Золотая империя

Он изучал все, что видел, каждый клочок земли, подмечая поваленные магические здания и следы отбушевавших пожаров. Там, где земля раскололась во время недолгого землетрясения, сопровождавшего отток магии, остались гигантские трещины, разрушившие еще больше домов. На улицах валялись искореженные трубы и обломки кирпича, из водонапорных колонок все еще била вода. Дара чуть не задохнулся от запаха испражнений, пролетая над раскуроченными обломками общественного нужника.

«Будет мор, – думал он, обводя взглядом свой разрушенный город. – Голод. Паника. Смерть.

И все потому, что мы решили вернуться».

С таким настроением он приближался к сектору Гезири: части города, и так внушавшей ему наибольшие опасения, а количество тревожных знаков, встреченных им на пути, лишь усиливало его беспокойство. Во-первых, судя по кипучему оживлению на улицах, истребить пескоплавов отнюдь не удалось. Зейнаб аль-Кахтани или кто другой, но кто-то явно успел предупредить Гезири о тумане, погубившем их сородичей во дворце.

Во-вторых, времени они даром не теряли. Стена, некогда разделявшая шафитский сектор и сектор Гезири, была снесена, а кирпичи использованы для укрепления внешних границ и ворот, отделявших их от остальной части города. Цитадель все еще лежала в руинах, напоминая уродливую рану, но тела, похоже, вынесли – скорее всего, прихватив с собой все клинки, луки и копья, которые нашлись в ее арсенале.

Дара чертыхнулся. Стало быть, Гезири и шафиты в самом деле объединились: племя, которое они пытались уничтожить, и джинны человеческой крови, которые лучше всех умели выживать без магии. Если уцелела хоть толика Королевской гвардии, они были здесь. Если в городе оставалось проклятое грязнокровное оружие, наделавшее столько шума во время процессии в честь Навасатема, оно тоже было здесь.

И Дара не видел такого варианта развития событий, при котором этот конфликт мог закончиться миром. Манижа вложила в гезирский свиток записку, адресованную Зейнаб, умоляя ее подумать о судьбе Мунтадира, но Дара сомневался, что одна принцесса сможет переубедить тысячи разъяренных, скорбящих джиннов. Да и с какой стати им сдаваться? Гезири знали, что Манижа вознамерилась их уничтожить, а шафиты знали о дурной славе Бича Кви-Цзы. Только глупцы поверили бы их обещаниям.

Предчувствуя недоброе, Дара подлетел ближе, ища место, где бы оставить свое послание. Но едва он миновал первый квартал, как его оглушил жуткий грохот, будто кто-то громил магазин фарфора, одновременно играя на тамбурине.

Во имя Создателя, что за ужасный шум?

Его взгляд наткнулся на источник этого звука. Поперек широкой улицы была протянута проволока, на которой висели связки медных горшков, стукаясь друг о друга, когда какой-то мужчина водил по ним взад и вперед длинной кривой тростью.

Мужчина смотрел прямо на Дару.

Прежде чем Дара успел среагировать, его примеру последовала женщина с таким же устройством из стальных тарелок, и звук разнесся по окрестностям по мере того, как все больше и больше дозорных подключались к сигналу тревоги из разбитой посуды и железных кастрюль. Поодаль джинны начинали разбегаться, но не в панической неразберихе, как другие племена. Гезири и шафиты – в основном мужчины, но иногда женщины и дети – укрывались в ближайших домах, где их встречали с распахнутыми дверями, как долгожданных гостей.

Воздух сотряс взрыв.

Дара дернулся, когда мимо пронесся снаряд, кисло пахший железом, – достаточно близко, чтобы опалить волосы. Исторгая проклятья, он коленями стиснул спину зачарованного шеду и развернулся назад, бешеным взглядом высматривая, откуда стреляли. На балконе многоэтажного каменного здания рядом с Большим базаром он заметил белый дым. Двое шафитов возились с продолговатым металлическим предметом.

Ружье, понял он. Такое же, как то, что, по словам Каве, использовали для убийства дэвов во время Навасатема. Возможно, даже то самое. И, пролетая над главной улицей, Дара наконец увидел то, что осталось от одного из самых важных праздников его народа.

