Злая река

19




— Мне не хочется быть грубой, но это похоже… похоже на… — Гладстон замолчала, не зная, с чем сравнить.

— А я люблю быть грубым, — сказал Лэм. — Это похоже на взорвавшийся лобок.

«Возможно, он прав», — подумала Гладстон, глядя на изображение южной части залива на большом экране. Тысячи вертлявых черных линий начинались у Тёрнер-бич и направлялись во все мыслимые стороны.

— Какой хаос. Здесь невозможно установить закономерности.

— Я продолжаю дорабатывать программу, — обиженно сказал Лэм.

— И сколько еще это стоило нам по времени центрального процессора?

— Ну, около двух тысяч.

— Господи боже. Так в чем проблема?

Лэм покачал головой:

— Главным образом в том, что все математические решения уходят в воображаемое пространство.

— И это означает?…

— Анализ течений дает невероятные результаты. Похоже, нигде во всем Мировом океане нет места, где можно было бы сбросить сто с лишним обрубков ног, чтобы их вынесло на Тёрнер-бич так, как их вынесло. Такого места просто не существует.

— Оно должно существовать.

Лэм пожал плечами.

— А как насчет того мусора, который воняет в кладовке?

Лэм сделал вид, что его рвет:

— Я каталогизировал все, что поддавалось опознанию. Никаких дымящихся пистолетов.

— А что анализ? Ты внес это в уравнение?

— Внес. Не всё — выбрал такие предметы, чтобы получить достаточно широкое представительство. И опять те же невозможные результаты.

— Но мы знаем, что обрубки таки прибило к берегу!

Лэм вздохнул:

— Как я тебе уже сказал, это невозможно.

— Это не может быть невозможно! — Гладстон готова была вцепиться себе в волосы.

— Не кричи на меня!

— Я не кричу. Я акцентирую.

— И не акцентируй на меня! Ты же знаешь, какой я чувствительный.

Гладстон закатила глаза:

— Ты должен найти, в чем ошибка, и вернуться к анализу.

— Ладно. Мне-то что. Но каждый раз, когда я сажусь за компьютер, нам это обходится в пять сотен.

Гладстон замолчала, задумавшись. В лаборатории воцарилось молчание. Потом она вытащила свой телефон, набрала номер и включила громкую связь, чтобы слышал Лэм.

— Могу я поговорить с агентом Пендергастом? — спросила она, когда ей ответили.

— Слушаю.

— Это Гладстон. Рада, что дозвонилась, — сказала она. — Мы работаем над анализом, о котором вы просили.

— И как продвигаются дела?

— Мм… хорошо. Очень хорошо. Мы приготовили полный каталог мусора, вынесенного на берег, а теперь дорабатываем математические модели. Прогресс огромный.


Лэм скорчил гримасу.

— Рад это слышать.

— Но обработка больших чисел — дело дорогое. У нас уже немаленький счет за использование университетского компьютера.

— Позвольте узнать сколько?

— Мы потратили несколько тысяч и, возможно, перейдем черту в десять тысяч, прежде чем получим результат.

— Я даю вам разрешение потратить до пятнадцати тысяч.

— Вау. Спасибо, это здорово. Правда здорово. — Она помолчала. — Есть одна вещь, которая очень помогла бы нам улучшить расчеты. Эта вещь крайне необходима, если откровенно.

— И что же это может быть?

— Нам нужен обрубок. Вообще-то, даже два. Чтобы точно моделировать поведение плавучего предмета с учетом нескольких других переменных.

Последовала долгая пауза.

— На какой срок они вам понадобятся?

Гладстон посмотрела на Лэма. Тот поднял обе руки и растопырил пальцы.

— На десять часов.

— Думаю, я смогу предоставить их вам, но только на половину этого времени, и я должен буду присутствовать при них постоянно. Это приемлемо?

— Пресвятая богоро… — начал Лэм тихим голосом, но тут же замолчал и кивнул ей.

