Золотой жук мисс Бенсон

10. Господи, какой кошмар!




– Инид, помогите! Скорей! Ведро!

Семьдесят два часа они провели в открытом море, и почти все семьдесят два часа Марджери выворачивало наизнанку. Она забыла и о таинственном красном саквояже, и о том, что у Инид нет паспорта, и о том, что собиралась в ближайшем порту ее уволить. Во всяком случае, насчет увольнения она так и не сказала Инид ни слова.

За все годы работы в школе Марджери не пропустила ни одного дня. Однажды во время войны она была застигнута воздушным налетом и на всю ночь оказалась заперта в общественном убежище. Бомбы падали так близко, что ей казалось, будто они взрываются у нее внутри. В конце концов нервы ее не выдержали, она начала дрожать и никак не могла остановиться; она дрожала все сильней и сильней, и какая-то женщина – Марджери даже знакома с ней не была, – желая ее успокоить, крепко обняла ее обеими руками и прижала к себе. И тогда Марджери с ледяной вежливостью попросила: будьте любезны, уберите, пожалуйста, руки. И все вокруг сразу на ту женщину уставились, словно та внушала им самые неприятные опасения, а она поспешила покинуть убежище и больше туда не вернулась. Марджери потом было очень стыдно. Она даже стала мечтать о возможности как-то объясниться с этой женщиной, хотя даже представить себе не могла, как бы ей удалось это сделать. А ведь дело было всего лишь в том, что Марджери никому не желала показать, что может поддаться минутной слабости.

Но сейчас, чувствуя себя в этой крошечной каюте, как в ловушке, она от слабости едва могла пошевелить мизинцем. Судно то взмывало вверх, то резко падало вниз. И она вместе с ним то взлетала к потолку, то чуть ли не опускалась на дно морское и понятия не имела, как ей выдержать еще четыре с половиной недели. Ей-богу, думала Марджери, великодушней было бы треснуть меня по башке и оставить валяться без чувств. Уборщик заглядывал раз в день, небрежно шлепал шваброй и поспешно исчезал. Ухаживала за ней Инид. Она приносила и уносила ведро. Она нашла нужные лекарства. Она всячески пыталась развлечь Марджери и со смехом говорила, что никогда в жизни не видела, чтобы человек был способен исторгнуть из себя столько блевотины, и это, пожалуй, даже впечатляет. Она несколько раз предлагала сыграть в карты, но от этого Марджери наотрез отказалась, и она принялась выкладывать пасьянс «Солитер». Марджери сразу стало ясно, что с правилами Инид обращается, мягко говоря, весьма вольно, хотя ей, видимо, и в голову не приходило, что она сама себя обманывает.

И все же Марджери по-прежнему воспринимала Инид как сущее проклятие; понять эту женщину было все равно что пытаться прочесть карту, держа ее вверх ногами. Инид неслась по жизни так стремительно, словно за ней постоянно кто-то гнался. Даже те вещи, самый смысл которых заключался в приятной медлительности – например, момент просыпания после крепкого ночного сна, – она как бы торопливо проглатывала. Спрыгивая с верхней койки, она восклицала: «Эх, до чего хорошо спалось! Просыпайся, Мардж! Вставай и сияй!» Инид участвовала во всех развлечениях палубного общества – от уроков вязания до скачек «на трех ногах» и деревенских танцев. Она постоянно любовалась собственным отражением в чем угодно, даже в обратной стороне ложки, и по-прежнему без умолку болтала. Она говорила, говорила, говорила, но большую часть времени Марджери была просто не в состоянии ее слушать, поскольку изо всех сил старалась удержать скачущую и кружащуюся каюту на одном месте.

– Неужели вы не любите малышей? – могла, например, спросить Инид. (Младенцы вообще были у нее темой номер один.)

И Марджери со стоном отвечала:

– Нет, Инид. Не особенно. Пожалуй, нет.

– А разве вам никогда не хочется просто подержать малыша на руках?

– Нет. Вряд ли мне этого когда-либо хотелось.

– Ой, Мардж! Какая же вы смешная!