Огромные колесницы с процессии Навасатема лежали опрокинутые там же, где были атакованы. От многих оставались лишь полуобгоревшие остовы. Разбитые латунные кони, осколки гирлянд из зеркал и стекла, искореженные останки бродячей рощи вишневых деревьев, усыпанных самоцветами, большинство из которых вместе с золотой корой содрали с деревьев, валялись на пыльной земле. Прилавки, обмотанные грязными лентами, пустовали, из перевернутой повозки рассыпались детские игрушки.

Ярость прожгла его, стремительно распаляя ненависть к джиннам и шафитам, словно кто-то плеснул масла на тлеющие угли. Тела погибших дэвов унесли, но Дара и сейчас видел обувь и кровавые пятна там, где их убили, пока они праздновали свою юность, радостно шествуя по улицам священного города.

Убили из орудий, подобных тому, которое только что пытался опробовать на нем шафит. По правде говоря, Дара мало знал об огнестрельном оружии. Во времена его прежней жизни ничего подобного не существовало, и он редко пересекался с людьми с момента своего воскрешения, лишь однажды увидев охотника, убившего тигра в горах. Разрушительная сила ружья повергла его в шок, и он с отвращением понял, что человек действовал из какого-то спортивного интереса.

Возможно, Даре стоило испугаться такой диковинной технологии; оружия, возможности которого не укладывались у него в голове.

Но Дара был не из трусливых, и когда он летел на стрелявших в него шафитов, которые сейчас кричали друг на друга, неуклюже пытаясь перезарядить свое оружие, он не чувствовал страха. Какая жалость, что это оружие отнимало столько времени и сил. Недостаточно, чтобы уберечь десятки дэвов от гибели, но все же.

Даре время не требовалось. Взревев, когда магия закипела в жилах и уже высекала искры из пальцев, он занес свою руку, а затем сжал в кулак, резко опуская вниз.

Здание рухнуло на землю целиком.

Дара сразу обмяк, изможденный заклинанием. Не стоило так перенапрягаться, находясь в смертном облике. Теперь он из последних сил удерживал шеду в воздухе. Он оглянулся, тяжело дыша. Из новой дыры в ландшафте поднималась пыль.

Внутри что-то сжалось. Наверное, там были и невинные джинны.

Но, пока все это не закончится, погибнет еще немало невинных душ, и не только от рук Дары. Одному Создателю известно, сколько человеческого оружия контрабандой было ввезено в Дэвабад за эти годы. Возможно, там есть вещи и пострашнее ружей – вещи, которым дэвы, с их методичным нежеланием иметь дела с миром людей, не будут иметь понятия, как противостоять. И когда он представил полный масштаб опасности, к нему вернулось холодное осознание, которое он впервые испытал, наблюдая, как медный пар Манижи клубится по мерзлой почве северного Дэвастана.

Мы никогда не сможем жить с ними в мире. Но если перемирие с Гезири и шафитами невозможно, значит, они будут оставаться угрозой. А Манижа расправлялась с угрозами точно так же, как до нее все гезирские короли, разрушившие ее жизнь.

Она их устраняла.

Но без своих способностей она ничего не может. Никакая магическая чума не поразит джиннов в Дэвабаде, пока печать Сулеймана покоится в сердце носителя кольца, где-то на другом конце света. Нервная дрожь охватила его, и шеду в ответ замедлил полет. Ибо следующая часть его миссии должна была приблизить их к возвращению этой самой печати.

«Ты – оружие Нахид, – напомнил себе Дара. – Защитник дэвов».

И верный Афшин повиновался.

Потребовалось много времени, чтобы пересечь обширную, мерцающую озерную гладь. Осталась в прошлом ее мертвенная неподвижность, подобная жидкому стеклу; течения кружились и плясали на поверхности воды; волны, как голодный пес, жадно облизывали берег. Дара с опаской поглядывал вниз, пролетая над озером, и старался держаться повыше. Мариды могли говорить, что не хотят иметь ничего общего с дэвами после того, как помогли Маниже в ее завоевании, но Дара все равно подозревал, что видели они их не в последний раз.

