Золото бунта, или Вниз по реке теснин
Часть 38 из 78 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Куда!.. — гаркнул писарь, приподнимаясь. — Нельзя туда! Их благородье с приказчиками заводскими роспись по гарнизонам делает — нельзя заходить!
— Ну, я подожду тогда, — мрачно сказал Осташа.
— Без толку. Ему сейчас не до тебя. Смену принимать надо, смену сдавать, имушшество казенное пересчитать… Проваливай, короче, парень. Их благородье весь месяц занят будет. Домой иди.
Осташа растерялся совсем.
— Тебе чего бояться-то? — развалясь за столом, спросил писарь, взбивая пером усы. — Ну, беглый ты. Всяко бывает. Тя споймать — дело долгое. Живи. Вон в прошлом году из Дегтярки парня привезли: значился Никитой Суслиным, девятнадцать лет в бегах. А парню всего семнадцать! Он давай кричать: это дед мой был беглый, тоже Никитой Суслиным звали, помер он еще до Пугача! Вон сколько лет розыск идет, а человек живет себе спокойненько.
— А парню чего за это было? — спросил Осташа.
— Да ничего. Выпороли и в рекруты отдали. Да ты не бойся, на этот год всех рекрутов уже набрали, тебе не грозит.
— Нет, я так не согласен. — Осташа покачал головой.
— Дурак, езжай к себе, к девкам! — увещевал писарь.
— Дома меня опять в холодную засадят…
— Ну и засадят, и чего? Посидишь пока там. Потом тебя сюда же и привезут. Пока то да се — целый год на казенных харчах. Хоть и скушно, зато без забот. За год безделья всего-то разок спину плетьми выгладят, и все! И тебе хорошо, и людям мороки меньше.
— Каким людям? — не понял Осташа.
— Ну, каким? — Писарь хитро посмотрел на него. — Мне, к примеру. Ты прикинь: мне ведь надо тебя в десяти книгах найти да строки подчистить — ты же честный получаешься! Ре… рзелю… бумазеи разные разослать: в Кашку твою, в Илим, в губернию, господам твоим… А так мы раз в год беглым реестру шлем, да и все. А с тебя надо будет еще показанья брать да проверять от других людей. Господь с тобой: эдакая волокита!
— Ах ты, семя крапивное! — разозлился Осташа. — Тебе, значит, честное имя человеку вернуть — лишние хлопоты?!.
— Да плевали тут все на твое имя! — воскликнул писарь. — Тебе-то чего? Тебя что, канонизировать собрались? Имя ему честное подавай, кочетку весельному! Живи, как хочешь! Припечет — народ свидетель, что греха на тебе нет!
— А еще присягу давал, служба! — рявкнул в сердцах Осташа, бросился к дверке в горницу капитана и замолотил кулаками.
Писарь, замычав, рванулся к нему, схватил за руки, начал оттаскивать, завопил шепотом:
— Да ты чего, деревня?! Запорют!..
Сопя, они сцепились, и вдруг дверь распахнулась. Удар в бровь откинул писаря на стол: взметнулись бумаги, покатилась чернильница. Удар в ухо с искрами и звоном обрушил на пол Осташу. Капитан Берг стоял в проеме со злым, перекошенным лицом и левой ладонью судорожно разминал костяшки правого кулака.
— Чего творите, канальи?! — яростно крикнул он. Осташа увидел за спиной капитана, что из его горницы через другую дверь выходят приказчики в тулупах и волосатых шубах, оглядываются и скалятся.
— Ваше благородье! Он буянит!.. — жалобно заголосил писарь.
— В холодную его! Караул! — гаркнул капитан.
— Слово дай сказать!.. — заорал Осташа, приподнимаясь.
Но капитан уже развернулся спиной, перешагивая порог.
— Попомни Степку Чумпина!.. — отчаянно крикнул капитану Осташа. — Того тоже не слушали, а теперь Тагил Кушву душит!..
Капитанская дверь остановилась, не долетев до косяка. Писарь уже вскочил, схватил с подоконника рожок и хрипло задудел тревогу.
— Отставить! — раздраженно приказал капитан Берг.
