вероятнее всего кислотой. Он предположил, что это случилось лет двадцать назад. Ему было любопытно, как это произошло. Может быть, на нее напали со спины, а может, это был несчастный случай. А если так, откуда вдруг к ней попало такое вещество?
Полный анализ внутренних органов не требовался, так что он сел и написал поверхностный отчет. Для получения дополнительной информации он обратился к полицейскому рапорту, вложенному в папку.
Имя/фамилия: Лэйла Акарсу
Среднее имя: Афифа Камила
Адрес: улица Лохматого Кафки, 70/8, Пера, Стамбул
Тело принадлежит хорошо развитой белой женщине с повышенным пищевым статусом, рост 5 футов 7 дюймов, вес 135 фунтов. Судя по всему, настоящий возраст не совпадает с тем, что указан в удостоверении личности, – 32 года. Вероятно, ей между 40 и 45 годами. Осмотр проводился с целью установления причины и рода смерти.
Одежда: платье с золотистыми пайетками (разорванное), туфли на высоком каблуке, кружевное белье. В сумочке-клатче лежали удостоверение личности, помада, блокнот, авторучка и ключи от дома. Денег и драгоценностей не обнаружено (возможно, они украдены).
Смерть произошла между 3:30 и 5:30. Следов полового сношения не обнаружено. Жертву ударили тяжелым тупым предметом, а после потери сознания задушили.
На мгновение он перестал печатать. Отметина на шее женщины тревожила его. Рядом со следами от пальцев убийцы виднелась красноватая полоса, которая, видимо, была нанесена уже после смерти. Возможно, на ней было ожерелье, сорванное после. Впрочем, особого значения это уже не имело. Как и все тела, за которыми никто не приходил, ее отправят на кладбище Кимсэсизлер-Мезарлыи.
Эта женщина не подлежала исламским ритуалам захоронения. Да и вообще никаким религиозным ритуалам, если уж на то пошло. Родственники не станут обмывать ее тело и заплетать волосы в три косы, не положат ее руки на грудь в позу вечного покоя, не закроют ее веки, чтобы с этого момента направить взор только внутрь. На кладбище никто не будет нести гроб, никто не станет скорбеть, имам не станет читать молитвы, да и профессиональных плакальщиков, которые будут рыдать и завывать громче всех, тоже никто не наймет. Ее похоронят так, как хоронят всех ненужных, – тихо и быстро.
А после этого, скорее всего, никто не навестит ее могилу. Может быть, старая соседка или племянница – достаточно дальняя родственница, которая не станет опасаться, что этим навлечет позор на свою семью, – появится пару раз, а потом все посещения прекратятся. Всего через несколько месяцев могила этой женщины без всяких помет и надгробных камней полностью сольется с окружающей местностью. И даже меньше чем через десятилетие никто уже не сможет определить, где именно она захоронена. Она станет очередным номером на Кимсэсизлер-Мезарлыи, еще одна несчастная душа, чья жизнь отзывается в первой строке любой анатолийской сказки: «Жила-была, а может, и не была…»
Патологоанатом сгорбился над письменным столом и сосредоточенно сморщил лоб. У него не было никакого желания знать, кем была эта женщина и какую жизнь могла вести. Даже когда он только начал работать, истории жертв мало волновали его. По-настоящему интересовала его лишь сама смерть. Не в теологическом или философском смысле, а как научное изыскание. Он не переставал поражаться тому, как мало продвинулось человечество в том, что касалось обрядов погребения. Биологический вид, который сумел изобрести электронные часы, открыл ДНК и разработал аппараты МРТ, серьезно застопорился в смысле обращения с мертвыми. Едва ли что-то продвинулось по сравнению с обычаями тысячелетней давности. Конечно, те, кто купается в деньгах и обладает воображением, может придумать для себя нечто более интересное, чем остальные. Например, при желании можно выбросить останки в открытый космос. Или заморозить свое тело в надежде, что спустя сто лет найдут способ его оживить. Однако для большинства людей выбор весьма скуден: захоронение или кремация. Вот и все. Если там, наверху, есть Бог, Он, наверное, лопается со смеху над людьми, которые способны были создать атомные бомбы и искусственный интеллект, но до сих пор тревожатся по поводу собственной смерти и не знают, что делать с мертвыми. Как же это убого – выносить смерть на периферию жизни, когда она в центре всего!
