Зов черного сердца

– Ночью мне не спалось, пошел к монастырю. Утром сюда привезли.

– И все? А то, что о тебе пятнадцать лет ни слуху ни духу, как прикажешь понимать? Ты прости, Георгий, нехорошо тогда с твоим сыном вышло. Но кого нам было искать? – В голову опять полезли колдуны и приведения. Что бы он еще хоть раз ту передачку посмотрел!

Собеседник не шелохнулся.

– То-то же, – по-своему расценив его молчание и тяжелый взгляд, заключил Кольцов. – Хватит сидеть сиднем, рассказывай, как жил все эти годы? Женился хоть? Или так и ходишь бирюком? Твоя-то давно замужем. Да что я тебе баю, сам все знаешь.

– Какие мне выдвигают обвинения? – Георгий упрямился, будто Кольцов не с ним все время говорил, а со стеной. – Жене позвонить могу?

– Ну хоть одно выяснили, женился, значит. – Следователь улыбнулся, чувствуя, как спадает напряжение между ними. – В органы ты не возвращался, знаю, пробивал. А куда исчез, так и не понял. И никто не понимал. Поговаривали даже, будто помер Георгий Старостин. А я всегда верил, такие, как ты, всех нас переживут.

– Георгий Старостин умер, – ровно, точно сообщал нечто незначительное, выдал мужчина, и это оказалась первая осмысленная фраза в их странном диалоге. – Я Жора. Новиков фамилия моя.

– Помнится, ты бесился, когда мы тебя Жорой звали. Попугайской кличкой считал такое обращение, – хохотнул Кольцов. – Не представляешь, как я рад тебя видеть, давай обнимемся, что ли?

Он встал и, обойдя стол, приблизился к неподвижно сидящему Георгию. За все время разговора тот ни разу не сменил позу, разве что руки из-за спины убрал, положил на колени.

– Георгий, ей-богу, не смешно! – обиделся Кольцов. – Мы все же дружили с тобой. Неужели за пятнадцать лет забыл все? Не пугай меня, слышишь?

– Куда меня теперь, в камеру или отпустишь? Я не убивал. И кто убил, не видел.

– Посиди-ка ты здесь, дружище.

Кольцов вышел, по привычке заперев дверь кабинета на ключ. Он бывал здесь не часто, и официально кабинет ему не принадлежал, но сколько себя помнил, никто его ни разу не занимал. Говорил же, в их округе все тихо. А уж в этом городишке и вовсе участкового достаточно. Зачем держать целый отдел дармоедов, не способных среагировать в экстренной ситуации и чуть что, вынужденных вызывать его? Пусть не часто, пусть даже раз в два года. Но у него и собственных дел по горло.

Еще и бывший сослуживец вернулся, который строит из себя блаженного, делая вид, что не узнает его.

Дурдом! Час от часу не легче!

От объяснений проще не стало. Кольцов узнал, что Георгия, настырно называющего себя Жорой, обнаружили выехавшие на вызов сотрудники. Он просто стоял и смотрел на стройку, сопротивления при задержании не оказывал и вообще вел себя смирно. Но стоило отъехать от того места, где его взяли, на сотню метров, как он начал бесноваться и орать, чтобы его вернули.

Пришлось надеть наручники и сопроводить в отделение под конвоем, как опасного рецидивиста.

– И чего он хотел? – поинтересовался Кольцов, категорически теряя суть происходящего. – Ну когда орал и бесился?

– Убийцу хотел рассмотреть, – как-то неуверенно ответили ему.

– Так там еще кто-то был? Почему мне не доложили?

– Товарищ майор, не было там никого. До вашего приезда мы вообще не начинали ничего, только место осмотрели. Труп и вот этот бугай. Ну еще рабочий со своей бетономешалкой.

– Ничего не понимаю. Кого же он рассматривать собирался?

– Вы только не принимайте всерьез, пожалуйста. Задержанный всерьез уверял, будто бы видит энергетический след смерти. Как бы мы вам доложили? Такое в протокол не внесешь.

Кольцов мысленно вернулся на несколько часов назад. Хорошо, что уже светает рано и не пришлось блуждать в потемках. С первого взгляда стройка как стройка, обнесена деревянным забором из нестроганых досок, кругом грязища, раскатанная шинами земля. За забором тоже ничего особенного, два здания вроде как полностью отстроенных, и в одном без труда узнается храм. Второе, чуть поодаль, обычное, длинное и узкое, как кишка.

Его провели в храм. Там уже дожидался судмедэксперт, кучка молоденьких лейтенантов, два помятых опера и даже служебная овчарка.

– Что за балаган, Марат? – Кольцов пожал руку в синей медицинской перчатке. – Откуда толпа?