— Степка Чумпин, вогул, чертознай, тоже «слово и дело» кричал, когда магнит в горе Благодать нашел! — говорил Осташа, поднимаясь на ноги. — Татищев, горный начальник, на полдня всего опоздал, и Демидовы про магнит прознали, завод велели строить! А Степку за то вогулы на горе живьем сожгли!..
Осташа договаривал, уже глядя в холодные, жесткие глаза капитана Берга.
— Знаю сию историю, — оборвал Осташу капитан. — А тебе чего надо?.. Отбой! — через плечо бросил он солдатам, которые на звук рожка затопали за стеной, молча полезли в дверь каморы, сбивая шапки низкой притолокой.
— Помните, ваше благородие, за что осенью велели крестьянина Остафия Петрова в осляную в Илиме посадить? — спросил Осташа.
Капитан сузил глаза.
— Ладно. Пройди туда, — сказал он, подтолкнув Осташу в сторону своей горенки. — Ко мне никого не допускать! — строго велел он писарю, прошел вслед за Осташей и захлопнул дверку.
— Я и есть Остафий Петров, — сказал Осташа.
Капитан Берг был при полном параде: в зеленом камзоле с малиновыми отворотами, со шпагой, в парике и в шляпе пирогом. Правда, камзол его был штопаный, орденская лента через плечо выцвела, пожелтевший от времени парик насорил на плечи капитана мукой, а на сапогах с тупыми носками и высокими голенищами виднелись свежие пятна чернил, которыми денщик закрасил потертости. Капитан выдвинул кресло из-за стола и сел.
— Мне донесли, что сбежал ты, сторожа убил и контору поджег.
— Я только сбежал, а убивал и поджигал не я, — сказал Осташа, стоя перед капитаном. — Но то споначалу рассказывать надо.
— Ну, изволь, — согласился капитан. — Только коротко.
— Батя мой…
— Давай без генеалогии, — поморщившись, перебил капитан.
Осташа споткнулся, не поняв незнакомого слова, подумал и решительно продолжил:
— Батя мой был сплавщиком. При мачехе Лукерье с нами жили братья ее — Гусевы. Четверо их было. Они извозом занимались и кабак держали. — Осташа говорил медленно, в рассказе срезал острые углы, чтобы капитану было понятно: так на сплаве гибежная лодка срезает мысы. — Мачеха еще до Пугача погибла. В бунт Гусевы Пугачу предались. Когда Белобородова прогнали с Чусовой, кто-то из бунтовщиков передал Гусевым бочки с царской казной, чтобы спрятать. Кто передал — мне не известно. Гусевы Чусовой не знали и прятать бочки батю моего силком принудили. Потом хотели батю убить, чтоб свидетеля не осталось. Сами же упились вином из царева клада. Батя от пьяных Гусевых сбежал с золотом и закопал его где-то в ином месте. Гусевы после того в разбой ушли, потому что теперь за потерянную казну ни от властей, ни от бунтовщиков им пощады не было бы…
— А чего ж они с твоего отца казну не стрясли? — сразу спросил капитан. — Он же не скрывался, верно?
— Мой батя на слово был крепкий человек. Он решил, что казну только сам царь Петр Федорович заберет. Он бы и на пытке про казну не сказал.
— Запытать-то все равно могли бы насмерть…
— Тогда совсем бы не осталось надежды узнать, где клад.
— А тебе отец места не открыл? — с прищуром спросил капитан.
Осташа покачал головой.
— А ежели бы Гусевы тебя пытать стали, он бы сказал?
Осташа вздохнул:
— Нет.
Капитан с сомнением хмыкнул, скрестил на груди руки.
— Про клад пытать бесполезно, — с легким снисхождением пояснил Осташа. — Клад на пытошные слова не объявляется, уходит. Фролка, Стеньки Разина брат, сказал палачам о разинских кладах в Жигулях. Его четыре лета воеводы по Волге таскали, заставляли землю рыть, а ни единый клад им не дался.
Капитан насмешливо фыркнул, поразмыслил и спросил:
— А что это, позволь, за притча, будто клад возьмет тот, кто поймет, в чем суть истории? Ну, дескать, четверо братьев Гусевых — скала Четыре Брата?
Осташа понял, что капитан тоже расспрашивал людей о деле.
— Я отгадки ее не знаю, — ответил Осташа. — А клада на том бойце нет. Эта тайна лишь самому царю откроется. Больше никому.