Так ведь и о себе-то заботиться достаточно трудно, думала Марджери. А раньше она даже искренне удивлялась, как это люди при такой жизни решаются еще и детей на свет производить.

– Постучите по дереву, Мардж, но я уверена: когда-нибудь я нарожаю целую кучу ребятишек!

Еще одной характерной чертой Инид оказалась ее склонность к разнообразным суевериям.

Она считала, что всегда следует попытаться помочь человеку или просто так оказать ему добрую услугу. Во-первых, говорила она, самой потом будет приятно, а во‑вторых, никогда ведь не знаешь, когда и тебе чья-то помощь потребуется. И тут же принималась рассказывать какие-то запутанные истории о тех, с кем происходили всякие удивительные вещи (Марджери была совершенно уверена, что ничего подобного на самом деле не было и быть не могло). Так, она рассказала Марджери о том вдовце, с которым они теперь соседствовали за обеденным столом.

– Догадайтесь, Мардж, что с ним случилось?

– Не могу, Инид. Понятия не имею.

Тогда Инид с восторгом поведала ей, что этот человек познакомился на корабле с одной милой женщиной, у которой есть маленький сынок. И теперь они собираются пожениться.

И лишь о своем муже Инид почти не упоминала. Она сказала, что зовут его Перс, но из ее немногочисленных и весьма туманных намеков Марджери так и не поняла, ни куда этот «перс» уехал, ни когда он вернется. Однажды, правда, Инид случайно обмолвилась, что «пережила самое большое потрясение своей жизни», увидев какого-то лысого мужчину, «ужасно похожего на Перса», из чего Марджери заключила, что муж Инид, должно быть, намного ее старше.

– И, клянусь, этот тип меня преследовал! – прибавила Инид.

– Кто вас преследовал?

– Ну, тот лысый тип. Совсем безволосый.

– Господи, с какой стати какому-то лысому мужчине вас преследовать?

Инид не ответила и принялась рыться в сумке, откуда в итоге извлекла крошечный детский башмачок, и продолжила его вязать. Просто удивительно, подумала Марджери, как много шерсти уходит на такие вот миниатюрные вещицы, и спросила:

– А этот человек с вами не заговаривал?

– Вы что, Мардж? С чего это ему со мной заговаривать?

– Может, он вас расспрашивал насчет жука?

– Насчет жука? С чего это ему меня о каком-то жуке расспрашивать?

В общем, они ходили кругами. В ином случае вполне могла бы возникнуть и неловкая пауза, но возможность того, что Инид сумеет долго хранить молчание, была еще более маловероятной, чем возможность сразу по прибытии в Новую Каледонию отыскать золотого жука. Марджери была заключена в весьма тесное пространство с самой разговорчивой женщиной в мире. И тут лайнер в очередной раз сильно качнуло. Марджери едва успела склониться над ведром. После того разговора Инид больше не упоминала о лысом мужчине. А Марджери, вспоминая эту историю, все сильней убеждалась в том, что тот лысый тип просто пытался приударить за Инид, поскольку ее исключительно яркая внешность постоянно служила причиной непристойных поползновений со стороны чуть ли не каждого встречного мужчины.

Давно уже остался позади опасный Бискайский залив, когда «Орион» угодил в еще один страшный шторм. Марджери в ужасе проснулась от ощущения, что на нее сыплются кокосовые орехи. Оказалось, что просто сверху падают пожитки Инид. И, разумеется, Марджери тут же скрутил очередной, еще более сильный, приступ морской болезни, хотя ей казалось, что сильнее тошнить человека просто не может. Но тело ее, похоже, совершенно вышло из-под контроля и без предупреждения извергало из себя все, даже простую воду. Инид сама выстирала ночную рубашку Марджери и, буквально вломившись в прачечную, потребовала, чтобы ей выдали чистые простыни. Затем она «позаимствовала» в первом классе букет цветов, но это не помогло: запах рвоты прочно поселился в их каюте, его не мог перебить ни аромат цветов, ни даже кошмарные духи Инид.





