Золото мертвых

– Так вот, Валера, – продолжил антиквар. – Напиши прямо сейчас нашим партнерам письмо, из которого будет недвусмысленно ясно, что данный… Как ты тогда выразился? Тендер? Так вот, данный тендер снимается с торгов в связи с выявлением победителя. Предмет найден, награда уходит к тому, кто его обнаружил.

– А он найден? – уточнил я.

Старик улыбнулся.

– То есть – перстень здесь, в городе?

Улыбка стала еще шире.

– Однако. – Мне оставалось только головой покачать.

– Пиши, Валерий, пиши, – посоветовал он мне. – Как только ты отправишь сообщение, я расскажу про эту вещь все то, что тебе следует о ней знать. И не только расскажу.

– Но и покажу? Прямо здесь? – окончательно оторопел я, не обращая внимания на округлившиеся глаза официантки, которая принесла нам счет в красивой шкатулочке красного дерева.

Представляю, что она подумала, услышав эту фразу. Впрочем – плевать. Тем более что она тут же удалилась.

– Не трать время. – Карл Августович внимательно изучал счет. – Хм, как подросли цены за последнее время. Инфляция – вот истинный бич современного мира. Не глобализация, не коррупция, и даже не болтуны-политики, а инфляция. Впрочем, золото всегда останется золотом, потому мы с тобой никогда не будем ложиться спать голодными.

Он бросил в коробочку несколько крупных купюр, после секунду подумал и одну из них заменил несколькими мелкими.

Тем временем я выполнил его пожелание, отправив предводителям вурдалачьих семей сообщение о том, что в этот раз они ничего от меня не получат, поскольку их опередили.

– Итак. – Я показал Шлюндту текст письма, а после на его глазах нажал кнопку «отправить». – Что это за перстень, и где он сейчас?

– Знаешь, почти все знаменитые клинки прошлого имели свои имена. – Антиквар прищурил левый глаз. – То же самое – камни. Бриллианты, рубины, аметисты. А вот украшения очень редко получали имена собственные, хотя, казалось бы, кому, как не им, удостоиться подобной чести? В них вложен талант лучших мастеров золотых дел, их согревали теплом руки и шеи королей и королев, фаворитов и фавориток, премьер-министров и кардиналов. Людей, имена которых вошли в историю. Ан нет, все, чего они удостаиваются, это таблички «из личной коллекции украшений того-то». Вот и этот перстень из числа таких неудачников, нет у него имени. Это просто украшение, которое некогда носил на пальце король Карл Валуа. Если точнее – Карл Шестой.

Он произнес последнюю фразу очень многозначительно, и уставился на меня.

– И? – я сопроводил вопрос экспрессивным взмахом рук.

– Карл Шестой, – повторил Шлюндт. – Официально в хрониках называемый «Возлюбленным». Полагаю, в данном случае подразумевалось – народом.

– Значит, не любили его французы, – заметил я.

– Не то чтобы, – возразил мне антиквар. – Когда он умер, люди очень переживали и даже плакали. Но при жизни они его прозвали как?

Я понял, что он не отстанет, и провел пальцем по экрану смартфона. «Яндекс» мне в помощь.

– Валерий, такие вещи надо знать, особенное тебе, – возмутился Карл Августович, поняв, что у меня на уме. – Ты все же оканчивал профильный ВУЗ. Тебе не стыдно?

– Не-а. Я же не в архиве Лувра работаю, что мне до их королей пятнадцатого века?

– В народе его звали «Безумный», – недовольно произнес Шлюндт. – И к тому имелась масса поводов, причем никак не связанных с проводимой им государственной политикой. Народ всегда говорит то, что видит.

Безумный, значит. Это многое из увиденного мной во сне расставляет по местам, например, тот жуткий смех, что я слышал.

– Собственно, ничего удивительного в этом нет, – продолжал тем временем вещать Карл Августович. – Мы всегда в ответе за дела отцов, кто бы что ни говорил. Он был рожден от Карла Пятого Мудрого. Это был великий король, он остановил, пусть и на время, Столетнюю войну, да еще и церковь реформировал. Великие свершения! Великие. А как он был набожен, боги мои!

