Золотая империя
Часть 5 из 125 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он бросил на нее мрачный взгляд:
– Ты прибыла не просто с Нила, а со стороны… того места.
Любопытство Нари не позволило ей не спросить:
– Вы говорите о разрушенной деревне на юге? Что там произошло?
Он содрогнулся, вытаскивая Али из повозки.
– Лучше не говорить о таком вслух. – Он зашипел, когда его пальцы коснулись кожи на запястье Али. – Он весь горит. Если ты принесла лихорадку в нашу деревню…
– Знаете что? Думаю, дальше я сама справлюсь, – сказала Нари с фальшивой бодростью. – Спасибо!
Ворча, возница сбросил Али ей на руки и отвернулся. Пытаясь приноровиться к весу его тела, Нари кое-как закинула одну руку Али себе за шею, после чего, кряхтя, направилась к маленькой лавке в конце темной улочки – к лавке, на которую она возлагала все свои надежды.
Колокольчики зазвенели как обычно, когда она открыла дверь, и, услышав знакомый звук и почувствовав знакомые запахи трав и эликсиров, она чуть не согнулась пополам от переизбытка чувств.
– Мы закрыты, – раздался хриплый голос из глубины лавки – старик даже не потрудился оторвать взгляд от стеклянного пузырька, который наполнял. – Приходите завтра.
Нари проиграла битву со слезами, едва услышав его голос.
– Прости, – сказала она со сдавленным всхлипом. – Я не знала, куда мне идти.
Пожилой аптекарь уронил пузырек на пол. Стекло разбилось, но он этого даже не заметил. Якуб уставился на нее широко раскрытыми от изумления карими глазами:
– Нари?
2
Дара
Поразительно, как легко оказалось убивать.
Дара смотрел на опустошенный лагерь Гезири, разбитый на территории ухоженных дворцовых садов. Это было дивное место, самое подходящее для приема почетных гостей короля. Высокие финиковые пальмы с их родины в огромных керамических кадках росли промеж невысоких фруктовых деревьев, а над дорожками, вымощенными камнями янтаря, висели сверкающие зеркальные фонари. Несмотря на то что от магии здесь не осталось и следа, как и повсюду в Дэвабаде, шелковые шатры переливались на солнце, а в неподвижном воздухе раздавалось тихое журчание водяных фонтанов. Аромат цветов и ладана резко контрастировал с едким запахом подгоревшего кофе и кислого мяса – испорченного ужина внезапно убитых гостей. Стоял в воздухе и еще более тяжелый запах, запах крови, смешавшейся со сгустками медного пара, все еще висевшего в воздухе.
Но Дара так привык к запаху крови, что перестал ее замечать.
– Сколько их было? – тихо спросил он.
Приказчика, стоявшего возле него, трясло, как осиновый лист, и он чудом держался.
– Не меньше тысячи, г-господин. Путешественники из южной Ам-Гезиры, прибыли сюда на Навасатем.
Путешественники. Дара перевел взгляд с шатров и деревьев, создававших идеальную атмосферу для сказочного пиршества, на ковры, впитавшие столько крови, что она ручейками утекала в сад. Путешественники Гезири, многие из которых, должно быть, приехали в Дэвабад впервые и еще недавно с восторгом взирали на знаменитые городские базары и дворцы, умерли быстро, но не мгновенно. У многих хватило времени, чтобы сбежать – они умерли, обхватив головы руками, на мощеных дорожках. Другие погибли, цепляясь друг за друга, а десятки – в панической давке, вероятно, при попытке сбежать с небольшой площади, заставленной торговыми рядами. Пар, насланный Манижей, не видел различий между молодым и старым, между женщиной и мужчиной, лишая жизни всех с равной бесцеремонностью. Молодых вышивальщиц, стариков, натягивающих струны на лютни, детей с конфетами в липких руках.
– Сжечь их, – приказал Дара негромко. Сегодня он был неспособен повысить голос, словно чувствуя, что если даст слабину, если позволит лишнего той части себя, которая хотела вопить, хотела броситься в озеро, то он сломается. – Вместе с остальными телами Гезири, найденными во дворце.
Приказчик колебался. Он был Дэвом, и если судить по отметине пепла на его лбу – Дэвом, верующим в Создателя.
– Может… может, стоит принять какие-то меры, чтобы установить их личности? Кажется неправильным…
– Нет.