Но Дара и думать забыл о маридах, когда миновал озеро и полетел над горами. Туман, прежде окутывавший их, рассеялся, деревья резко сменялись песчаной пустошью, и там, где раньше была завеса, стояла полоса умирающего леса. Гниль ползла по деревьям, бородавчатые наросты выпирали из-под истончившейся, шелушащейся коры. Дара горько вздохнул, ощутив в воздухе привкус разложения. Око Сулеймана, что происходит с их домом?

Дара летел дальше, перемахнул через бурный Гозан и там, на засушливой равнине над рекой, увидел становище: путешественники, по словам Каве, направлявшиеся в Дэвабад на Навасатем. Туристы и торговцы, которые лишь из-за неувязки со временем, оказались по эту сторону завесы, когда пала магия. Путешественники, от которых сейчас так многое зависело.

Дара получил свой ответ сразу, как только остановил на них взгляд.

Магии у них не было.

Разбитый песчаный корабль Сахрейна лежал на боку, а его тяжелые паруса служили безыскусной палаткой. Ни шатров из зачарованного шелка, ни фонарей, висящих в воздухе. Путники просто собирались вокруг своих повозок, паланкинов и колесниц, сдвинутых вместе, формируя стену. Десятки животных, включая верблюдов, лошадей, а также симургов и редких ручных заххаков – самое странное стадо, которое Дара когда-либо видел, – паслись на узкой полоске земли, лишенной растительности.

Здесь находилось около сотни путешественников, но ни один из них не смотрел в небо. Несчастные, замерзшие и вымотанные, у них не было даже огня, чтобы согреться или приготовить пищу, – Каве оказался прав, без магии мало кто знал, как его развести. Но зато они нашли общий язык. В осунувшихся лицах Дара распознавал мужчин, женщин и детей из всех шести племен, они передавали друг другу холодную еду и разговаривали. Среди дюжины детей, игравших на палубе упавшего корабля, были дети дэвов и Гезири.

Скрепя сердце Дара приготовился нарушить эту дружескую атмосферу.


Он спикировал вниз, приземлив шеду с грохотом, от которого содрогнулось все вокруг. Послышались тревожные возгласы, джинны повскакивали на ноги, но Дара, не обращая на это внимания, вытянулся в полный рост, чтобы окинуть толпу своим самым надменным взглядом. Он откинул волосы, сложил руки на эфесы мечей. На Даре не было шлема, и ничто не скрывало татуировку и изумрудно-зеленые глаза, которые на весь свет кричали о его личности. Он мог себе вообразить, какое зрелище представлял в эту минуту, – впрочем, на то и был расчет. Он должен стать для них Афшином из легенды, отважным богом войны из ушедшей эпохи.

Неудивительно, что первым пришел в себя Дэв.

– Силы Создателя… – выпалил он. – Ты… – Его глаза полезли на лоб, когда он увидел зачарованного шеду. – Это же…

– Возрадуйтесь! – повелел Дара. – Ибо я несу благую весть. – Слова звучали фальшиво в его устах, сколько бы раз он ни репетировал их с Манижей и Каве. – Узурпатор Гасан аль-Кахтани мертв!

Кто-то ахнул, а двое Гезири, чистивших седла, вскочили с мест.

– В каком смысле мертв? – потребовал тот, что помладше. – Что еще за фокусы? Кем ты себя возомнил?

– Вы знаете, кто я, – холодно парировал Дара. – И я не намерен попусту тратить слова. – Он вытащил второй меч, зульфикар самого Гасана, и швырнул его на землю. Остатки окровавленного тюрбана короля были обвязаны вокруг рукояти. – Ваш король пескоплавов отправился на тот свет, вместе со всей своей родней, и если вы не торопитесь присоединиться к ним, то выслушаете меня.

Все больше джиннов поднималось на ноги, со смесью недоверия и страха на лицах.

– Лжец, – огрызнулся Гезири, обнажая свой ханджар. – Это какая-то выдумка огнепоклонников.

Одним выплеском жара Дара расплавил его клинок. Жидкий металл потек по коже, и Гезири вскрикнул и выронил кинжал. Взвыв от боли, он схватился за руку. Одна сахрейнка, оказавшаяся к нему ближе всех, бросилась ему на помощь.

Дара поднял руку.

– Не надо, – предупредил он, и женщина застыла. – Если кто-нибудь еще притронется к оружию, это покажется вам милосердием.

