Зловещий трофей
Часть 13 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
До ранения Иван был хоть куда. И в разведке посмотреть, послушать, посчитать, и по молодым девчонкам пробежаться, и на празднике каком после стаканчика-другого отплясать. Теперь же, с возрастом и с появлением трости прыти заметно поубавилось.
Разговор между фронтовиками теплел и с каждой минутой становился все более доверительным. Два офицера, воевавшие в разведке, иначе и не могли. Прошлись в воспоминаниях по фронтам и странам, где довелось бродить по фашистским тылам, по-свойски перешли на «ты». Хлынов преобразился и даже пожалел о том, что не знал о визите коллег-разведчиков, иначе непременно разжился бы бутылкой водки и надлежащей закуской.
— Твоя правда. Мне вообще собирать было нечего — гнить нога начинала. Откромсал ее хирург в госпитале без всякого сожаления. И, как говорится: будь здоров, не кашляй. Хорошо, хоть не по колено. Хотя… — с безнадегой махнул рукой Хлынов, — какая разница? Что по щиколотку, что по колено…
— Не скажи, брат, — возразил Иван. — А если до протеза дело дойдет? Я слышал, будто в подмосковном Подольске открыли артельные мастерские по изготовлению современных протезов. Говорят, штучная работа — каждый подгоняют индивидуально.
— Ты гляди-ка! — радостно заулыбался инвалид. — Вот так новость! А что ж там, небось, очередь? Или как?
— Точно не скажу. Если узнаю — сообщу.
— Вот за это спасибо. Если дойдет до протеза — не откажусь. Никак не могу привыкнуть к костылям, к жалостливым взглядам соседей…
— Да‑а… Так что с «Хорьхом»? Как же он у тебя оказался?
— А с «Хорьхом» просто получилось. Приковылял я после выписки из госпиталя на железнодорожный вокзал венгерского городка Веспрем.
— Госпиталь, значит, в Венгрии располагался?
— В Венгрии. На северной окраине Веспрема.
— Ага. И что же?
— Пришел на станцию и сразу к военному коменданту: так, мол, и так, после госпиталя прошу оказать содействие и отправить на родину. Комендантом на станции служил молодой майор — разбитной такой, симпатичный, деловой. Он в отказ: не могу, говорит, все проходящие эшелоны под завязку. Ну, я тогда к нему старым испытанным методом.
— Это как же?
Хлынов засмеялся:
— Слыхал, что такое палинка?
— Нет, — качнул головой Иван.
— Венгерский фруктовый самогон. Крепкий зараза и очень вкусный. Так вот, раздобыл я бутылку палинки и вечерком к нему — он там же, на станции и проживал…
Слушая краем уха непринужденный разговор фронтовиков, Васильков выполнял свою часть работы. Вот засохшая после нескольких теплых и солнечных дней грязь. На ней отпечатки протектора. Нужно выбрать наиболее удачные, «качественные» — как выразился бы Старцев. Александр нашел такие, где колесо не скользило и не смещалось в сторону от оси движения автомобиля, а крутилось спокойно, как положено, оставляя четкий след в грязной жиже.
Рисунок на фотографии полностью соответствовал отпечаткам в засохшей суглинистой почве. Более того, Васильков отыскал стопроцентное доказательство того, что автомобиль, побывавший в Церковном проезде, оставил свой след и здесь — во дворе дома № 4 по Красностуденческому проезду.
Изучая фотографии отпечатков в рабочем кабинете с помощью увеличительного стекла, Александр подметил, что в одном месте покрышка правого колеса имеет приличный изъян — продольный пробой или порез, оставлявший в грязи характерный двухсантиметровый след. И здесь, к своему удивлению, Васильков натолкнулся на его полную аналогию.
— …Хорошо посидели тем теплым апрельским вечерком. Майор только с виду оказался неприступным. А на деле вышел свойским, понимающим, — вспоминал недавнее прошлое Хлынов. — Запросто меня принял, пригласил за стол, собрал закуску.
— Чего ж не принять-то? — недоумевал Старцев. — Вы оба офицеры. Ты — боевой разведчик, орденоносец, после тяжелого ранения.
— Э‑э, брат. Ты, верно, ни разу не имел дело с комендатурой.
— Чего не было, того не было.