Приказчик поморщился от его категоричного ответа, и Дара попытался объяснить:
– Лучше не знать истинного размера потерь на случай, если нам придется подгонять число.
Его собеседник побледнел.
– Среди них есть дети.
Дара откашлялся, сглотнув образовавшийся в горле комок. Он обратил на приказчика взгляд, не терпящий возражений:
– Найди священнослужителя, пусть прочитает над ними молитву. А потом сожги.
Приказчик покачнулся на ногах.
– Как прикажете.
Он поклонился и поспешил прочь.
Дара снова опустил взгляд на мертвых. В омытом кровью саду стояла полная тишина, и спертый воздух казался могильным. Дворцовые стены нависали над головой, утроившие свою высоту благодаря его магии. То же Дара проделал и с сектором дэвов, воспользовавшись всеобщим столпотворением, чтобы надежно изолировать свое племя от остального города. Он колдовал столько, сколько не колдовал за всю жизнь, не заботясь даже о том, что ему приходилось оставаться в огненной форме, чтобы не растерять свои силы.
И, глядя на убитых Гезири, он знал, что поступил правильно. Ведь если их соплеменники на другой стороне города каким-то чудом пережили туман, Дара не сомневался, что даже потеря магии не остановит их жажду мести.
«Дьявол, – нашептывал голос в его голове, когда он возвращался во дворец. Голос, похожий на голос Нари. – Убийца».
Бич.
Он приказал голосу замолчать. Дара был оружием Нахид, а у оружия нет чувств.
Коридоры были пустынны, и его шаги звонким эхом отскакивали от древних камней – многие из них пошли трещинами во время землетрясения, сотрясшего город, когда его покинула магия. Джиннов, которым не удалось сбежать из королевской резиденции, вместе с Дэвами, которых уличили в помощи противнику, схватили и согнали в разрушенную библиотеку. Многие ничего из себя не представляли: раненые ученые и гражданские служащие, плачущие женщины гарема и перепуганные слуги-шафиты, – но в толпе Каве указал на несколько десятков вельмож, мужчин и женщин, которые могли бы послужить в качестве заложников, если их соплеменники удумают бунтовать. Кроме Мунтадира, уцелела еще горстка Гезири, которые успели вовремя снять свой реликт.
Дара продолжал идти. Не про эти ли коридоры ты говорил, когда обещал своим воинам, что в них будет звучать музыка и вы будете праздновать победу и веселиться? Воинам, которые теперь лежат убитыми на берегу, где останутся гнить их тела. Воинам, которые доверяли тебе.
Дара крепко зажмурился, но не смог унять жар, расползающийся по его телу. Он дохнул дымящейся золой изо рта и, открыв глаза, увидел пламя на своих ладонях. Кажется, эмир Кахтани говорил, что место Дары в преисподней? Так что его нынешний облик был весьма уместен.
Он услышал стоны раненых в лазарете задолго до того, как прошел через толстые деревянные двери. В стенах царил организованный хаос. Пусть Манижа и лишилась исцеляющей магии, но, благодаря деятельной натуре, ей удалось собрать вокруг себя команду, где каждый занимался своим делом, объединив последователей, которые приехали за ней из становища в северном Дэвастане, слуг, работавших с Нари в лазарете, швей, применяющих свои умения на телах джиннов, и повитуху, которую Манижа забрала из гарема.
Дара заметил бану Нахида в дальнем конце помещения и с недовольством отметил, что она сменила стеганые доспехи, которые она по его настоянию надела во время осады, на более легкую одежду, снятую, вероятно, с чужого плеча: мужскую тунику и фартук с инструментами, уже пропитанный кровью. Ее посеребренные черные волосы были наспех стянуты в пучок, из которого выбивались пряди и падали ей на лицо, когда она склонилась над плачущей Дэвой.
Дара подошел к ней, пал ниц и прижался лбом к земле, намеренно демонстрируя покорность. На фоне неоконченного завоевания и охваченного ужасом города, лишенного магии, их размолвка казалась мелочным беспокойством, и Дара ни за что не стал бы публично подрывать ее авторитет – народ должен верить в неоспоримость ее власти.
– Бану Нахида, – выразительно проговорил он.
– Афшин, – с явным облегчением в голосе отозвалась она. – Вставай. Забудем на время о коленопреклонениях.