– Но? – поторопил его я.

– Но, при всей набожности, у него имелось довольно странное хобби, – понизил голос антиквар. – Ночами этот король частенько сидел в своей библиотеке, в которой была собрана богатейшая коллекция книг и свитков, посвященных оккультным наукам, нумерологии и астрологии. Днем он был ярчайший поборник веры, а ночью… Кто знает, кем он становился ночью? И что стало платой за эти его забавы, не судьба ли сына?

– Жесть! – выдохнул я.

– Не то слово. – Карл Августович благосклонно кивнул официантке, принесшей ему кофе и забравшей шкатулку. – Спасибо, милая барышня.

– Во сне мне привиделись какие-то горящие фигуры, – решил не скрывать я то, что знал. – К чему бы это?

– Это ты видел свадьбу Катрин де Фастоврин, любимой фрейлины Изабеллы Баварской, супруги Карла, – охотно пояснил антиквар. – Ее еще назвали «Бал объятых пламенем». Король и его приятели решили разыграть всех, натянули на себя мешки из пеньки и обмазались воском, да вот неприятность вышла – Людовик Орлеанский баловался с факелом и случайно подпалил одного из ряженых. А там воск да пенька, они вспыхнули мигом. Короля успели потушить, остальных – нет. Они горели, а Карл, которым вновь овладело в этот миг безумие, смотрел на них и хохотал. Кончилось все скверно. Со временем король окончательно обезумел, страна к концу его владычества практически распалась, и тем, что раньше было Францией, стали править англичане. Подобное безобразие продлилось недолго, но факт есть факт.

– Но перстень не ушел с ним в могилу, – заметил я. – Мне еще снилась гильотина и какой-то невысокий человек, смеющийся над тем, как головы летят в корзину.

– Поверь, его могли снять с пальца скелета, – резонно заметил антиквар. – Революция освободила французов от всех предрассудков прошлого, потому старинные могилы аристократов и королей они грабили с огромным энтузиазмом. Что же до того, кого ты видел… Если он стоял рядом с эшафотом, значит, был не просто гражданин, а кто-то из отцов революции. Может – Эвер или Дантон, может, кто-то из Робеспьеров. Они вроде все не сильно высокого роста были. А, может, кстати, и Демулен. Ты знаешь, ему такая вещица больше, чем другим подходит, он ведь был масоном, причем высокого градуса посвящения. Но вообще все зависит от того, какой именно этап французской революции ты видел. Они же сначала одних казнили, потом других, как раз тех, кто казнил первых, потом третьи казнили вторых. Знаешь, под конец народ вовсе перестал ходить на казни, хотя они в то время были самым главным развлечением во всех странах Европы. Приелось, понимаешь, французам это зрелище. Когда чего-то много, оно надоедает. Хорошо еще, что вовремя спохватились, поскольку Франция плавно начинала пустеть.

– Дантон. – Я потер лоб ладонью. – Робеспьер. Демулен. Офигеть!

Я почти привык, что история теперь часто стоит у меня за плечом и шепчет в ухо про то, что она, на самом деле, никуда не делась, что она тут, рядом. Но «почти» — не значит «совсем». И потом – та же Лыбедь была скрыта за пеленой веков, она была лишь одной строчкой в учебнике, от нее даже хоть какого-то портрета не осталось. А эти люди, которые являлись великими героями и невероятными злодеями одновременно, мне были известны по картинам, гравюрам, фильмам, наконец. И мне надо лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до них.

– Валерий, к данным личностям слово «офигеть» не очень хорошо применимо. – Шлюнд немного ехидно посмотрел на меня. – Но это ладно. Так вот – перстень. Если желаешь, то мы можем прямо сейчас отправиться туда, где он находится. Как ты помнишь, я всегда держу свое слово.

– Прямо сейчас? – слегка опешил я. – Вот так просто?

Глава 9


– Разве я обещал тебе, что будет просто? – уточнил у меня Шлюндт, не без удовольствия наблюдая за моей реакцией на происходящее. – Речь шла о том, что ты сможешь увидеть искомый перстень. Изволь – вот он. А как ты его добудешь – совсем другой вопрос, он вне моей компетенции.