— Да. Спасибо. Спасибо огромное.

— В таком случае я постараюсь быть у вас не позже чем через час. И я искренне надеюсь, что дополнительное финансирование поможет вам и доктору Лэму продвинуться дальше. Доброго вам дня, доктор Гладстон.

Она опустила телефон:

— Не могу понять, откуда он знает, что мы никуда не продвинулись.

— Не знаю, но я тебе говорил: у него есть деньги.

— Эти пятнадцать тысяч не из его кошелька.

— Я бы не был так уверен.



Мойра Кроссли ждала, пока специальный агент Пендергаст закончит разговор и уберет телефон в карман.

— Извините, что пришлось прерваться, — сказал он.

«Какой странный человек», — подумала Кроссли. Его южные джентльменские манеры и мягкий акцент действовали на нее успокаивающе. Но в его зорких серебристых глазах не было ничего мягкого или особо джентльменского.

— Из лаборатории пришло довольно много отчетов. Я отправила их в ваш офис для проверки.

— Я их получил, но был бы благодарен за резюме.

— Конечно. Пройдемте ко мне в кабинет, там мы сможем поговорить приватно.

Они находились в секционном зале, и несколько помощников все еще работали с последними оставшимися обрубками: осторожно срезали обувь, искали идентификационные отметины, фотографировали, брали образцы тканей, а если считали необходимым, то анатомизировали и стабилизировали останки, чтобы удалить мертвых морских существ и малых паразитов, пробравшихся в плоть. Пендергаст помедлил немного, наблюдая за процессом — его беспокойные глаза ни на мгновение не останавливались на одном месте, впитывая все, — потом повернулся к Кроссли и кивнул, извиняясь.

Она провела его по лаборатории в свой кабинет с единственным окном, выходящим на парковку. Пространство было маленькое, но она содержала его в тщательной чистоте и простоте — привычка, выработанная годами жизни в доме на воде близ Яхтенной гавани Ки-Корал.

— Садитесь, пожалуйста.

Пендергаст сел, Кроссли заняла свое место за столом, на котором с военной точностью было разложено несколько папок. Она раскрыла первую:

— Вы задали вопрос, не были ли обрубки заморожены. Были. Их заморозили сразу после отрубания. По крайней мере, те, что в настоящий момент уже исследованы. Микросрезы тканей указывают, что они были заморожены сразу же до низких температур, около минус тридцати градусов Цельсия. Это гораздо ниже того, что дают домашние морозилки, и мы можем сказать, что обрубки были заморожены в профессиональной морозилке глубокой заморозки или в лабораторной морозилке.

— И как вы это узнали?

— При заморозке микрокристаллы льда растут в клетках и разрывают различные мембраны. По рисунку разрывов мы можем определить, как быстро и глубоко была сделана заморозка. Для данных обрубков заморозка была быстрой и глубокой.

Пендергаст коротко наклонил голову.

— Мы получили также некоторые интересные результаты по ДНК, — продолжила Кроссли, беря другую папку. — Если вкратце: большинству личностей, которых мы проверили на данный момент, около шестидесяти лет, у них разный процент коренной американской крови — от девяти до девяноста, а в среднем около семидесяти процентов. Что касается европейских ДНК, то большинство ведет нас к Иберийскому полуострову — к Испании — или на юго-запад Европы. В ряде образцов есть некоторое количество африканской ДНК — от трех до пятнадцати процентов. Такая смесь характерна для населения Центральной Америки, в особенности Гондураса, Никарагуа, Гватемалы и Эль-Сальвадора. В меньшей степени — Панамы и Коста-Рики. Белиз, Мексику, Колумбию и Венесуэлу мы отбрасываем, но все же и их нельзя исключать. Мы сейчас анализируем митохондриальную ДНК, пытаемся выяснить, не было ли среди них родственников, и результаты будут у меня не позже чем завтра. В любом случае Центральная Америка представляется наиболее вероятным местом происхождения.