Он подчинился приказу, но тон его оставался официальным.
– Я сделал все, что в моих силах, чтобы отрезать квартал дэвов и дворец от остальной части города. Не думаю, что джинны располагают ресурсами для того, чтобы осадить такие высокие стены в ближайшее время, но, если они попытаются, их встретят лучники и Визареш.
– Хорошо. – Ее внимание переключилось на мужчину в другой части лазарета. – Ты нашел пилу? – крикнула она.
К ним подскочил слуга-Дэв.
– Да, бану Нахида.
– Пила? – переспросил Дара.
Манижа кивнула на свою пациентку. Юная девушка жмурилась от боли: сильный укус порвал ее руку в мясо. Место вокруг раны побагровело и распухло.
– Смотрительница симургов в королевском зверинце, – тихо объяснила Манижа. – Когда жар-птицы напуганы, в их слюне начинает вырабатываться яд. Похоже, каркаданн сбежал со своей арены, когда опустились магические ворота, и в общей сумятице одна из птиц укусила ее.
У Дары упало сердце.
– Что будешь делать?
– Если бы у меня были способности, я могла бы вытянуть яд прежде, чем он достигнет ее сердца. Без магии мне остается только одно.
С ужасом Дара осознал назначение пилы, и Манижа, несмотря на перипетии их отношений, решила пожалеть его.
– Это последняя пациентка, которую мне нужно стабилизировать, после чего я хотела бы переговорить с тобой и Каве. – Она кивнула на двери: – Он ждет в соседней комнате.
Дара нерешительно поклонился:
– Да, бану Нахида.
Он пробирался через переполненный лазарет, под завязку набитый ранеными, и не мог не заметить, что все они были Дэвами. И едва ли это означало, что среди пострадавших были только его соплеменники, вовсе нет. Но он подозревал, что, следуя холодной логике их мира, Манижа обратит свое внимание на остальных джиннов только после того, как помощь получат дэвы.
«У нас никогда не будет мира, – в отчаянии подумал он, заходя в двери, на которые указала ему Манижа. – Только не теперь». Поглощенный своими мыслями, Дара понял, куда его направила Манижа, только когда дверь за ним захлопнулась.
Комната Нари.
По сравнению с остальными территориями захваченного дворца, комната Нари казалась тихой и нетронутой. Дара был один, Каве нигде не было видно. Опрятные и красиво обставленные апартаменты на первый взгляд могли принадлежать любой аристократке из племени дэвов. Купель огня из серебра, зажженная в молитвенной нише, наполняла воздух ароматом кедра, а на маленьком расписном столике лежали пара изящных золотых сережек и кольцо с рубином.
Присмотревшись, однако, Дара стал замечать в комнате следы женщины, которую он знал, – женщины, которую любил и предал. Книги, сложенные кривой стопкой рядом с кроватью, и маленькие, почти вульгарные безделицы: стебель тростника, изогнутый в виде лодочки, засушенная гирлянда цветов жасмина, резной деревянный браслет с любовью были расставлены на окне. На столе рядом с Дарой лежали расческа из слоновой кости и брошенная хлопковая шаль, и он сдерживался из последних сил, чтобы не прикоснуться к вещам, к которым еще недавно прикасалась Нари, проверяя, сохранился ли на них ее запах.
Она не может быть мертва. Не может – и все. Уступая зову разбитого сердца, Дара рискнул пройти дальше. Чувствуя себя незваным гостем, он провел пальцами по изящной резьбе на столбцах кровати из красного дерева. Он до сих пор помнил, как делал то же самое шесть лет назад. Каким самодовольным он был в ту ночь, пыша праведным гневом, когда узнал, что Кахтани намереваются выдать Нари замуж за Мунтадира. Когда Дара проник в ее спальню, он ни на секунду не сомневался в том, что поступает правильно, что Нари встретит его благодарной улыбкой, возьмет за руку и вместе с ним покинет Дэвабад. Что он спасает ее от страшной судьбы, которой она не могла желать.
Он так бесконечно, бесповоротно заблуждался.
Оглядываясь назад, он с очевидностью понимал, что именно здесь, именно в ту ночь, он потерял ее, и Дара никого не мог в этом винить, кроме себя самого. Он отнял у Нари выбор – у нее, единственного человека, который видел в нем нечто большее, чем легендарного Афшина, грозного Бича, и, возможно, любил его за это.