Капитан презрительно сморщился:
— Тщитесь подражать народам иных держав в изобретенье легенд? Образованности у сермяжников недостанет, братец.
Осташа опять не понял, собрался с мыслями и продолжил:
— Батя недавно на сплаве погиб. Так сложилось, что вместе с одним из Гусевых, которого вы изловили…
— Ну-ка, постой! — снова перебил капитан. — Переход — это и есть твой батя?
— Он.
— Значит, я козла в огород пустил, когда Гусева к нему на барку определил?
— Оба же сгибли-то, — возразил Осташа. — Какая разница теперь?
— А почему ревдинский сплавной староста Крицын так ратовал, чтоб я разбойника на барку Перехода посадил?
«И тут Калистратов умысел… — подумал Осташа и сразу вспомнил рассказ Нежданы. — Нет, не случайно тут все…» Но выдавать сплавщиков Осташа ни за что бы не стал.
— Потому что батя лучший сплавщик был. Он всегда барку до места доводил. А приказчик небось и не знал про клад.
— Но теперь, значит, конфузия вышла? Утонули и сплавщик, и разбойник?
В вопросе капитана Осташа почуял подвох.
— Утонули, — твердо сказал Осташа. — Только другие сплавщики про батю слух пустили, что на самом деле он не утонул, а убил барку и убежал, чтобы казну забрать. Но это поклеп. Батя ведь и так казну мог забрать. А слух нужен, чтобы батино имя опорочить и меня к сплаву не допустить. Я-то ведь тоже должен был сплавщиком стать. Я бы хорошим сплавщиком был. Многим нынешним хвост бы прищемил. Вот и оттерли.
— Ты, братец, себя высоко ценишь, — заметил капитан.
— Это к делу уже не относится, — мрачно ответил Осташа. — Чего не стало, того и не было. А Гусевы теперь меня убить рыщут.
— Чем ты им насолил? Ты ведь не знаешь, где казна.
— Не знаю, — согласился Осташа. — Но как-то я им дорогу перегородил… Я думаю, они решили про себя, что разгадали батину загадку. Поняли, где казна зарыта. И сразу меня убрать захотели. Видно, по их мненью, и я могу загадку разгадать и казну у них из-под носа увести, как батя сделал.
— Ну, я подожду тогда, — мрачно сказал Осташа.
— Без толку. Ему сейчас не до тебя. Смену принимать надо, смену сдавать, имушшество казенное пересчитать… Проваливай, короче, парень. Их благородье весь месяц занят будет. Домой иди.
Осташа растерялся совсем.
— Тебе чего бояться-то? — развалясь за столом, спросил писарь, взбивая пером усы. — Ну, беглый ты. Всяко бывает. Тя споймать — дело долгое. Живи. Вон в прошлом году из Дегтярки парня привезли: значился Никитой Суслиным, девятнадцать лет в бегах. А парню всего семнадцать! Он давай кричать: это дед мой был беглый, тоже Никитой Суслиным звали, помер он еще до Пугача! Вон сколько лет розыск идет, а человек живет себе спокойненько.
— А парню чего за это было? — спросил Осташа.
— Да ничего. Выпороли и в рекруты отдали. Да ты не бойся, на этот год всех рекрутов уже набрали, тебе не грозит.
— Нет, я так не согласен. — Осташа покачал головой.
— Дурак, езжай к себе, к девкам! — увещевал писарь.
— Дома меня опять в холодную засадят…
— Ну и засадят, и чего? Посидишь пока там. Потом тебя сюда же и привезут. Пока то да се — целый год на казенных харчах. Хоть и скушно, зато без забот. За год безделья всего-то разок спину плетьми выгладят, и все! И тебе хорошо, и людям мороки меньше.
— Каким людям? — не понял Осташа.
— Ну, каким? — Писарь хитро посмотрел на него. — Мне, к примеру. Ты прикинь: мне ведь надо тебя в десяти книгах найти да строки подчистить — ты же честный получаешься! Ре… рзелю… бумазеи разные разослать: в Кашку твою, в Илим, в губернию, господам твоим… А так мы раз в год беглым реестру шлем, да и все. А с тебя надо будет еще показанья брать да проверять от других людей. Господь с тобой: эдакая волокита!