– Да ты посмотри, Тима, какой тут пир. – Кольцов не разделял восторга мужчины, а уж назвать пиром открывшуюся картину точно не решился бы. – Этих, – кивок в сторону кучкующейся молодежи, – привезли на «открытый урок». Где они еще подобное посмотрят? В учебниках только, а здесь все живое, только руками не трогай, пока строгий дядя не разрешит.

Строгим дядей Марат назвал, по всей видимости, себя. Подумалось, что пятнадцать лет назад он сам был едва ли взрослее того молодняка. Ходил за старшими товарищами хвостом, впитывал, как губка, любые крохи информации. Теперь он, как и Марат, – «строгий дядя», который и не помнит той гремучей смеси восторга и страха от работы над самым первым своим делом.

Кольцов внимательно слушал, кивал тем, с кем доводилось встретиться взглядом, и думал. Думал, как подобное могло произойти в захолустном городишке на отшибе мира. Все эти ритуальные убийства, а о том, что здесь именно такое, Марат сообщил еще по телефону, должны оставаться в кино, на страницах книг и в воспаленных умах психов, накачанных психотропными препаратами. Не должно ничего подобного происходить в реальной жизни.

Ненормально такое.

Дико и непонятно.

– Обе руки сломаны, – начал рассказывать Марат, когда они подошли к телу, – суставы буквально выдернуты, скорее всего, тело волочили, на траве есть след. Множественные ушибы, возможны разрывы внутренних органов, точнее скажу после вскрытия. Причину смерти однозначно назвать не смогу, сам понимаешь, регламент. Имеется частичное расчленение.

– Его лицо… – Кольцов стушевался, не сумев подобрать нужных слов.

– Лицо пострадало больше всего, – подхватил Марат. – Глазные яблоки удалены, язык отсутствует.

– То есть как? Здесь хирург, что ли, работал?

– Увы, Тима, – Марат присел на корточки возле трупа, аккуратно надавил на его подбородок, – работал скорее мясник. Очень грубое отчленение. Предположу использование щипцов, раны довольно характерные. Проще всего сравнить с выклевыванием.

– Его птицы, что ли, убили?


– Не думаю. Да, многие хищники, например крупные врановые, могут наносить подобные ранения, но тогда остался бы рваный край с защипами. Здесь ничего подобного нет. Скорее всего, манипуляция производилась в один этап. Проще говоря, глаза ему просто вынули из глазниц, а язык оторвали. Да и откуда здесь взяться птицам, Тим? Окна и двери закрыты.

– Тогда кто мог такое провернуть?

– Как я предположил ранее, убийство носит ритуальный характер. Об этом говорят свечи, расположенные по кругу, само наличие трупа как символа жертвоприношения, ну и церковь – место культа.

– Она не достроена, – посчитал нужным поправить Кольцов.

– Не имеет значения. Сатанизм – извращенное течение религии. В самом примитивном понимании, строится на отрицании теологии, попрании святынь и переиначивании молитвенных текстов. Просто добавляют ко всему светлому приставку «не» или меняют белое на черное. Недостроенная церковь своего рода символ, и довольно яркий.

– Дай угадаю, время убийства – полночь?

– Не угадал, Тима. Часа три ночи. Точнее после исследования скажу.

– И никто ничего не видел?

– Посмотри вокруг, здесь до города сорок минут с гаком. Даже собачники не забредают. Хотя трупик собачки имеется. Валялся в стороне выпотрошенный.

– Да уж, – рассеянно протянул Кольцов. – Похоже, я здесь надолго застрял.

– Сочувствую, – искренне отозвался Марат. – Я сам охренел, когда мне сверху позвонили и велели рысью сюда мчаться. Да я не в обиде, хоть мозги проветрю. Надоело одних алкашей да проституток вскрывать.

То, что для других могло показаться тяжкой ношей, Марат, похоже, воспринял едва ли не подарком судьбы. Не зря говорят, что все, кто работает с трупами, рано или поздно немного съезжают с катушек. Иначе не выдюжить.

И вот он возвращается в кабинет, где запер своего старого знакомого, и уже сомневается в собственной адекватности. Не видя человека пятнадцать лет, вполне можно принять за него просто похожего. Он тоже мог ошибиться. К тому же Георгий сильно изменился. Дело даже не в набранном весе и новой стрижке, которая сделала его похожим на братка из девяностых, ушла какая-то его часть, которая делала Георгия Георгием, а не Жорой, как он сам себя называет.

Опять же фамилия другая!

Поворачивая ключ в замке, Кольцов почти полностью убедил себя – там на стуле сидит не его знакомый, а совершенно чужой человек. И этот человек зачем-то приперся на место преступления сразу после или даже во время его совершения.

Верить в его виновность Кольцов по-прежнему отказывался, не мог он ошибиться.

Или очень хотел думать, что не мог?