— Гниловатый народец, доложу я тебе, — понизил голос капитан. — В атаки на пулеметы в голом поле не подымались, по окопам не голодали, из стрелкового оружия только по пьяни да по бутылкам. А гонору — без меры.
— Думаю, не все такие. Многих переводили в комендатуру после ранений.
— Случалось. И комендант той станции на мое счастье оказался нормальным мужиком. Выслушал, проникся. Пообещал отправить в Москву ближайшим эшелоном.
— Ну а машина-то?! Как же «Хорьх» — то у тебя оказался? — гнул беседу в нужном направлении Иван Харитонович.
— Комендант в том числе отвечал за погрузку и отправку в Советский Союз техники. Там ее на товарном дворе жуть сколько скопилось: грузовики, гусеничные тягачи, автобусы, легковушки, полевые кухни, специальные автомобили, прицепы, тракторы. Все это свозили с соседних местечек, где стояли немцы, или оттуда, где прошли бои, — с жаром рассказывал Хлынов. — А он, стало быть, сортировал: что поновее и поисправнее — сразу к отправке, пострадавшее и требующее ремонта — во вторую очередь, совсем негожее и прочий металлолом — в дальний уголок. Там я и приметил несколько подходящих легковых машин.
— И что ж с того?
— А то, что, когда палинки у нас осталось на глоток, напомнил я коменданту о своем незавидном положении. Дескать, ходить мне теперь до скончания века на костылях; отдал бы ты мне какую-нибудь колымагу, вон у тебя три десятка в дальнем углу товарного двора ржавеют.
— Неужто столько хламу скопилось?
— О‑о! Там его видимо-невидимо — боев-то возле Балатона было много. И легковушки изувеченные, и обгоревшие грузовики, и ходовые от танков…
— И что же комендант на твою просьбу, Федор? — спросил Старцев.
— Комендант на то посмеялся. Из дальнего угла, говорит, выбирай, чего хочешь. Хоть «Фердинанд» помятый! — отдам с легкой душой. Все одно в металлолом пойдет.
— «Фердинанд» — самоходное орудие?
— Точно. Стоял там такой. Изуродованный до полной невозможности.
— И ты выбрал «Хорьх»?
— Ну да. Только не потому, что на этих машинах ездили важные люди — генералы там или, как ты выразился, партийные бонзы. Просто другие автомобили вообще никуда не годились. Я — человек рукастый, с техникой на «ты»; могу дать ремонт кузову, могу двигатель и коробку перебрать. А в том углу и в самом деле собрали всю рухлядь. Ну, я до посиделок с комендантом прошелся, поглядел, пощупал… «Хорьх», конечно, был здорово покорежен, но ремонту подлежал. Вот я его и выбрал.
Старцев понятливо кивнул. Заметив, что Васильков закончил осмотр участка, полез за новой папиросой.
Небо окончательно потухло. Хлынов включил в сенях электрическую лампу. Темнота не позволяла дальше осматривать участок, и Васильков присел рядом на лавку.
— Как же разрешилось ваше дело с автомобилем? — спросил Иван.
— На деле все оказалось проще простого, — отмахнулся Хлынов. — Комендант выдал бумагу, велел подписать ее у представителя Советской военной администрации. Покуда я доковылял, покуда дождался очереди, покуда вернулся обратно, «Хорьх» уж погрузили на платформу. Я и попрощаться-то с майором не поспел. Только запихнули меня вместе с костылями в теплушку, тут и вагоны колесами застучали.
— И куда прибыл ваш эшелон?
— Сюда прямиком по «железке». Постояли, конечно, в городах, да на разных полустанках. Но все же доехали.
— Слушай, ну а как же ты управлялся с машиной? Нога, как ни крути, короче стала!
— Так накладку на педаль присобачил. Иначе бы, твоя правда, не дотянулся…
Через несколько минут сыщики попрощались с Хлыновым.
Правильно говорят: первое впечатление о человеке часто бывает обманчивым. Поначалу он показался закрытым, враждебным, обиженным на весь мир. А на деле оказался геройским офицером, неплохим собеседником, свойским мужиком.
— Федор Поликарпович, напомни, как перед угоном выглядел твой «Хорьх»? — попросил Александр.
— Обыкновенно выглядел. Как обычный «Хорьх 830», — просто ответил тот.
