Зюзя. Книга третья
Часть 5 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Взгляд зацепился за разумных, терпеливо ожидающих, пока закончу морщить ум в мудрых мыслях. Именно они и подтолкнули к принятию окончательного решения.
– Будем уходить! Искать своё Место! Или спрячемся далеко-далеко! – словно бросаясь в омут с головой, торжественно объявил я. А после добавил, – Давайте завтракать и собираться.
– А предупреждать? – требовательно уточнила доберман.
Вот же липучка... И ведь права – нужно сообщить о надвигающейся беде кому только возможно, а не драпать сломя голову, но риски...
– Предупредим, – не стал спорить с ней я, рассчитывая выиграть время на дополнительное обдумывание ситуации.
Рося согласно тявкнула и от возбуждения навернула несколько кругов по комнатке.
Решение бежать, принятое только что – оно сумбурное, эмоциональное, базовое, краеугольное; рождённое скорее не логикой и здравым смыслом, а внутренним шестым чувством, имя которому «чутьё». Вот только теперь действительно «думать нужно» – как идти и что брать. План необходим, подготовка.
... С подбором барахла для дальней дороги проблем не возникло. Это знание у меня отточено великолепно, потому лишнего не возьму. Патроны, спички, запас еды на несколько дней, иголка с ниткой, бельишко кое-какое, фляжка, куртка в скатке, немного разного по мелочи... Долго думал, стоит ли брать с собой золото – насобирал немного, пока с окрестностями знакомился. Подумав – взял. Это теперь вместо денег – может и пригодиться.
Чертыхнувшись, хлопнул сам себя по лбу и бережно уложил чуть было не позабытую подзорную трубу в твёрдом футляре. Так себе вещица, если честно – увеличение всего лишь пятикратное, потом всё расплывается невнятными цветными пятнами, однако вариантов у меня не много – попросту – другая труба, носимая ещё со времён моих партизанских действий вокруг паровоза, не лучше. Такая вот шутка – нашёл два редчайших оптических прибора, и они одинаковые. Зато компактные и надёжные.
Гораздо дольше пришлось подготавливать базу к консервации. Перенёс дрова из уличной поленницы в контейнер; тщательно заколотил пустые вагончики (для двуногих, понятное дело, не преграда, однако от любопытного зверья защита вполне приличная); произвёл тщательнейший осмотр и мелкий ремонт снаряжения; закрыл подвал с сейфами и ангар, спрятав ключи в надёжном месте. Целый день ушёл на эти, казалось бы, будничные мероприятия.
Разумным тоже не давал сидеть без дела. Не потому что их помощь мне была нужна – просто не хотелось, чтобы они оставались один на один со своими мыслями. Вот и гонял их весь день без передышки, точнее не их всех, а лишь Росю с Зюзей. Мурка, следуя кошачьим понятиям о труде, самоустранилась на излюбленную крышу навеса и оттуда посматривала на нас. Как мне казалось – с одобрением.
Собаки усердно собирали по всей территории мелкие веточки, проверяли целость забора, рыли яму под мусор (да-да, лапами и аккуратно), потом её закапывали, утаптывали траву и занимались множеством иных, откровенно ненужных, но важных дел. Цели я своей добился – вымотал четырёхлапых полностью, заставив под вечер обеих помощниц обессиленно рухнуть у навеса от усталости.
Напоследок занялся велосипедом. Завёл себе по случаю железного коня, чтобы пешком не ходить. Старый, рамный, без всех этих новомодных планетарных втулок и насыпных подшипников. Надёжный, как молоток.
Смазал, хоть в этом и не было особой нужды, приделал к багажнику сумку с харчами, пару запасных покрышек, не забыл и про камеры. Этим добром окрестные мёртвые деревни оказались на редкость богаты, знай – собирай по сараям.
Под конец, совершенно умаявшись, собрал своих подопечных и торжественно объявил:
– Выходим завтра на рассвете. Сейчас всем отдыхать. Дорога будет долгой.
А затем прямо в одежде упал спать.
...Вот и последнее утро в моём новом доме. Обычное, тёплое, ничем не отличающееся от прошлого или позапрошлого. Природе ведь всё одно – есть я на базе или нет меня. У неё свои планы, свои резоны. Она радуется весне и солнышку, не отвлекаясь на беспокойных людишек, мельтешащих там и сям на её бескрайних просторах.
Традиций не нарушил. После утреннего моциона приготовил завтрак, перемыл посуду, убрал за нами. И только тогда пошёл окончательно собираться. В вагончике спокойно (словно глядя на себя со стороны) навьючил приготовленные с вечера пожитки, окинул прощальным взглядом ставшую родной комнату, и неожиданно зацепился краем глаза за фотографию, приколотую к стене. Ту, единственную, принесённую с собой из родного посёлка. Где мама, папа, сестричка и я.