* * *



Португалия. Испания. Гибралтарский пролив. Переночевав в Гибралтаре, «Орион» взял курс на Неаполь. Марджери так и не сказала Инид ни слова насчет увольнения «в ближайшем порту». На берег как раз устремилась сама Инид, наняв лодку. Там ею был куплен их первый арбуз. Мессинский пролив, Стромболи, Наварино. В Порт-Саиде они снова некоторое время простояли в доке, но Марджери по-прежнему никаких разговоров об увольнении не заводила. А Инид снова отправилась на берег и даже поучилась ездить на верблюде, о чем потом с удовольствием рассказывала. А еще она сказала, что все тамошние жители показывали на нее пальцем – наверняка из-за ее желтых волос. Затем «Орион» вместе с целым караваном других судов долго полз по Суэцкому каналу, за шестнадцать часов преодолев какие-то жалкие пятьдесят миль, зато, когда они вышли в Красное море, установилась великолепная погода. Инид каждый день загорала на палубе, и кожа ее вскоре приобрела оттенок поджаренного ореха. В Адене «Орион» снова встал в док, а Инид посетила местный рынок и купила себе приемник на батарейках. Вернулась она, глубоко потрясенная увиденным: запахи и нищета здесь оказались даже хуже, чем в разрушенной войной Англии, а обратно на корабль пассажирам пришлось пробиваться сквозь целое море попрошаек, умоляюще протягивавших к ним руки.

Но Марджери чувствовала, что Инид печалит нечто совсем иное. Она вдруг спросила, не знает ли Марджери, что случилось с убийцей Норманом Скиннером? Марджери не знала. В последние несколько недель ее мир съежился до размеров каюты с промокшими от пота простынями и неизбывным ведром. Она едва помнила, что и с ней самой-то происходило, а уж насчет международных событий и подавно была не в курсе. Зато я, сказала Инид, сумела все узнать. Оказывается, она раздобыла британскую газету и прочла в ней, что палач, осуществлявший казнь, плохо сделал свою работу. Он ухитрился сломать Скиннеру шею, но до конца его не убил, так что ему пришлось начинать все сначала: вешать новую веревку и так далее. «Они так гнусно все описали, – с отвращением сказала Инид, – словно это была какая-то шутка!» – и быстро провела рукой по исказившемуся лицу. А еще, прибавила она, ей стало известно, какие ужасные законы царят в Новой Каледонии. У них там, оказывается, есть гильотина, и они до сих пор отрубают людям голову! «Это неправильно! Недопустимо! – твердила она, нервно меряя шагами крошечную каюту. – Так нельзя!»

– Инид, то, что они используют гильотину, вовсе не значит, что нам нельзя туда поехать. А в Америке используют электрический стул. А у нас виселицу. Однако же все это не мешает людям путешествовать.

Еще пять дней ушло на то, чтобы добраться из Адена в Коломбо. По случаю пересечения меридиана на верхней палубе были устроены спортивные игры и маскарад. Инид прицепила себе русалочий хвост толщиной с обе ее ноги, который тяжело волочился сзади, а потом заняла первое место в соревновании «Мисс Хорошенькие Ножки» – но прежде, разумеется, хвост свой сняла, – и выиграла главный приз, украшенный логотипом судна. А Марджери все торчала в тесной каюте, поддерживая свое бренное тело подсушенными бисквитами и водой и пытаясь читать книги про жуков. При этом ей по-прежнему не давали покоя кое-какие вопросы, касавшиеся Инид и до сих пор невыясненные:

1. Инид продолжала вязать из шерсти разные крохотные вещички, годные разве что какому-нибудь эльфу или гному. А когда Марджери спросила, почему она не вяжет вещей нормального размера, она сказала, что у нее не хватает мастерства.

2. Несмотря на все бесконечные разговоры о поисках золотого жука, Инид вряд ли была по-настоящему заинтересована в том, чтобы действительно его найти. Когда Марджери принялась подробно описывать ей этого жука, она начала зевать, а потом сказала: «Трудно, наверное, будет выследить это золотое насекомое! – И тут же спросила: – Мардж, вам не кажется, что я толстею?» И потом, Марджери до сих пор так и не услышала от нее ни одного французского слова, если не считать ее дурацкого «бон шуур».