– Ты прибыла не просто с Нила, а со стороны… того места.
Любопытство Нари не позволило ей не спросить:
– Вы говорите о разрушенной деревне на юге? Что там произошло?
Он содрогнулся, вытаскивая Али из повозки.
– Лучше не говорить о таком вслух. – Он зашипел, когда его пальцы коснулись кожи на запястье Али. – Он весь горит. Если ты принесла лихорадку в нашу деревню…
– Знаете что? Думаю, дальше я сама справлюсь, – сказала Нари с фальшивой бодростью. – Спасибо!
Ворча, возница сбросил Али ей на руки и отвернулся. Пытаясь приноровиться к весу его тела, Нари кое-как закинула одну руку Али себе за шею, после чего, кряхтя, направилась к маленькой лавке в конце темной улочки – к лавке, на которую она возлагала все свои надежды.
Колокольчики зазвенели как обычно, когда она открыла дверь, и, услышав знакомый звук и почувствовав знакомые запахи трав и эликсиров, она чуть не согнулась пополам от переизбытка чувств.
– Мы закрыты, – раздался хриплый голос из глубины лавки – старик даже не потрудился оторвать взгляд от стеклянного пузырька, который наполнял. – Приходите завтра.
Нари проиграла битву со слезами, едва услышав его голос.
– Прости, – сказала она со сдавленным всхлипом. – Я не знала, куда мне идти.
Пожилой аптекарь уронил пузырек на пол. Стекло разбилось, но он этого даже не заметил. Якуб уставился на нее широко раскрытыми от изумления карими глазами:
– Нари?
2
Дара
Поразительно, как легко оказалось убивать.
Дара смотрел на опустошенный лагерь Гезири, разбитый на территории ухоженных дворцовых садов. Это было дивное место, самое подходящее для приема почетных гостей короля. Высокие финиковые пальмы с их родины в огромных керамических кадках росли промеж невысоких фруктовых деревьев, а над дорожками, вымощенными камнями янтаря, висели сверкающие зеркальные фонари. Несмотря на то что от магии здесь не осталось и следа, как и повсюду в Дэвабаде, шелковые шатры переливались на солнце, а в неподвижном воздухе раздавалось тихое журчание водяных фонтанов. Аромат цветов и ладана резко контрастировал с едким запахом подгоревшего кофе и кислого мяса – испорченного ужина внезапно убитых гостей. Стоял в воздухе и еще более тяжелый запах, запах крови, смешавшейся со сгустками медного пара, все еще висевшего в воздухе.
Но Дара так привык к запаху крови, что перестал ее замечать.
– Сколько их было? – тихо спросил он.
Приказчика, стоявшего возле него, трясло, как осиновый лист, и он чудом держался.
– Не меньше тысячи, г-господин. Путешественники из южной Ам-Гезиры, прибыли сюда на Навасатем.
Путешественники. Дара перевел взгляд с шатров и деревьев, создававших идеальную атмосферу для сказочного пиршества, на ковры, впитавшие столько крови, что она ручейками утекала в сад. Путешественники Гезири, многие из которых, должно быть, приехали в Дэвабад впервые и еще недавно с восторгом взирали на знаменитые городские базары и дворцы, умерли быстро, но не мгновенно. У многих хватило времени, чтобы сбежать – они умерли, обхватив головы руками, на мощеных дорожках. Другие погибли, цепляясь друг за друга, а десятки – в панической давке, вероятно, при попытке сбежать с небольшой площади, заставленной торговыми рядами. Пар, насланный Манижей, не видел различий между молодым и старым, между женщиной и мужчиной, лишая жизни всех с равной бесцеремонностью. Молодых вышивальщиц, стариков, натягивающих струны на лютни, детей с конфетами в липких руках.
– Сжечь их, – приказал Дара негромко. Сегодня он был неспособен повысить голос, словно чувствуя, что если даст слабину, если позволит лишнего той части себя, которая хотела вопить, хотела броситься в озеро, то он сломается. – Вместе с остальными телами Гезири, найденными во дворце.
Приказчик колебался. Он был Дэвом, и если судить по отметине пепла на его лбу – Дэвом, верующим в Создателя.
– Может… может, стоит принять какие-то меры, чтобы установить их личности? Кажется неправильным…
– Нет.