— Я понимаю, что форма кузова осталась прежней. Но, может быть, ты перекрасил его, поменял чего?
— А, ты про это. Было дело. Пришлось весь перекрасить, потому что от старой краски опосля ремонта ничего не осталось. Она под лаком больно хорошо смотрелась, а когда все пообтерлось, да поцарапалось, то… В общем, раздобыл я на рынке краски, и стал он у меня черным. Радиатор другой поставил. И фары еще пришлось заменить. Свои-то все побитые, ни отражателей, ни стекол к ним не достанешь. Ну, я и приспособил «газовские». Под капотом, помимо радиатора, много чего переделал, про это нужно?
— Нет, спасибо. Это нам вряд ли пригодится…
* * *
Тепло попрощавшись с инвалидом Хлыновым, сыщики вышли со двора. Вокруг уже стояла жуткая темень. Обширный район частного сектора освещался лишь редкими горящими окнами, а на улице, как говорится, — ни фонаря, ни лучинки. Пришлось до «эмки» добираться на ощупь.
Кое-как разместившись в узком чреве служебной легковушки, дружно закурили. Водитель завел мотор, включил фары, съехал с обочины и принялся старательно объезжать неровности Красностуденческого проезда…
— Значит, уверен? — в третий раз спросил Старцев.
— Абсолютно, — с прежней твердостью ответил Васильков. — Жаль, фотоаппарат с собой не взяли. Я бы запечатлел самые хорошие отпечатки, и ты сам бы убедился.
— Мне, Саня, достаточно твоего слова. Коли ты уверен, так и я на том буду стоять…
Если сюда сыщики ехали хмурыми и подавленными, то в Управление возвращались в приподнятом настроении. Да, увидеть «Хорьх» им не довелось. Зато теперь они точно знали, что к дому семьи Кутеповых преступники приезжали на машине инвалида Хлынова. И на ней же уехали в неизвестном направлении.
— Ты же слышал наш разговор? — справился Иван, когда «эмка» вырулила на Дмитровское шоссе и набрала ход.
— Почти весь. Пропустил несколько эпизодов, когда осматривал дальний угол участка.
— Ну и как тебе Хлынов?
— По-моему, нормальный мужик. Не при тебе ли в моей роте служил старлей Востриков?
— При мне. Весной сорок третьего погиб.
— Точно. Так вот Хлынов мне его напомнил. Такой же деловой, обстоятельный. И в то же время простецкий, душевный, от земли. А ты что о нем думаешь?
— И мне он глянулся, — пожал плечами Старцев. — Наш, свойский, фронтовой…
Да, Федор Поликарпович Хлынов оставил о себе неплохое впечатление. Офицер, хорошо знающий военное дело, разведчик. Командовал взводом, служил в полковой разведке, затем стал помощником командира разведки дивизионной. Не раз ходил за линию фронта, имел боевые награды. Неоднократно ранен, лишился ноги. Отлично разбирался в технике. Скрытности в общении не проявил, не юлил, был искренен. Мрачнел только, когда беседа касалась пропажи его любимого детища — «Хорьха». Да оно и понятно. Во-первых, он вложил в его восстановление много сил и столько же собственной души. Во-вторых, будучи инвалидом, он рассчитывал на машину для нормального передвижения. Теперь же его снова ждали пара костылей, на которых далеко не уйдешь. Руки у него были мастеровые: в кожу пальцев навсегда въелась смазка, под неровными ногтями виднелись темные полоски. Да и одежка на нем была самая подходящая — рабочая, грязная, насквозь пропахшая маслом и бензином. Сыщики безо всяких расспросов понимали, что Хлынов самолично возился с этой несчастливой немецкой машиной. От начала и до конца. Потому и расстраивался, отвечая на вопросы о краже.
— …Черт меня угораздил в тот день оставить «Хорьх» на улице. Место в сарае задумал расчистить под него. Скоро осень — негоже технику под открытым небом хранить. Ну и поставил машину подальше, чтоб не мешала, — сокрушался он, сидя на скамейке. И погрозил кулаком в темную пустоту:
— А они, видать, следили, момент подходящий выбирали. Подустал я под вечер на одной ноге-то скакать, ну и отправился в дом чайку попить, поужинать. А они р-раз — и были таковы. Только и услышал, как мотор взревел, да хлопнула дверца.