И ведь не придерешься, все так и есть. Перстень, натурально, в наличии, только находится он на пальце у человека, сидящего за дверью, у которой мы стоим. Надежной такой дверью, крепкой, в которую вделано окошко из небьющегося стекла и без ручки.

– Никаких надежд, – сообщил нам наш спутник. – Это и мои специалисты подтвердили, и несколько ведущих европейских психиатров. Их привозили родные Михаила Георгиевича.

– Их можно понять, – сочувственно произнес Карл Августович. – Имущество – имуществом, а до счетов в Швейцарии без паролей и кодовых слов не доберешься.

– Именно, – подтвердил Петр Францевич Вагнер, в чьей клинике, собственно, мы сейчас и находились. Меня он не узнал, а вот я его – да, доводилось мне тут бывать, и приватно, и с коллективом, во время учебы в школе. Нас сюда на комплексное обследование раз в год возили, причем всякий раз он нас встречал лично, произнося при этом короткую, но емкую речь о том, как важна профилактика разных заболеваний, особенно в юном возрасте. – Но, повторюсь, никаких надежд. Разум не вернуть. За шесть лет ни одного просветления. Более того – есть тенденция ухудшения, пациент становится все более агрессивным.

– Да? – я снова заглянул в окошко. – Сейчас вроде ничего такого не видать.

Обитатель довольно просторной палаты с мягкими стенами в настоящий момент и правда даже не думал буянить, он тихонечко сидел на кровати и беззвучно хихикал. Беззвучно, потому что до нас ни единого звука из палаты не доносилось.

– И слава богу, – печально сообщил мне доктор. – А вот на той неделе он чуть медсестру не придушил. Раскидал двух медбратьев и в горло ей вцепился.

– А что же родные? – уточнил у Вагнера Карл Августович. – Часто его навещают?

– Совсем забыли, – отмахнулся тот. – Когда поняли, что помутнение рассудка носит не временный, а постоянный характер, и получили права на управление имуществом и деньгами, то просто вычеркнули его из своей жизни. Нет, плату за его нахождение здесь вносят регулярно, но не более того. Года три как никого из близких не видел. Жена где-то в Италии обитает, дочь в США, а родителей его давно на свете нет. Впрочем, родных можно понять – смысла в визитах нет. Он все равно никого не узнает.

– Вот так живешь, живешь, а потом – раз, и ты уже не ты, – совсем запечалился антиквар. – Становишься просто обузой для окружающих. Страшно о таком даже подумать.

– Точно, – подтвердил я, глядя на худого и плешивого человека за дверью, фото которого лет десять назад украшало многие деловые издания. Правда, тогда он выглядел по-другому, куда более респектабельно. Я его вспомнил, он как-то раз приходил к нам в дом. – Чем так доживать дни, лучше уж от инфаркта загнуться. Или под машину попасть.

– Спорное утверждение, – заметил Вагнер. – Были у меня в практике разные случаи. А, собственно, господа, вам-то он зачем понадобился? Если это, конечно, не секрет.

– Не секрет, – добродушно произнес Шлюндт. – Признаться, сам он нам ни к чему. Моему юному другу нужно то кольцо, что находится у него на пальце.

– Как? – ошеломленно захлопал глазами врач. – Вы что? Это невозможно!

– Все возможно, Петр Францевич, – возразил ему антиквар. – Повторюсь – в этом мире возможно все, вопрос всегда только в цене. Валерий хочет получить предмет, который вашему пациенту совершенно не нужен, он готов кое-что за это предложить мне, а я, в свою очередь, буду рад за данную услугу расплатиться с вами. В результате все в выигрыше. Ну а что до бедолаги за дверью – для него ничего не изменится, он живет за той гранью, куда всему остальному миру хода нет.

– Изменится! – выкатил глаза Вагнер. – Еще как изменится. Он это кольцо никому с пальца снимать не дает, сражается за него, словно за жизнь. Дочь было тоже хотела его забрать, вещь-то все-таки дорогая, старинная, так он ей чуть ухо не отгрыз! Я предложил ей свою помощь, разумеется, но она махнула рукой, сказала, что пусть уж оно останется при нем.