Приказчик поморщился от его категоричного ответа, и Дара попытался объяснить:
– Лучше не знать истинного размера потерь на случай, если нам придется подгонять число.
Его собеседник побледнел.
– Среди них есть дети.
Дара откашлялся, сглотнув образовавшийся в горле комок. Он обратил на приказчика взгляд, не терпящий возражений:
– Найди священнослужителя, пусть прочитает над ними молитву. А потом сожги.
Приказчик покачнулся на ногах.
– Как прикажете.
Он поклонился и поспешил прочь.
Дара снова опустил взгляд на мертвых. В омытом кровью саду стояла полная тишина, и спертый воздух казался могильным. Дворцовые стены нависали над головой, утроившие свою высоту благодаря его магии. То же Дара проделал и с сектором дэвов, воспользовавшись всеобщим столпотворением, чтобы надежно изолировать свое племя от остального города. Он колдовал столько, сколько не колдовал за всю жизнь, не заботясь даже о том, что ему приходилось оставаться в огненной форме, чтобы не растерять свои силы.
И, глядя на убитых Гезири, он знал, что поступил правильно. Ведь если их соплеменники на другой стороне города каким-то чудом пережили туман, Дара не сомневался, что даже потеря магии не остановит их жажду мести.
«Дьявол, – нашептывал голос в его голове, когда он возвращался во дворец. Голос, похожий на голос Нари. – Убийца».
Бич.
Он приказал голосу замолчать. Дара был оружием Нахид, а у оружия нет чувств.
Коридоры были пустынны, и его шаги звонким эхом отскакивали от древних камней – многие из них пошли трещинами во время землетрясения, сотрясшего город, когда его покинула магия. Джиннов, которым не удалось сбежать из королевской резиденции, вместе с Дэвами, которых уличили в помощи противнику, схватили и согнали в разрушенную библиотеку. Многие ничего из себя не представляли: раненые ученые и гражданские служащие, плачущие женщины гарема и перепуганные слуги-шафиты, – но в толпе Каве указал на несколько десятков вельмож, мужчин и женщин, которые могли бы послужить в качестве заложников, если их соплеменники удумают бунтовать. Кроме Мунтадира, уцелела еще горстка Гезири, которые успели вовремя снять свой реликт.
Дара продолжал идти. Не про эти ли коридоры ты говорил, когда обещал своим воинам, что в них будет звучать музыка и вы будете праздновать победу и веселиться? Воинам, которые теперь лежат убитыми на берегу, где останутся гнить их тела. Воинам, которые доверяли тебе.
Дара крепко зажмурился, но не смог унять жар, расползающийся по его телу. Он дохнул дымящейся золой изо рта и, открыв глаза, увидел пламя на своих ладонях. Кажется, эмир Кахтани говорил, что место Дары в преисподней? Так что его нынешний облик был весьма уместен.
Он услышал стоны раненых в лазарете задолго до того, как прошел через толстые деревянные двери. В стенах царил организованный хаос. Пусть Манижа и лишилась исцеляющей магии, но, благодаря деятельной натуре, ей удалось собрать вокруг себя команду, где каждый занимался своим делом, объединив последователей, которые приехали за ней из становища в северном Дэвастане, слуг, работавших с Нари в лазарете, швей, применяющих свои умения на телах джиннов, и повитуху, которую Манижа забрала из гарема.
Дара заметил бану Нахида в дальнем конце помещения и с недовольством отметил, что она сменила стеганые доспехи, которые она по его настоянию надела во время осады, на более легкую одежду, снятую, вероятно, с чужого плеча: мужскую тунику и фартук с инструментами, уже пропитанный кровью. Ее посеребренные черные волосы были наспех стянуты в пучок, из которого выбивались пряди и падали ей на лицо, когда она склонилась над плачущей Дэвой.
Дара подошел к ней, пал ниц и прижался лбом к земле, намеренно демонстрируя покорность. На фоне неоконченного завоевания и охваченного ужасом города, лишенного магии, их размолвка казалась мелочным беспокойством, и Дара ни за что не стал бы публично подрывать ее авторитет – народ должен верить в неоспоримость ее власти.
– Бану Нахида, – выразительно проговорил он.
– Афшин, – с явным облегчением в голосе отозвалась она. – Вставай. Забудем на время о коленопреклонениях.
Он подчинился приказу, но тон его оставался официальным.
