Золотой город

— Как это? — прошептал Смитбэк.

— Когда человек рождается, в тело его входит жизненная сила. Мы называем ее ветер, или лиехей. Входя в тело, ветер закручивается в спираль. Нечто вроде кругов на воде. Следы этой спирали остаются на затылке, на пальцах рук и ног. Именно там колдуны отрезают у трупов кожу. Эту кожу они сушат, измельчают и превращают в порошок. А из черепа они вырезают круглый диск, который нужен им для совершения магических ритуалов. Если колдун убил сестру или мать, он совокупляется с ней и из собственной спермы тоже готовит порошок. По-нашему он называется «алчи бин лех тсал» — порошок трупного соития.

— Ужас какой! — простонал журналист.

— Затем колдун отправляется ночью в уединенное место. Раздевается догола. Мажет тело белой глиной, надевает украшения из серебра и бирюзы, которые были похоронены вместе с убитым. Кладет по обеим сторонам от себя шкуры волка или койота и читает заклинание Ветра Ночи, начиная с последних слов и кончая первыми. После этого одна из шкур сама поднимается с земли и срастается с его телом. Так колдун обретает злую силу.

— И что же он может творить при помощи этой силы? — спросила Нора.

Бейудзин выпустил несколько колец дыма. Где-то вдалеке скорбно прокричала сова, и эхо в каньонах многократно ее передразнило.

— Некоторые люди говорят, что колдуны способны бежать всю ночь быстро как ветер и при этом совершенно бесшумно, — продолжил старый индеец. — Другие считают, будто они могут по собственному желанию становится невидимыми. Они знают могущественные заклятия, способные действовать на расстоянии. И конечно, могут убить. Убить всякого, кого пожелают.

— А как они убивают? — поинтересовался Смитбэк. — И как действуют на расстоянии?

— Для того чтобы заклятие обрело силу, колдуну надо завладеть малой частичкой жертвы — волосом, зубом, обрезком ногтя или хотя бы пропотевшим лоскутком одежды. Они кладут это в рот трупа и произносят магические слова. Слова, которые убивают человека. Убивают его лошадь, скот, портят имущество. Еще колдуны способны вывести из строя любую машину. Также стоит им захотеть, и у человека заболеет жена, умрет ребенок или собака.

Сказав это, старый индеец вновь погрузился в молчание. Сова вновь жалобно заухала в темноте, на этот раз ближе.

— Пожалуй, с этими парнями лучше не связываться, — сокрушенно покачал головой журналист. — Слишком большие у них возможности.

Бейудзин мельком взглянул на него, сверкнув в темноте глазами, и вновь уставился в землю.

— Расскажу я вам одну историю, — произнес старый индеец тоном человека, принявшего важное решение. — Она произошла со мной много лет назад, когда я был мальчишкой. Я давным-давно никому ее не рассказывал.

Бейудзин затянулся, и красный огонек на конце самодельной сигареты на мгновение выхватил из темноты его суровое лицо.

— Дело было летом, — продолжил он. — Я помогал деду перегонять овец в Эскаланте. Путь занимал два дня, и мы брали с собой лошадь и повозку. Заночевали мы в местечке, которое называется Тенистая Скала. Сплели из веток загон для овец, лошадь пустили пастись, а сами легли спать. Где-то в полночь я внезапно проснулся. Вокруг стояла темнота хоть глаз коли — ни луны, ни звезд. И ни единого звука. Я сразу понял — что-то не так. Позвал деда. Тот не ответил. Тогда я ощупью нашел прут и стал ворошить угли потухшего костра. Наконец они разгорелись.

Бейудзин помолчал, сделав несколько глубоких затяжек.

— И тогда я увидел деда. Он лежал на спине, и глаза его были выколоты. Кто-то срезал кожу с его пальцев и зашил ему рот. А на затылке темнела кровавая рана. — Старый индеец махнул рукой, и огонек сигареты рассек темноту красной линией. — Я подбросил в костер сучьев и увидел нашу лошадь. Она валялась примерно в двадцати футах от костра, с распоротым животом и выпущенными кишками. Овцы тоже были мертвы, все до единой. Они умерли, не издав ни единого звука.

Бейудзин ткнул окурок в землю, и огонек погас.