— Мысли, предположения по угонщикам имеешь? — на всякий случай поинтересовался Старцев.
Разговор между фронтовиками теплел и с каждой минутой становился все более доверительным. Два офицера, воевавшие в разведке, иначе и не могли. Прошлись в воспоминаниях по фронтам и странам, где довелось бродить по фашистским тылам, по-свойски перешли на «ты». Хлынов преобразился и даже пожалел о том, что не знал о визите коллег-разведчиков, иначе непременно разжился бы бутылкой водки и надлежащей закуской.
— Твоя правда. Мне вообще собирать было нечего — гнить нога начинала. Откромсал ее хирург в госпитале без всякого сожаления. И, как говорится: будь здоров, не кашляй. Хорошо, хоть не по колено. Хотя… — с безнадегой махнул рукой Хлынов, — какая разница? Что по щиколотку, что по колено…
— Не скажи, брат, — возразил Иван. — А если до протеза дело дойдет? Я слышал, будто в подмосковном Подольске открыли артельные мастерские по изготовлению современных протезов. Говорят, штучная работа — каждый подгоняют индивидуально.
— Ты гляди-ка! — радостно заулыбался инвалид. — Вот так новость! А что ж там, небось, очередь? Или как?
— Точно не скажу. Если узнаю — сообщу.
— Вот за это спасибо. Если дойдет до протеза — не откажусь. Никак не могу привыкнуть к костылям, к жалостливым взглядам соседей…
— Да‑а… Так что с «Хорьхом»? Как же он у тебя оказался?
— А с «Хорьхом» просто получилось. Приковылял я после выписки из госпиталя на железнодорожный вокзал венгерского городка Веспрем.
— Госпиталь, значит, в Венгрии располагался?
— В Венгрии. На северной окраине Веспрема.
— Ага. И что же?
— Пришел на станцию и сразу к военному коменданту: так, мол, и так, после госпиталя прошу оказать содействие и отправить на родину. Комендантом на станции служил молодой майор — разбитной такой, симпатичный, деловой. Он в отказ: не могу, говорит, все проходящие эшелоны под завязку. Ну, я тогда к нему старым испытанным методом.
— Это как же?
Хлынов засмеялся:
— Слыхал, что такое палинка?
— Нет, — качнул головой Иван.
— Венгерский фруктовый самогон. Крепкий зараза и очень вкусный. Так вот, раздобыл я бутылку палинки и вечерком к нему — он там же, на станции и проживал…
Слушая краем уха непринужденный разговор фронтовиков, Васильков выполнял свою часть работы. Вот засохшая после нескольких теплых и солнечных дней грязь. На ней отпечатки протектора. Нужно выбрать наиболее удачные, «качественные» — как выразился бы Старцев. Александр нашел такие, где колесо не скользило и не смещалось в сторону от оси движения автомобиля, а крутилось спокойно, как положено, оставляя четкий след в грязной жиже.
Рисунок на фотографии полностью соответствовал отпечаткам в засохшей суглинистой почве. Более того, Васильков отыскал стопроцентное доказательство того, что автомобиль, побывавший в Церковном проезде, оставил свой след и здесь — во дворе дома № 4 по Красностуденческому проезду.
Изучая фотографии отпечатков в рабочем кабинете с помощью увеличительного стекла, Александр подметил, что в одном месте покрышка правого колеса имеет приличный изъян — продольный пробой или порез, оставлявший в грязи характерный двухсантиметровый след. И здесь, к своему удивлению, Васильков натолкнулся на его полную аналогию.
— …Хорошо посидели тем теплым апрельским вечерком. Майор только с виду оказался неприступным. А на деле вышел свойским, понимающим, — вспоминал недавнее прошлое Хлынов. — Запросто меня принял, пригласил за стол, собрал закуску.
— Чего ж не принять-то? — недоумевал Старцев. — Вы оба офицеры. Ты — боевой разведчик, орденоносец, после тяжелого ранения.
— Э‑э, брат. Ты, верно, ни разу не имел дело с комендатурой.
— Чего не было, того не было.
— Гниловатый народец, доложу я тебе, — понизил голос капитан. — В атаки на пулеметы в голом поле не подымались, по окопам не голодали, из стрелкового оружия только по пьяни да по бутылкам. А гонору — без меры.