Как бы то ни было, придется Жору Новикова отпускать. Теперь он опасался называть его знакомым именем. Всякое в жизни бывает, и ходят по земле похожие как две капли воды люди. Ему попался один из таких. Хороший это знак, плохой ли или вообще ничего их встреча не значит, какая, по сути, разница? Пятнадцать лет – большой срок, и даже очень близкие люди могут забыть друг друга за это время. Чего уж говорить о приятелях. Да, с дружбой он слукавил. Не дружили они с Георгием, но общались плотно, бывало, и на семейные торжества друг к другу ходили. Как-то принято было тогда, что ли. Теперь совсем другие порядки.

А он просто сентиментальным с возрастом сделался, цепляется за ностальгические воспоминания. Георгий был для него во многом примером, прежде всего профессионализма и смелости.

Но даже самые лучшие иногда сдаются.

Когда убили сына Георгия Старостина, Кольцов как раз и попал на первое серьезное дело, до этого приходилось заниматься бумажной волокитой и собирать мертвых бомжей с патрулями. Старостина тогда очень быстро отстранили. Его вообще не должны были допускать к работе, да пожалели, пошли на уступки. Только услуга оказалась медвежьей. Никогда бы Кольцов не подумал, что взрослый мужик может так рыдать. Георгий выл, разрывая голыми руками землю, раскидывал пытающихся оттащить его сотрудников. Кольцов как сейчас помнил то оцепенение, охватившее его, совсем зеленого, еще обуреваемого романтическими настроениями выбранной профессии. И никогда ему не забыть, как смотрел на всех Георгий, когда его тащили к машине.

Жара обещала побить все рекорды. Кольцов уже сидел в одной рубашке, повесив на спинку стула китель, что не позволял себе обычно. Но не помирать же в самом деле. И вроде не старый, сорока еще нет, а на погоду реагирует как старик какой-нибудь.

Полный надежды взгляд снова уперся в вентилятор, пальцы прошлись по выпуклым пластиковым кнопкам, но проклятая штуковина не реагировала. Пришлось снова брать папку с делом, ту самую, тонкую. И хоть от нее пальцы кололо, будто внутри иголки натыканы, она хотя бы создавала иллюзию прохлады.

Из папки выпали фотографии.

Жора встрепенулся, вытянул, насколько смог, короткую мощную шею, забегал глазами по снимкам.

Недостроенная церковь, обезображенный труп на полу, лужа крови под головой и бурая запекшаяся корка вместо лица.

Кольцов напрягся. Неужто все-таки ошибся, и преступник среагировал, сработал триггер? Вон как глазищами вращает и ноздри раздул.

Тмофей не вмешивался, наблюдал, приведя тело и мозг в боевое положение. Так, на всякий случай. Не мешал он, и когда Жора вдруг начал хватать по очереди каждое изображение, подносить его близко к лицу, будто был сильно близорук и не мог рассмотреть издали. Какие-то фото он нюхал, одно приложил ко лбу. Кольцов терпеливо ждал.

– Ничего нет, – наконец разочарованно выдал Жора, возвращая последнее фото на стол. – Поздно пришли. След исчез.

– Какой след? Ты о чем сейчас?

Сердце Кольцова зашлось бешеной каруселью. Как бы не сорвалось чего в его моторчике. Еще и жара, как назло.

– Тебе не понять, майор. – Жора говорил вроде обидные вещи, но Кольцов совершенно определенно понимал, никакой подоплеки в них нет. Оскорбить или даже задеть его никто не пытается. – Следы всегда остаются. Долго. А здесь нет. Сразу исчезли следы. Я тоже ничего не понимаю.

– Поясните, о чем речь? Следы на траве оставались, в церкви следы от обуви. О каких следах вы говорите?

– Сказал же, не поймешь, – он поднял на Кольцова тяжелый взгляд из-под бровей. – Нельзя такое описать. Я просто вижу их, и все тут.

– Кого их?

– Майор, верни меня в камеру. Устал я с тобой базарить. Ничего больше не скажу.

И ведь действительно не скажет. Георгий точно таким же упрямцем слыл. Как вобьет себе чего в башку, рогом упрется, и все – не прошибешь. После убийства его сына, тогда, пятнадцать лет назад, Георгий все говорил про какие-то мистические штуки, будто ворона видел с белыми глазами или, может, черта в ступе. Его отстранили от дела сразу же, а он все не сдавался. Приходил туда за старое русло, искал, вынюхивал, как ищейка. А потом резко пропал. Последнее, что Кольцов про него слышал, вроде инсульт Георгия разбил. На том все их общение и оборвалось.

Пришлось набрать номер по внутренней линии и приказать увести задержанного. Вечером того же дня он точно так же позвонил и отдал уже другой приказ – отпустить Жору на все четыре стороны. Ох и рисковал Тимофей Кольцов собственной задницей, погоны на плечах зашевелились, грозя звездопадом. Но на риск он пошел осознанно. Ничего просто так с его стороны не делалось.