— А когда костер догорел, я увидел кое-что еще. Глаза, горящие в темноте. Только глаза, и ничего больше. Эти глаза не мигали и не двигались. И все же я чувствовал их приближение. А потом услышал утробный рык. В лицо мне полетела пыль, и глаза защипало. Я рухнул на землю, от ужаса даже не в силах кричать. Не помню, как я добрался домой. У меня началась лихорадка, и несколько дней я не мог встать. Наконец меня положили на телегу и повезли в Сидэ, в больницу. Доктор сказал, у меня тиф. Но мои родственники знали, что недуг мой совсем иного рода и лекарствами тут не поможешь. Они ушли из больницы, оставив бабушку за мной присматривать. А через пару дней я пошел на поправку. К великому удивлению врачей.

Бейудзин снова погрузился в молчание.

— Вернувшись в больницу, родственники рассказали мне, что они делали в эти дни. Они отправились к Тенистой Скале, позвав с собой лучшего деревенского следопыта. Тот разглядел на земле волчьи следы, которые привели их в уединенное место далеко от Нанковип. Там они увидели хижину, в которой скрывался… не знаю, как назвать его… думаю, вы бы назвали его человеком. Стояла глубокая ночь, и он спал. У моих родственников не было выбора. Они убили его, не дожидаясь, пока он проснется. Всадили в него множество пуль, — добавил старый индеец, помолчав.

— А откуда они узнали, что именно он убил вашего деда и навел на вас порчу? — спросил Смитбэк.

— Рядом с этим человеком лежал мешок, наполненный всякими штуковинами, нужными для колдовских ритуалов. Там были корешки, растения, насекомые, которых используют только люди-волки. Для всех прочих людей они являются табу. А еще они нашли порошок, полученный из трупа. И… куски сухого мяса… человеческого мяса.

— Но я так и не понял, каким образом… — Смитбэк не решился продолжить, и вопрос его повис в пустоте.

— Кто это был? — спросила Нора.

Бейудзин хранил молчание, словно не расслышав. Лишь через некоторое время он повернулся к ней. Глаза индейца возбужденно сверкали во мраке.

— Вы сказали, с трупа каждой лошади было срезано пять кусков кожи — один на лбу, два по бокам и один на животе. Вы знаете, почему именно оттуда?

— Нет, — пробормотал Смитбэк.

— Я, кажется, догадываюсь, — пересохшими губами прошептала Нора. — Именно на этих местах лошадиная шерсть образует завитки.

Ночь окончательно вступила в свои права. Звезды все ярче разгорались на темном бархате неба. Где-то вдали, в каньоне, протяжно запел койот. Ему ответил другой.

— Не стоило вам рассказывать, — проронил Бейудзин. — Это мне добра не принесет. По крайней мере, теперь вы, надеюсь, поняли, что вам нужно уходить отсюда как можно скорее.

— Спасибо за помощь, мистер Бейудзин. — Нора тяжело вздохнула. — Не стану скрывать, ваша история вселила в меня тревогу. Говоря откровенно, у меня душа в пятки ушла. Но я не могу бросить исследования. Поиски этого древнего города стоили жизни моему отцу. И я обязана завершить дело, которое он начал.

Ответ ее явно поразил старого индейца.

— Ваш отец погиб в этих местах? — уточнил он.

— Вероятно. Судьба его никому не известна, а тело так и не было найдено.

Выражение лица Бейудзина заставило ее насторожиться.

— Вам что-нибудь известно об этом? — спросила она дрожащим голосом.

— Ничего.


Старый индеец резко поднялся. Возбуждение, охватившее его, казалось, возрастало с каждым мгновением.

— Просто мне жаль, что ваш отец погиб. Прошу вас, подумайте над тем, что я вам рассказал.

— Я бы не смогла выбросить ваш рассказ из головы, даже если бы очень захотела, — усмехнулась Нора.

— Вот и хорошо. Пожалуй, мне пора ложиться. Вставать рано, так что простимся прямо сейчас. Лошадей отведите к ручью, там много травы. Завтра мы уже не увидимся, так что завтрак приготовьте себе сами.

— Но разве мы… — начала было Нора.

Однако старый индеец, не дослушав, пожал им руки и торопливо раскатал спальный мешок.

— Будь здесь дверь, я бы сказал, что нас за нее выставили, — тихонько прокомментировал Смитбэк.

Они вернулись к лошадям, расседлали их, напоили и оставили пастись у ручья. На ночлег путешественники устроились в дальнем конце плато.

— Ну и тип. — Смитбэк развернул спальный мешок. — Сперва до чертиков напугал нас своими байками. Потом внезапно заявил, что ему пора баиньки. А то, что нас теперь до самого утра будут мучить кошмары, его совершенно не касается.

— А вы заметили, в какой момент он решил от нас отделаться? — задумчиво произнесла Нора. — Когда разговор зашел о моем отце.

— Кстати, он так и не сказал, к какому племени принадлежит.