Патологоанатом очень долго работал с трупами, предпочитая их молчаливое соседство бесконечной болтовне живых. Но чем больше тел он осматривал, тем больше интереса у него вызывал процесс умирания. Когда именно живое существо превращается в труп? В юности, когда он только окончил медицинский институт, у него был четкий ответ, но сейчас он уже не был так уверен. Теперь ему казалось, что, точно как камень, попадающий в пруд и служащий причиной исходящих от него кругов, прекращение жизни становится причиной ряда перемен, существенных и несущественных, и признавать факт смерти можно лишь тогда, когда завершатся финальные изменения. В медицинских журналах, которые он скрупулезно изучал, ему довелось прочитать сенсационное исследование, приведшее его в полный восторг. Исследователи в нескольких организациях с мировым именем наблюдали неослабевающую мозговую деятельность у тех, кто только что умер. В некоторых случаях она длилась всего несколько минут, а в иных – до десяти минут и тридцати восьми секунд. Что происходит в это время? Вспоминают ли умершие свое прошлое, и если да, то что именно и в каком порядке? Как разум может сжать целую жизнь так, чтобы она уместилась всего в несколько минут – столько же, сколько требуется для закипания воды в чайнике?
Последующие исследования показали, что более тысячи генов продолжают функционировать в телах и спустя несколько дней после констатации смерти. Возможно, мысли человека живут дольше, чем его сердце, мечты – дольше, чем его поджелудочная, а желания – продолжительнее, чем желчный пузырь… Если это правда, может, людей следует считать полуживыми, пока воспоминания, которые сделали их самими собой, все еще колышутся, расходятся кругами и остаются в этом мире? Пусть он пока не знал точных ответов на эти вопросы, но очень ценил возможность их отыскать. Патологоанатом никогда никому не расскажет об этом, потому что его вряд ли поймут, но ему очень нравилось работать в морге.
Стук в дверь резко оторвал его от мыслей.
– Войдите.
В кабинет, прихрамывая, вошел больничный служитель Камил Эффенди. Это был добродушный человек с нежной душой, несмотря на многие годы бессменной работы в этой больнице. Изначально его нанимали для выполнения неквалифицированной работы, однако он делал все, о чем бы ни попросили, порой даже зашивал пациентов в травмопункте, если не хватало хирургов.
– Салам алейкум, доктор.
– Алейкум салам, Камил Эффенди.
– Это и есть проститутка, о которой судачат сестры?
– Да. Ее привезли около полудня.
– Бедняжка, пусть Аллах простит все прегрешения, которые она могла совершить.
Патологоанатом улыбнулся, но улыбка эта не тронула его глаз.
– Могла? Забавные вещи говоришь, учитывая, кем она была. Вся ее жизнь была полна греха.
– Ну, возможно, это так… однако как знать, кто больше заслуживает рая – эта несчастная женщина или какой-нибудь фанатик, считающий, что лишь он один избран Богом.
– Ну-ну, Камил Эффенди! А я и не знал, что ты неравнодушен к шлюхам. Но будь осторожнее. Мне-то все равно, но многие наверняка могут поколотить тебя, услышав такие речи.
Старик не двигался и молчал. Он печально смотрел на тело, как будто когда-то знал погибшую. Казалось, что она спокойна. Большинство тел, которые он видел за долгие годы, казались такими же, и он часто задумывался: а может, они испытывают облегчение, что больше не надо сражаться с миром и его недоразумениями?