— Думаю, не все такие. Многих переводили в комендатуру после ранений.
— Случалось. И комендант той станции на мое счастье оказался нормальным мужиком. Выслушал, проникся. Пообещал отправить в Москву ближайшим эшелоном.
— Ну а машина-то?! Как же «Хорьх» — то у тебя оказался? — гнул беседу в нужном направлении Иван Харитонович.
— Комендант в том числе отвечал за погрузку и отправку в Советский Союз техники. Там ее на товарном дворе жуть сколько скопилось: грузовики, гусеничные тягачи, автобусы, легковушки, полевые кухни, специальные автомобили, прицепы, тракторы. Все это свозили с соседних местечек, где стояли немцы, или оттуда, где прошли бои, — с жаром рассказывал Хлынов. — А он, стало быть, сортировал: что поновее и поисправнее — сразу к отправке, пострадавшее и требующее ремонта — во вторую очередь, совсем негожее и прочий металлолом — в дальний уголок. Там я и приметил несколько подходящих легковых машин.
— И что ж с того?
— А то, что, когда палинки у нас осталось на глоток, напомнил я коменданту о своем незавидном положении. Дескать, ходить мне теперь до скончания века на костылях; отдал бы ты мне какую-нибудь колымагу, вон у тебя три десятка в дальнем углу товарного двора ржавеют.
— Неужто столько хламу скопилось?
— О‑о! Там его видимо-невидимо — боев-то возле Балатона было много. И легковушки изувеченные, и обгоревшие грузовики, и ходовые от танков…
— И что же комендант на твою просьбу, Федор? — спросил Старцев.
— Комендант на то посмеялся. Из дальнего угла, говорит, выбирай, чего хочешь. Хоть «Фердинанд» помятый! — отдам с легкой душой. Все одно в металлолом пойдет.
— «Фердинанд» — самоходное орудие?
— Точно. Стоял там такой. Изуродованный до полной невозможности.
— И ты выбрал «Хорьх»?
— Ну да. Только не потому, что на этих машинах ездили важные люди — генералы там или, как ты выразился, партийные бонзы. Просто другие автомобили вообще никуда не годились. Я — человек рукастый, с техникой на «ты»; могу дать ремонт кузову, могу двигатель и коробку перебрать. А в том углу и в самом деле собрали всю рухлядь. Ну, я до посиделок с комендантом прошелся, поглядел, пощупал… «Хорьх», конечно, был здорово покорежен, но ремонту подлежал. Вот я его и выбрал.
Старцев понятливо кивнул. Заметив, что Васильков закончил осмотр участка, полез за новой папиросой.
Небо окончательно потухло. Хлынов включил в сенях электрическую лампу. Темнота не позволяла дальше осматривать участок, и Васильков присел рядом на лавку.
— Как же разрешилось ваше дело с автомобилем? — спросил Иван.
— На деле все оказалось проще простого, — отмахнулся Хлынов. — Комендант выдал бумагу, велел подписать ее у представителя Советской военной администрации. Покуда я доковылял, покуда дождался очереди, покуда вернулся обратно, «Хорьх» уж погрузили на платформу. Я и попрощаться-то с майором не поспел. Только запихнули меня вместе с костылями в теплушку, тут и вагоны колесами застучали.
— И куда прибыл ваш эшелон?
— Сюда прямиком по «железке». Постояли, конечно, в городах, да на разных полустанках. Но все же доехали.
— Слушай, ну а как же ты управлялся с машиной? Нога, как ни крути, короче стала!
— Так накладку на педаль присобачил. Иначе бы, твоя правда, не дотянулся…
Через несколько минут сыщики попрощались с Хлыновым.
Правильно говорят: первое впечатление о человеке часто бывает обманчивым. Поначалу он показался закрытым, враждебным, обиженным на весь мир. А на деле оказался геройским офицером, неплохим собеседником, свойским мужиком.
— Федор Поликарпович, напомни, как перед угоном выглядел твой «Хорьх»? — попросил Александр.
— Обыкновенно выглядел. Как обычный «Хорьх 830», — просто ответил тот.
— Я понимаю, что форма кузова осталась прежней. Но, может быть, ты перекрасил его, поменял чего?