— Думаю, нанковип. Он же из их деревни.

— Как я понимаю, рассказы о магии и колдовстве до сих пор в ходу среди индейцев. А вы в это верите?

— Я верю в то, что зло обладает большой силой, — откликнулась Нора. — Но что до людей-волков, которые наводят порчу при помощи трупного порошка… По-моему, все это смахивает на страшные сказки. Скорее всего, колдовство — это всего лишь жуткая игра, при помощи которой кто-то рассчитывает до смерти напугать нас. Прогнать прочь из Квивиры и завладеть сокровищами этого города. А ценностей там на несколько миллионов долларов.

— Если вы правы, таинственные злодеи ведут чрезвычайно изощренную игру. Изображая колдовство, им пришлось немало повозиться. Расхаживать в волчьих шкурах, убивать лошадей, выкладывать спирали из потрохов…

Оба смолкли, вслушиваясь в тишину прохладной ночи. Нора обхватила себя за плечи, чувствуя, как ее пробирает дрожь. Она только что объявила выдумками рассказы об оборотнях. Но как объяснить происшедшее на заброшенном ранчо? То мохнатое существо, почти догнавшее машину… Ее передернуло. И куда исчез бедняга Фарбер?

— С какой стороны дует ветер? — неожиданно поинтересовался Смитбэк.

Нора в удивлении уставилась на него.

— Хочу поставить сапоги с подветренной стороны, — пояснил он. — А то они, знаете ли, распространяют не слишком приятный запах.

В темноте она не могла разглядеть лица журналиста, однако не сомневалась — на губах его играет самая что ни на есть нахальная усмешка.

— Поставьте их у себя в ногах, носками на восток. Может, они отпугнут гремучих змей.

Нора стащила ботинки и со вздохом забралась в спальный мешок. Из-за гор показался острый краешек месяца. В нескольких ядрах от нее, что-то ворча себе под нос, устраивался поудобнее Смитбэк. Она опасалась так и протрястись всю ночь, размышляя о колдунах и оборотнях, однако усталость оказалась сильнее тревоги.

— Подгнило что-то в Датском королевстве, — донеслось до нее из темноты.

— Не иначе, ваши сапоги.

— Очень смешно. Нет, меня беспокоит наш новый знакомый. Нутром чую, он что-то скрывает. Хотя, похоже, к убийству лошадей не имеет никакого отношения.

В ночном небе послышался далекий гул. Над ними, мигая навигационными огнями, прополз самолет.

— А пассажиры сейчас сидят себе в мягких креслах, попивают мартини, грызут соленый миндаль и разгадывают кроссворды. — Смитбэк словно прочитал ее мысли. — «Нью-Йорк таймс» печатает кроссворды, рассчитанные на полных идиотов. Нора рассмеялась.

— Кстати, о «Нью-Йорк таймс». Вы давно с ними сотрудничаете?

— Около двух лет, с тех пор, как вышла моя последняя книга. Они страшно не хотели отпускать такой ценный кадр в эту поездку. Боялись, бедные, что без меня совсем пропадут.

— А почему вы решили поехать? — Нора приподнялась на локте.

— Что? — переспросил журналист, словно не поняв вопроса.

— Почему вы решили поехать с нами? — повторила она. — Ведь вы же знали, что эта экспедиция не из легких. И что здесь придется забыть о мягкой постели, ванне, холодной кока-коле, кино и телевизоре. Что заставило вас покинуть старый добрый Манхэттен?

— Ну, ради того, чтобы стать участником величайшего открытия со времен гробницы фараона Тутанхамона, можно на время и без ванны обойтись, — резонно заметил журналист. — Но дело не только в том, что я хотел словить сенсацию. В конце концов, вероятность того, что мы вернемся несолоно хлебавши, была, согласитесь, довольно высока. Скажу вам честно, газетная работа порой наводит тоску. Особенно если работаешь в «Нью-Йорк таймс» и при твоем появлении все начинают из штанов выпрыгивать. Хочется чего-то новенького. Например, отправиться на поиски затерянного города, послушать жуткие истории о злых магах. Просто поваляться под звездами в компании очаровательной… — Он внезапно осекся. — В общем, вы понимаете, что я имею в виду.

— Нет, не понимаю, — откликнулась Нора, удивляясь охватившему ее волнению.

— В компании такой очаровательной женщины, как вы, — завершил тираду Смитбэк. — Звучит несколько избито, вы не находите?

— Нахожу. Тем не менее спасибо за комплимент.

Она смутно различала в темноте очертания упакованного в спальный мешок долговязого тела. Журналист неподвижно уставился в небо.