— Ах ты, семя крапивное! — разозлился Осташа. — Тебе, значит, честное имя человеку вернуть — лишние хлопоты?!.
— Да плевали тут все на твое имя! — воскликнул писарь. — Тебе-то чего? Тебя что, канонизировать собрались? Имя ему честное подавай, кочетку весельному! Живи, как хочешь! Припечет — народ свидетель, что греха на тебе нет!
— А еще присягу давал, служба! — рявкнул в сердцах Осташа, бросился к дверке в горницу капитана и замолотил кулаками.
Писарь, замычав, рванулся к нему, схватил за руки, начал оттаскивать, завопил шепотом:
— Да ты чего, деревня?! Запорют!..
Сопя, они сцепились, и вдруг дверь распахнулась. Удар в бровь откинул писаря на стол: взметнулись бумаги, покатилась чернильница. Удар в ухо с искрами и звоном обрушил на пол Осташу. Капитан Берг стоял в проеме со злым, перекошенным лицом и левой ладонью судорожно разминал костяшки правого кулака.
— Чего творите, канальи?! — яростно крикнул он. Осташа увидел за спиной капитана, что из его горницы через другую дверь выходят приказчики в тулупах и волосатых шубах, оглядываются и скалятся.
— Ваше благородье! Он буянит!.. — жалобно заголосил писарь.
— В холодную его! Караул! — гаркнул капитан.
— Слово дай сказать!.. — заорал Осташа, приподнимаясь.
Но капитан уже развернулся спиной, перешагивая порог.
— Попомни Степку Чумпина!.. — отчаянно крикнул капитану Осташа. — Того тоже не слушали, а теперь Тагил Кушву душит!..
Капитанская дверь остановилась, не долетев до косяка. Писарь уже вскочил, схватил с подоконника рожок и хрипло задудел тревогу.
— Отставить! — раздраженно приказал капитан Берг.
— Степка Чумпин, вогул, чертознай, тоже «слово и дело» кричал, когда магнит в горе Благодать нашел! — говорил Осташа, поднимаясь на ноги. — Татищев, горный начальник, на полдня всего опоздал, и Демидовы про магнит прознали, завод велели строить! А Степку за то вогулы на горе живьем сожгли!..
Осташа договаривал, уже глядя в холодные, жесткие глаза капитана Берга.
— Знаю сию историю, — оборвал Осташу капитан. — А тебе чего надо?.. Отбой! — через плечо бросил он солдатам, которые на звук рожка затопали за стеной, молча полезли в дверь каморы, сбивая шапки низкой притолокой.
— Помните, ваше благородие, за что осенью велели крестьянина Остафия Петрова в осляную в Илиме посадить? — спросил Осташа.
Капитан сузил глаза.
— Ладно. Пройди туда, — сказал он, подтолкнув Осташу в сторону своей горенки. — Ко мне никого не допускать! — строго велел он писарю, прошел вслед за Осташей и захлопнул дверку.
— Я и есть Остафий Петров, — сказал Осташа.
Капитан Берг был при полном параде: в зеленом камзоле с малиновыми отворотами, со шпагой, в парике и в шляпе пирогом. Правда, камзол его был штопаный, орденская лента через плечо выцвела, пожелтевший от времени парик насорил на плечи капитана мукой, а на сапогах с тупыми носками и высокими голенищами виднелись свежие пятна чернил, которыми денщик закрасил потертости. Капитан выдвинул кресло из-за стола и сел.
— Мне донесли, что сбежал ты, сторожа убил и контору поджег.
— Я только сбежал, а убивал и поджигал не я, — сказал Осташа, стоя перед капитаном. — Но то споначалу рассказывать надо.
— Ну, изволь, — согласился капитан. — Только коротко.
— Батя мой…
— Давай без генеалогии, — поморщившись, перебил капитан.