— А, ты про это. Было дело. Пришлось весь перекрасить, потому что от старой краски опосля ремонта ничего не осталось. Она под лаком больно хорошо смотрелась, а когда все пообтерлось, да поцарапалось, то… В общем, раздобыл я на рынке краски, и стал он у меня черным. Радиатор другой поставил. И фары еще пришлось заменить. Свои-то все побитые, ни отражателей, ни стекол к ним не достанешь. Ну, я и приспособил «газовские». Под капотом, помимо радиатора, много чего переделал, про это нужно?
— Нет, спасибо. Это нам вряд ли пригодится…
* * *
Тепло попрощавшись с инвалидом Хлыновым, сыщики вышли со двора. Вокруг уже стояла жуткая темень. Обширный район частного сектора освещался лишь редкими горящими окнами, а на улице, как говорится, — ни фонаря, ни лучинки. Пришлось до «эмки» добираться на ощупь.
Кое-как разместившись в узком чреве служебной легковушки, дружно закурили. Водитель завел мотор, включил фары, съехал с обочины и принялся старательно объезжать неровности Красностуденческого проезда…
— Значит, уверен? — в третий раз спросил Старцев.
— Абсолютно, — с прежней твердостью ответил Васильков. — Жаль, фотоаппарат с собой не взяли. Я бы запечатлел самые хорошие отпечатки, и ты сам бы убедился.
— Мне, Саня, достаточно твоего слова. Коли ты уверен, так и я на том буду стоять…
Если сюда сыщики ехали хмурыми и подавленными, то в Управление возвращались в приподнятом настроении. Да, увидеть «Хорьх» им не довелось. Зато теперь они точно знали, что к дому семьи Кутеповых преступники приезжали на машине инвалида Хлынова. И на ней же уехали в неизвестном направлении.
— Ты же слышал наш разговор? — справился Иван, когда «эмка» вырулила на Дмитровское шоссе и набрала ход.
— Почти весь. Пропустил несколько эпизодов, когда осматривал дальний угол участка.
— Ну и как тебе Хлынов?
— По-моему, нормальный мужик. Не при тебе ли в моей роте служил старлей Востриков?
— При мне. Весной сорок третьего погиб.
— Точно. Так вот Хлынов мне его напомнил. Такой же деловой, обстоятельный. И в то же время простецкий, душевный, от земли. А ты что о нем думаешь?
— И мне он глянулся, — пожал плечами Старцев. — Наш, свойский, фронтовой…
Да, Федор Поликарпович Хлынов оставил о себе неплохое впечатление. Офицер, хорошо знающий военное дело, разведчик. Командовал взводом, служил в полковой разведке, затем стал помощником командира разведки дивизионной. Не раз ходил за линию фронта, имел боевые награды. Неоднократно ранен, лишился ноги. Отлично разбирался в технике. Скрытности в общении не проявил, не юлил, был искренен. Мрачнел только, когда беседа касалась пропажи его любимого детища — «Хорьха». Да оно и понятно. Во-первых, он вложил в его восстановление много сил и столько же собственной души. Во-вторых, будучи инвалидом, он рассчитывал на машину для нормального передвижения. Теперь же его снова ждали пара костылей, на которых далеко не уйдешь. Руки у него были мастеровые: в кожу пальцев навсегда въелась смазка, под неровными ногтями виднелись темные полоски. Да и одежка на нем была самая подходящая — рабочая, грязная, насквозь пропахшая маслом и бензином. Сыщики безо всяких расспросов понимали, что Хлынов самолично возился с этой несчастливой немецкой машиной. От начала и до конца. Потому и расстраивался, отвечая на вопросы о краже.
— …Черт меня угораздил в тот день оставить «Хорьх» на улице. Место в сарае задумал расчистить под него. Скоро осень — негоже технику под открытым небом хранить. Ну и поставил машину подальше, чтоб не мешала, — сокрушался он, сидя на скамейке. И погрозил кулаком в темную пустоту:
— А они, видать, следили, момент подходящий выбирали. Подустал я под вечер на одной ноге-то скакать, ну и отправился в дом чайку попить, поужинать. А они р-раз — и были таковы. Только и услышал, как мотор взревел, да хлопнула дверца.
— Мысли, предположения по угонщикам имеешь? — на всякий случай поинтересовался Старцев.