– Я сделал все, что в моих силах, чтобы отрезать квартал дэвов и дворец от остальной части города. Не думаю, что джинны располагают ресурсами для того, чтобы осадить такие высокие стены в ближайшее время, но, если они попытаются, их встретят лучники и Визареш.
– Хорошо. – Ее внимание переключилось на мужчину в другой части лазарета. – Ты нашел пилу? – крикнула она.
К ним подскочил слуга-Дэв.
– Да, бану Нахида.
– Пила? – переспросил Дара.
Манижа кивнула на свою пациентку. Юная девушка жмурилась от боли: сильный укус порвал ее руку в мясо. Место вокруг раны побагровело и распухло.
– Смотрительница симургов в королевском зверинце, – тихо объяснила Манижа. – Когда жар-птицы напуганы, в их слюне начинает вырабатываться яд. Похоже, каркаданн сбежал со своей арены, когда опустились магические ворота, и в общей сумятице одна из птиц укусила ее.
У Дары упало сердце.
– Что будешь делать?
– Если бы у меня были способности, я могла бы вытянуть яд прежде, чем он достигнет ее сердца. Без магии мне остается только одно.
С ужасом Дара осознал назначение пилы, и Манижа, несмотря на перипетии их отношений, решила пожалеть его.
– Это последняя пациентка, которую мне нужно стабилизировать, после чего я хотела бы переговорить с тобой и Каве. – Она кивнула на двери: – Он ждет в соседней комнате.
Дара нерешительно поклонился:
– Да, бану Нахида.
Он пробирался через переполненный лазарет, под завязку набитый ранеными, и не мог не заметить, что все они были Дэвами. И едва ли это означало, что среди пострадавших были только его соплеменники, вовсе нет. Но он подозревал, что, следуя холодной логике их мира, Манижа обратит свое внимание на остальных джиннов только после того, как помощь получат дэвы.
«У нас никогда не будет мира, – в отчаянии подумал он, заходя в двери, на которые указала ему Манижа. – Только не теперь». Поглощенный своими мыслями, Дара понял, куда его направила Манижа, только когда дверь за ним захлопнулась.
Комната Нари.
По сравнению с остальными территориями захваченного дворца, комната Нари казалась тихой и нетронутой. Дара был один, Каве нигде не было видно. Опрятные и красиво обставленные апартаменты на первый взгляд могли принадлежать любой аристократке из племени дэвов. Купель огня из серебра, зажженная в молитвенной нише, наполняла воздух ароматом кедра, а на маленьком расписном столике лежали пара изящных золотых сережек и кольцо с рубином.
Присмотревшись, однако, Дара стал замечать в комнате следы женщины, которую он знал, – женщины, которую любил и предал. Книги, сложенные кривой стопкой рядом с кроватью, и маленькие, почти вульгарные безделицы: стебель тростника, изогнутый в виде лодочки, засушенная гирлянда цветов жасмина, резной деревянный браслет с любовью были расставлены на окне. На столе рядом с Дарой лежали расческа из слоновой кости и брошенная хлопковая шаль, и он сдерживался из последних сил, чтобы не прикоснуться к вещам, к которым еще недавно прикасалась Нари, проверяя, сохранился ли на них ее запах.
Она не может быть мертва. Не может – и все. Уступая зову разбитого сердца, Дара рискнул пройти дальше. Чувствуя себя незваным гостем, он провел пальцами по изящной резьбе на столбцах кровати из красного дерева. Он до сих пор помнил, как делал то же самое шесть лет назад. Каким самодовольным он был в ту ночь, пыша праведным гневом, когда узнал, что Кахтани намереваются выдать Нари замуж за Мунтадира. Когда Дара проник в ее спальню, он ни на секунду не сомневался в том, что поступает правильно, что Нари встретит его благодарной улыбкой, возьмет за руку и вместе с ним покинет Дэвабад. Что он спасает ее от страшной судьбы, которой она не могла желать.
Он так бесконечно, бесповоротно заблуждался.
Оглядываясь назад, он с очевидностью понимал, что именно здесь, именно в ту ночь, он потерял ее, и Дара никого не мог в этом винить, кроме себя самого. Он отнял у Нари выбор – у нее, единственного человека, который видел в нем нечто большее, чем легендарного Афшина, грозного Бича, и, возможно, любил его за это.