Осташа споткнулся, не поняв незнакомого слова, подумал и решительно продолжил:
— Батя мой был сплавщиком. При мачехе Лукерье с нами жили братья ее — Гусевы. Четверо их было. Они извозом занимались и кабак держали. — Осташа говорил медленно, в рассказе срезал острые углы, чтобы капитану было понятно: так на сплаве гибежная лодка срезает мысы. — Мачеха еще до Пугача погибла. В бунт Гусевы Пугачу предались. Когда Белобородова прогнали с Чусовой, кто-то из бунтовщиков передал Гусевым бочки с царской казной, чтобы спрятать. Кто передал — мне не известно. Гусевы Чусовой не знали и прятать бочки батю моего силком принудили. Потом хотели батю убить, чтоб свидетеля не осталось. Сами же упились вином из царева клада. Батя от пьяных Гусевых сбежал с золотом и закопал его где-то в ином месте. Гусевы после того в разбой ушли, потому что теперь за потерянную казну ни от властей, ни от бунтовщиков им пощады не было бы…
— А чего ж они с твоего отца казну не стрясли? — сразу спросил капитан. — Он же не скрывался, верно?
— Мой батя на слово был крепкий человек. Он решил, что казну только сам царь Петр Федорович заберет. Он бы и на пытке про казну не сказал.
— Запытать-то все равно могли бы насмерть…
— Тогда совсем бы не осталось надежды узнать, где клад.
— А тебе отец места не открыл? — с прищуром спросил капитан.
Осташа покачал головой.
— А ежели бы Гусевы тебя пытать стали, он бы сказал?
Осташа вздохнул:
— Нет.
Капитан с сомнением хмыкнул, скрестил на груди руки.
— Про клад пытать бесполезно, — с легким снисхождением пояснил Осташа. — Клад на пытошные слова не объявляется, уходит. Фролка, Стеньки Разина брат, сказал палачам о разинских кладах в Жигулях. Его четыре лета воеводы по Волге таскали, заставляли землю рыть, а ни единый клад им не дался.
Капитан насмешливо фыркнул, поразмыслил и спросил:
— А что это, позволь, за притча, будто клад возьмет тот, кто поймет, в чем суть истории? Ну, дескать, четверо братьев Гусевых — скала Четыре Брата?
Осташа понял, что капитан тоже расспрашивал людей о деле.
— Я отгадки ее не знаю, — ответил Осташа. — А клада на том бойце нет. Эта тайна лишь самому царю откроется. Больше никому.
Капитан презрительно сморщился:
— Тщитесь подражать народам иных держав в изобретенье легенд? Образованности у сермяжников недостанет, братец.
Осташа опять не понял, собрался с мыслями и продолжил:
— Батя недавно на сплаве погиб. Так сложилось, что вместе с одним из Гусевых, которого вы изловили…
— Ну-ка, постой! — снова перебил капитан. — Переход — это и есть твой батя?
— Он.
— Значит, я козла в огород пустил, когда Гусева к нему на барку определил?
— Оба же сгибли-то, — возразил Осташа. — Какая разница теперь?
— А почему ревдинский сплавной староста Крицын так ратовал, чтоб я разбойника на барку Перехода посадил?
«И тут Калистратов умысел… — подумал Осташа и сразу вспомнил рассказ Нежданы. — Нет, не случайно тут все…» Но выдавать сплавщиков Осташа ни за что бы не стал.
— Потому что батя лучший сплавщик был. Он всегда барку до места доводил. А приказчик небось и не знал про клад.
— Но теперь, значит, конфузия вышла? Утонули и сплавщик, и разбойник?
В вопросе капитана Осташа почуял подвох.
— Утонули, — твердо сказал Осташа. — Только другие сплавщики про батю слух пустили, что на самом деле он не утонул, а убил барку и убежал, чтобы казну забрать. Но это поклеп. Батя ведь и так казну мог забрать. А слух нужен, чтобы батино имя опорочить и меня к сплаву не допустить. Я-то ведь тоже должен был сплавщиком стать. Я бы хорошим сплавщиком был. Многим нынешним хвост бы прищемил. Вот и оттерли.
— Ты, братец, себя высоко ценишь, — заметил капитан.
— Это к делу уже не относится, — мрачно ответил Осташа. — Чего не стало, того и не было. А Гусевы теперь меня убить рыщут.
— Чем ты им насолил? Ты ведь не знаешь, где казна.
— Не знаю, — согласился Осташа. — Но как-то я им дорогу перегородил… Я думаю, они решили про себя, что разгадали батину загадку. Поняли, где казна зарыта. И сразу меня убрать захотели. Видно, по их мненью, и я могу загадку разгадать и казну у них из-под носа увести, как батя сделал.