3. На ее таинственном саквояже красовались инициалы Н. К., но к Инид Притти они явно отношения не имели. Марджери, правда, видела эти инициалы лишь однажды; в следующий раз, когда ей захотелось повнимательней их разглядеть, они оказались залеплены пластырем.

4. Инид не всегда ночевала в каюте и говорила, что танцевала до утра. Впрочем, ее отсутствие имело свои плюсы: в такие ночи Марджери была избавлена от ее храпа.

5. Но сильней всего тревожило Марджери то, что Инид, похоже, была слегка сдвинута на теме убийства.





* * *


– А это для чего? – спросила она однажды, вытаскивая из гладстоновского саквояжа Марджери бутылку с этанолом.

– Это очень ядовитое вещество. Пожалуйста, поставьте бутылку на место.

Но Инид не только не поставила бутылку на место, но и принялась изучать этикетку, так близко поднеся ее к глазам, словно плохо видела.

– Но для чего вам это вещество? Как оно действует?

– Оно убивает жука.

– Убивает?

– Ну да. Вы помещаете жука в ботанизирку и добавляете туда несколько капель этанола. – От собственных слов Марджери вдруг почему-то стало не по себе. – Пожалуйста, Инид, осторожней. В этой бутылке весь мой запас этанола. А этанол – яд весьма сильный.

Инид моментально сунула бутылку обратно в саквояж, словно та прямо у нее в руках начала менять форму, и испуганно пролепетала:

– Я и не знала, что вам этого жука убить придется.

– Ну, разумеется, его придется убить. Как же иначе его потом идентифицировать?

– Ну, его же можно держать живым. Например, в спичечном коробке.

– В спичечном коробке он не выживет. И, поймите, Инид, наша цель в том, чтобы собранные образцы были мертвы. Идентифицировать живых жуков невозможно.

– Но почему? Жуку вроде бы полагается быть живым. В этом его суть.

– Да, но нам же неизвестно, к какой разновидности жесткокрылых следует отнести того или иного живого жука. Для этого его необходимо сперва умертвить, а потом идентифицировать. Ведь порой различия между жуками минимальные. Их только в микроскоп и можно разглядеть. Это могут быть, например, несколько крошечных волосков на лапках. Или, скажем, иная форма гениталий.

– Вы рассматриваете в микроскоп их пиписьки? Неужели они у них есть?

– Конечно, есть. И у всех разные. Причем мужские особи прячут их внутри тела.

– Ну, это они правильно делают, – заметила Инид и прибавила: – Тем более их надо в живых оставлять!

– Инид, вы только представьте себе: если бы все представители земной фауны, имеющиеся в Музее естественной истории, были оставлены в живых, какой там царил бы хаос! Это был бы не музей, а какой-то безумный зоопарк. Повсюду шныряли бы разнообразные твари, и люди были бы просто не в состоянии в них разобраться и решить, кто есть кто. И было бы невозможно установить, существует ли в живой природе то или иное животное или уже нет.

– Вообще-то мне в зоопарке бывать очень даже нравится. Я даже Перса как-то туда водила. Мы с ним смотрели, как шимпанзе устроили себе чайную вечеринку. А потом эти шимпы взобрались на стол и разбросали остатки еды по всей клетке. Перс так смеялся! Просто остановиться не мог. Да, это был хороший денек… – Инид вдруг как-то странно примолкла, глядя в пространство, а Марджери история с шимпанзе показалась сущим безобразием. Потом Инид вдруг спросила: – Значит, жук попросту задыхается в этой вот склянке? Когда вы туда этанола капнете? Так, да? Но скажите: ему бывает больно?

– Что?

– Ему бывает больно? Жуку? Он что-то чувствует? Ожог? Удушье?

– Думаю, нет. Этанол ведь очень быстро действует. Это самый гуманный способ убийства.

– Вот как? И это быстрее, чем повешение? – Инид прямо-таки всю передернуло, и она не сумела это скрыть. – В общем, я этого делать не буду. Я, если хотите знать, считаю, что поступать так нехорошо, неправильно!