– Какая щедрость! – рассмеялся Шлюндт. – Впрочем, у него состояние тогда в районе миллиарда было, не так ли? С такого куша чего не пошиковать.

Новое дело. Мне только с безумцем драки не хватало! И потом – что именно я готов предложить Карлу Августовичу за подобную услугу? Что он имеет в виду?

– Одно дело субтильная барышня, другое – мой юный друг. – Антиквар похлопал меня по плечу. – Спортсмен, здоровяк. Ему так просто ухо не откусишь.

– А если жена или дочь вернутся? – обеспокоенно спросил у него врач. – Вернутся и увидят, что перстня нет. Ведь скандал случится! Возможно – иск в суд! Суда, положим, я не боюсь, но вот удар по репутации клиники совершенно недопустим. Я слишком долго ее зарабатывал. Нет, нет, и не просите. Это положительно невозможно.

– Петр Францевич, никто не собирается забирать перстень себе, – вступил я в разговор. – Мне надо на него просто посмотреть, может, подержать в руках. И не более того.

Ну вообще-то я предпочел бы его положить в ячейку, к тем остальным предметам, но если нет – так нет. Все равно для меня главным является то, что обитает в перстне. Кстати, сдается мне, что именно из-за него бывшего бизнесмена так крючит, он не смог вынести тяжкое наследие прошлого, слабоват оказался, сломался.

– Петр, дело не в корысти, – мягко пояснил Шлюндт. – Мальчик пишет кандидатскую на тему «Ювелирное искусство средних веков», в данный момент набирает практический материал, а с ним беда. В нашей стране не так много украшений тех времен, а у этого бедолаги на пальце перстенек кого-то из мастеров той поры. Ну посмотрит он его, потрогает, сфотографирует, – и только.

– Все равно – нет, – твердо заявил врач. – Поймите, помимо репутационных аспектов есть и моральные. Да, Михаил Георгиевич ничего не осознает, но сути дела это не меняет. Этот человек – мой пациент, я не вправе поступать с ним подобным образом. К тому же это небезопасно, поверьте! К помощи же санитаров я прибегать в данном случае не могу, это неминуемо приведет к огласке случившегося. Так что – извините, господа!

– Петр Францевич, помнишь одну вещицу, которую ты так желал у меня приобрести пару месяцев назад? – веско произнес Шлюндт. – Я тебе тогда еще отказал? Теперь ситуация изменилась, и у тебя есть шанс стать ее обладателем.

Замолчал Вагнер, задумался.

– Карл Августович, на пару слов, – обратился я к антиквару, тот понятливо кивнул, и мы отошли в сторонку.

– Он согласится, – шепотом сообщил мне Шлюндт. – Сейчас поразмышляет и согласится.

– Думаю, что да, – признал его правоту я. – Но что-то мне подсказывает, что простым поиском клада моя благодарность за помощь тут не ограничится.

– Валерий, Валерий, – укоризненно произнес Карл Августович. – Зачем все сразу переводить в плоскость «ты мне – я тебе»?

– Потому что меня с детства приучили к тому, что любая сторонняя помощь чего-то стоит, – парировал я. – К тому же вы сами сказали, что оговоренную часть сделки выполнили, перстень отыскали. А все остальное – дополнительные услуги, которые, естественно, чего-то да стоят.

– Формально ты прав. – Шлюндт достал из кармана забавную круглую коробочку, открыл ее, и засунул в рот зеленую круглую таблетку. – Не желаешь? Мятные пастилки, в жару очень хороши, притупляют жажду.

– Нет, – отказался я. – Итак?

– Ну если ты настаиваешь… – Старик наморщил лоб, как бы решая, что именно попросить. – Скажем так – ты даешь мне слово, что один раз по моей просьбе изменишь свое решение по какому-либо вопросу.

Не скажу, что ждал такого, но все равно не удивлен. Вернее – я был уверен, что подобное условие раньше или позже прозвучит, но думал, что все же позже, чем раньше. Но нет, не стал господин Шлюндт тянуть, и использовал первый же подходящий случай. Впрочем, данный вариант все же чуть мягче и лояльней того, что я предвидел услышать.

Хотя это ничего не меняет, разумеется.