Знак Истинного Пути

Сегодняшний день прошел просто замечательно – Эдик не пошел на работу, и они с Наташей несколько часов гуляли по Питеру, заходя во все подворачивающиеся магазинчики и симпатичные кафе. С прогулки вернулись только вечером, и Наташа, быстренько попив чаю и оставив Эдика дома, побежала за Тимошей. Детский садик, в который мальчика приняли без всяких вопросов и даже без предъявления обязательной медицинской карты, был всего в пятнадцати минутах ходьбы от особняка, и Наташе хотелось прогуляться одной по тихой улочке, вдоль которой стояли небольшие коттеджи.

В шесть часов было сумрачно, но фонари светили исправно, а тротуары были расчищены, и легко можно было бы представить, что находишься в каком-нибудь аккуратном европейском городке, если бы не ветер, пронизывающий насквозь. Он задувал со всех сторон – сырой, недружелюбный, мартовский ветер Питера, и от него не спасал даже спортивный пуховичок, подаренный Эдиком. «Надо было на машине Тимку забрать, – пожалела Наташа, – зря я отказалась».

В садике было тепло и уютно. Пока Наташа одевала сына, к ней подошла воспитательница и подробно рассказала, как прошел день у Тимоши, какой он хороший мальчик и как замечательно общается с другими детьми. Это была еще одна вещь, к которой Наташа не могла привыкнуть, – садик был не просто платный, а очень платный, и отношение к родителям и их детям здесь было соответствующее. Но Наташе постоянно казалось, что за всеми улыбками и вежливыми словами скрывается что-то нехорошее, какая-нибудь страшилка в духе голливудских ужастиков, где за чудесным фасадом уютного городка прячутся извращения Стивена Кинга. Она успокаивала себя, мол, у нее разыгралась фантазия, ведь Тимофей ходит в садик с удовольствием и его там, по всему видно, никто не обижает, но торопилась забрать его. А сегодня, несмотря на день, проведенный с Эдиком, Наташа еще почему-то нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке.

Наконец они вышли на улицу и двинулись в сторону особняка. Ветер дул им в лицо, и они закрывались от него, поворачивались спиной, из-за чего шли слишком медленно. Сама не понимая почему, Наташа волновалась больше и больше и торопилась, таща за собой упирающегося сына.

– Мы сегодня сказку читали про Винни-Пуха, а я ее уже знал, – громко рассказывал Тим, стараясь перекричать ветер. – А Аня не знала, и Кирилл не знал, и Витя тоже! А еще мы из пластилина слепили Кенгу и ей в кармашек поклали разные вещи!

– Не поклали, а положили.

– Положили. А потом закрыли глаза, стали доставать их из мешочка и отгадывать.

– Из пластилина стали доставать? – рассеянно спросила Наташа.

– Нет, не из пластилина. Нам Ирина Петровна сделала настоящий мешочек, из тряпочки, и сказала, будто бы это карман…

Тимка весело болтал, но Наташа перестала вслушиваться. Они почти дошли до дома. Внезапно повалил мокрый снег, и у нее появилось странное ощущение – словно сквозь снежную пелену на них кто-то смотрит. Она остановилась у дороги, крепко сжав руку Тимофея, и быстро оглянулась. Никого. Позади была совершенно пустая улица, освещенная желтыми фонарями. Неожиданно они показались Наташе зловещими. Какой там европейский городок? Это Санкт-Петербург, город с непроизносимым для детей названием! То ли дело ее родная Рязань… Изань, как говорил совсем маленький Тимоша.

– А потом Витя сказал, что нужно делать по-другому…

Ощущение взгляда стало таким отчетливым, что Наташа поежилась. «Господи, побыстрей бы дойти до дома! Почему я Эдика не подождала?»

– И Ирина Петровна ему сказала…

– Тима, пойдем быстрей! – Наташа потянула мальчика за руку. Дорога была совершенно пустой, им оставалось пройти до ворот каких-то пятьдесят шагов. – Тима, быстрее, быстрее!