Дэв, который заговорил первым, пожилой мужчина с посеребренной бородой и пепельным пятном на лбу, осторожно вышел вперед.

– Мы не возьмемся за оружие, – сказал он, бросая взгляд на разъяренных джиннов. – Но, пожалуйста… расскажи нам, что случилось. И почему ты до сих пор владеешь магией?

– Потому, что я служу избраннице Создателя. Законной правительнице, благословенной бану Маниже э-Нахид, которая вернула под свое крыло город ее предков и правит в нем, как и было положено.

У старика отвисла челюсть:

– Манижа? Бану Манижа? Но она мертва. Вы… вы оба должны быть мертвы!

– Однако же это не так. Дэвабад снова принадлежит нам, и, если вам дороги жизни ваших близких, вы запомните наши слова. – Дара смотрел за спину Дэва. Он восхищался мужеством, которое потребовалось его соплеменнику, чтобы встать между Афшином и джиннами, но это послание предназначалось не для него. – Те из вас, кто принадлежит к племенам джиннов, не будут допущены в город. Вы вернетесь в свои земли.

Это вызвало еще одну волну возмущения.

– Но мы не можем вернуться! – заявляла одна женщина. – У нас нет ни припасов, ни магии…

– Молчать! Вы вернетесь к себе с нашей помощью, но волшебство вам пока не вернут. – Он свирепо посмотрел на толпу джиннов. – Ваши предки сбились с истинного пути, и вам придется за это платить. Вы вернетесь к себе, соберете любые советы, которые используете для внутреннего управления, и отправите своих лидеров с их семьями в Дэвабад с данью и присягой на беспрекословную верность.

Толпа загудела, но Дара еще не закончил.

– Что касается магии, в этом вы должны винить только одного джинна: отступника Ализейда аль-Кахтани. – Он почти прошипел эти слова, выпуская свой гнев наружу – наконец-то, хоть одна искренняя эмоция. – Он лжец и чудовище, крокодил, который продал душу маридам и, воспользовавшись неразберихой, похитил печать Сулеймана и дочь бану Манижа.

Вперед вышла женщина Аяанле, уже немолодая, но с горящими глазами.

– Ты лжешь, демон. Ты сам чудовище, хуже любого марида.

– Можешь меня не слушать. Возможно, Аяанле не хотят возвращения магии, но кто-то наверняка не согласен с таким положением вещей. Им бану Манижа предлагает сделку. Ализейд аль-Кахтани бежал, ускользнул через озеро, как учили его наставники-мариды, и теперь прячется в ваших землях. Разыщите обоих, предателя и бану Нари, верните их в Дэвабад – живыми, – и магию возвратят вашему племени. А нет – так ступайте к вашим любимым людям, пусть научат вас, как жить без магии.

Дара видел, как по толпе джиннов пробежало напряжение, истончая свежие и хрупкие узы, которые начали связывать их вместе.

Женщина Аяанле не спускала с него глаз.

– А наши соплеменники в городе?

– Никто не покинет Дэвабад, пока бану Нахида не вернет свою дочь. И не только она должна вернуться в целости и сохранности. – Он повернулся к мужчинам Гезири: – Вы похожи на солдат, так что постарайтесь доставить своему каиду следующее предупреждение. Если он вздумает мстить Джамшиду э-Прамуху, мы выпустим на вашей родине яд, который в течение одного дня убьет всех Гезири до единого.

Гезири отпрянул.

– Тебе это не под силу. И ведьме, которая тобой командует, тоже. Такая магия…

– Пескоплав, – перебил Дара, – как, по-твоему, мы захватили город?

Тот отшатнулся от Дары, и в его серых глазах застыл ужас.

– Нет, – прошептал он. – Этого не может быть… Нас были тысячи в Дэваба…

– Были тысячи. А в Ам-Гезире вас еще больше. – Дара снова окинул взглядом толпу. – Наш мир возвращается к должному порядку вещей, и я молюсь, чтобы на этот раз ваш народ проявил здравый смысл, не уподобляясь вашим предкам. Сдавайтесь.

Некоторые джинны начинали потихоньку пробираться к краю, родители хватали детей, бросали взгляды на припасы, словно гадая, чем смогут воспользоваться.