– Мам, ты чего? Мам, мне больно! – захныкал малыш. – Чего ты меня тащишь, нет же машин!

Он потянул руку на себя, стоя посреди дороги. Мордашка его, облепленная мокрым снегом, выражала возмущение и недовольство, но Наташа, охваченная тревогой, дернула его за локоть и прикрикнула:

– Не останавливайся на дороге, иди скорее! Господи, Тим, да быстрее же!

Мальчик удивленно взглянул на нее, замолчал и быстро пошел, неуклюже переваливаясь в своем толстом комбинезоне. Им оставалось сделать несколько шагов до тротуара, когда из-за поворота вылетел черный джип.

Расширенными от страха глазами Наташа смотрела, как машина стремительно приближается к ним, но в следующую секунду опомнилась, схватила Тима на руки и кинулась бежать. Она добежала до тротуара, но споткнулась о высокий бордюр и упала, подвернув ногу. До дома было совсем близко, и Наташа, собравшись с силами, оттолкнула Тима от себя и отчаянно закричала:

– Беги к воротам! Беги к воротам!

Малыш растерянно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на черную махину за маминой спиной, личико его искривилось, и он заплакал. Потом подбежал к Наташе и зарылся лицом в ее куртку. За спиной взвизгнули тормоза, раздалось какое-то шипение, и громкий голос с акцентом спросил:

– Слюшай, тебе помочь, а? Что случилось, ногу сломала?

Наташа обернулась. Из открытого окна на нее недоуменно смотрел небритый мужик, а с пассажирского сиденья таращилась совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати.

– Нет, спасибо, – сказала Наташа, чувствуя жгучий стыд пополам с облегчением. – Я просто ударилась, вот и все.

– Ну, сама дойдешь? – поинтересовался водитель.

Наташа торопливо закивала и махнула рукой в сторону особняка.

– Мы уже почти пришли, спасибо большое.

– Ладно.

Окно с шипением поднялось, джип сорвался с места и исчез за следующим поворотом.

Наташа сидела на снегу, потирая ушибленную ногу, а рядом ревел Тимофей.

– Ну, что ты ревешь? – грустно спросила она. – Не реви, ты уже большой мальчик. Стыдно реветь.

– Да-а, а я знаешь как испуга-ался!

– Знаю. Я тоже испугалась. Ну все, хватит сопли размазывать. Пойдем скорее домой, там дяде Эдику расскажем, какие мы глупые с тобой. Ну все, все, поднимайся.

Она вытерла сыну зареванную мордочку и подумала, что ей нужно попить успокоительное. «Господи, чего я так испугалась? Подумаешь, машина из-за угла выехала! Даже Эдику рассказывать не буду, стыдно».



Человек, смотревший на женщину и ребенка из окна дома, сжал губы. Он испытал слабое удовлетворение, увидев, в какую ситуацию они попали. С другой стороны, женщина чего-то испугалась, и интуиция подсказывала человеку, что она испугалась не просто так. Может быть, что-то почувствовала… говорят, у матерей обостренная интуиция. Человек поморщился. Это усложняет дело. Но всегда можно найти подходящий вариант, особенно в создавшейся ситуации. А теперь просто необходимо.




Сидя в старенькой, ободранной хрущевке, пропахшей дешевым куревом и тем особым сиротливым запахом, по которому безошибочно определяется жилище старого холостяка, Макар ругал себя за небрежность. Серега Бабкин, давно работавший с Макаром, сделал все по первому разряду, причем быстро: не только нашел человека, ходившего с Данилой Солонцевым по святым местам, но и вычислил, когда тот бывает дома, и принес Макару адрес на блюдечке с голубой каемочкой. И вот Макар сделал ошибку: приперся к мужику в новом свежем свитере и голубых джинсах. «Ладно еще догадался не побрызгаться туалетной водой», – злобно обругал сейчас сам себя Макар. Но и так было понятно, что с первого слова контакта не будет: мужик с простым именем Иван Иванович Кордыбайлов косился на Илюшина, чувствовал себя не в своей тарелке и явно недоумевал, что нужно от него этому молодому парнишке из богатеньких. Легенду о написании дипломной работы по теме, связанной с паломничеством, мужик пропустил мимо ушей как непонятную. Да для него и не имело значения, зачем нужна информация. И отвечал неожиданному визитеру скупо и неохотно.

– Да что тут рассказывать-то… Ну, ходили, было дело.

– Только один раз?

– А зачем больше-то?

– И что было в походе?

– Да ничего особого и не было. Дошли до святыни, поклонились и обратно пошли.

«Содержательно, – подумал Илюшин. – Дошли, поклонились, пошли обратно».

Он глянул на Кордыбайлова повнимательнее – тот сидел и безучастно смотрел на стол, усыпанный хлебными крошками. Не старый еще мужик, но выглядит на все шестьдесят – морщинистый, лицо унылое, щеки обвисшие.

– Голубей бы тебе держать, – неожиданно сказал Макар, переходя на «ты».

– Чего? – не понял паломник.

– Голубей, говорю. Что у тебя, тряпки нет дома? Или тебя ломает лишний раз со стола стереть?

– Ты о чем?

– Да о том! Сидим, как свиньи, все в крошках. Смотреть противно.

– А ты не смотри, – покорно заметил мужик, и Илюшин понял, что из дома его не выгонят. – Слушай, тебе чего вообще надо от меня, а?

«Ну слава богу, проснулся», – поздравил себя Макар. А вслух сказал:

– Можешь ты мне нормально, по-человечески рассказать, что у вас с паломничеством было? И не пудри мне мозги, ради бога!

– А ты не заливай про студента, – огрызнулся Иван Иванович.

Он встал, открыл сопротивляющуюся дверцу холодильника и достал бутылку. Макар содрогнулся, но выбора у него не было.

– Закусить есть? – спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал обреченно.

– А то! – обиделся Кордыбайлов. – У нас все есть.

Крошки полетели на пол, а на изрубцованной порезами ножа скатерти появились два стакана и запотевшая бутылка. Из пакета, висевшего на спинке стула, Кордыбайлов достал половинку ржаного и разломил ее пополам.

– Держи закусь.

После второго стакана дело пошло на лад. Иван Иванович в подробности не пускался, но и того, что он рассказывал, Макару пока было достаточно.

– Ходил я с Данилой один раз только, – говорил Кордыбайлов, вертя в мозолистых руках пустой стакан. – И то не больно далеко – в Дивеевский монастырь. Учение, оно ведь что говорит: в каждой святыне православной есть другая, от большинства людей скрытая. Или не главная. Ну, вот как в том самом монастыре. Нас Данила учил, что попы вроде как украли священные вещи, но сами ими особо пользоваться не могут и только рядом с ними что-нибудь свое пристраивают, вроде чтоб и им силы хватило.

– Не понял: как украли?

– Ну, не украли, а просто своими объявили.

– А чьи они на самом деле?

– На самом деле общие, и от них любой человек может к Богу стать ближе. А если вера у него правильная, то и вообще чуть ли не святым. В общем, в Дивеевском монастыре это береза старая, на которой лик Богоматери явлен.

– Вырезан, что ли?

– Да ну тебя! При чем тут вырезан? Явлен, говорят тебе. И не перебивай меня! Давай-ка по третьей…

Дали по третьей.

– Короче, не суть. Ходили мы туда, поклонились святому месту, Данила молитву прочитал – и обратно побрели. Ну, имена всем дали.

– Что за имена?

– Да твое же имя тебе возвращается. Смысл в чем: имя человеку просто так не дается, а нужно его заслужить. Вот для того и идешь по святым местам, а в пути…

Кордыбайлов неожиданно замолчал и помрачнел.

– Что – в пути? – осторожно спросил Макар. – Иван Иваныч, ты «а» сказал, теперь «бэ» говори.

– Да ладно, не агитируй. Короче, в пути разные испытания проходишь. Типа того, что к святому месту каждый человек прийти может, а только не каждый того достоин. Ну Учитель и проверяет.