Накатила грусть. В который раз вспомнились Ольга с Бубликом, смех по вечерам, уютные вечерние посиделки и чёткое понимание того, что мне необходимо спасти тех, кто у меня есть сейчас. Разумных. Свою новую семью.
Неожиданно для самого себя нежно, мягко провёл подушечками пальцев по фото. Без всякой цели, просто захотелось прикоснуться к прошлому.
В ответ словно обдало тёплой волной. И как-то само собой захотелось прижаться к этому кусочку бумаги и выплакать все свои обиды, страхи, сомнения. Как в детстве. И чтобы мама потом погладила меня по выгоревшей на солнце макушке и успокоила:
– Всё хорошо, сынок... Всё хорошо.
А отец, не умея показать свои чувства, неодобрительно хмыкнул и устало напомнил:
– Виктор! Мужчины не плачут!
Плачут, папа, плачут... Но только когда им совсем тошно, вот как сейчас. И ты это знал.
Что же, судьба выкинула очередной неприятный фортель, который нужно суметь пережить. И не просто пережить – а суметь выстоять, пока она, злодейка, привычно пытается вылепить из меня нечто жёсткое, жестокое, эгоистичное, по своему образу и подобию.
Ну уж нет! Для меня самое страшное – озлобиться, зачерстветь. Я видел много раз, когда сломавшийся человек становится сосудом ненависти ко всему окружающему миру и ищет в нём исключительно боль, выгорев изнутри дотла. Для самоистязания, пытаясь таким способом заглушить свои утраты и по ходу причиняя зло окружающим. От чистого сердца, просто потому, что теряет способность видеть остатки доброго и тёплого в людях. Ненавидеть – проще, от этого ничто не может отвлечь.
Я – выстою... я – крепкий... Я выдержал годы рабства, пережил многих своих знакомых, смог дойти домой, своими ногами измерив многие километры полумёртвого мира... Справлюсь и сейчас. Нужно уйти – уйду. Понадобится убить – убью. Но свою новую семью сохраню, чего бы мне это не стоило.
Аккуратно завернул фотографию в бумагу и положил в нагрудный карман рубашки. Память – это то немногое, что всегда с собой и по-настоящему моё. Стало легче. Я позволил себе немного улыбнуться, а после решительно вышел на улицу. Разумные ждали меня. Зюзя с вертлявой Росей – у ступенек, Мурка – на крыше навеса.
– Уходим, – сказал я главное. – Прямо сейчас. Кабаны наши умеют читать?
Доберман посмотрела на собачку, после ответила:
– Да. Человек их учил.
– Тогда я сейчас напишу им записку и повешу на заборе. Когда придут – увидят. Искать их не нужно. Кто знает, может, они уже заболели?
Такое заявление не понравилось моим подопечным. Они запереглядывались, явно совещаясь, но вот о чём?
Наконец, закончив обсуждение, в голове раздалось:
– Ты правильно говоришь. Но они наша семья. Плохо уходить, не прощаясь. Вдруг им нужна помощь? Вдруг они захотят идти с нами?
Как удар под дых получил... Что отвечать? Давить целесообразностью? Воспользоваться правом вожака? Попытаться убедить? А в чём? Разумные не хуже меня понимают опасность ситуации, но они ужасно консервативны. В их среде понятие стаи, уважения к старшим, взаимовыручка – не пустой звук. Но брать с собой кабанов, с их кабанихами и, возможно, поросятами – нереально. И не только потому, что Калачик с Пряником так и не стали частью нашей дружной оравы, предпочтя дикую свободу; и не потому, что ко мне они относились как к обычному знакомому, и не больше. Причина крылась в другом: искать этих свиней-переростков по условно – заражённой местности – это самоубийство в чистом виде. Вот так.
Пришлось заявить тоном, не терпящим возражений (на грани с хамством, аж самому неприятно стало):
– Нет! Мы им напишем, что ушли на север. Если они захотят – то найдут нас. Если нет, то нет. Начнёте искать – заразитесь и умрёте, и заразите других. И они тоже умрут! Понятно?!
Ответом мне стало понурое молчание.
Дальше тему развивать не стал. Надеюсь, разумные такой притянутый за уши компромисс как-нибудь примут, тем более что другого нет.
– Пойдёмте! – скомандовал я, взял велик за руль и покатил его к выходу.
– Мяу... – наконец подала голос кошечка. –
Зюзя вздрогнула, Рося поджала уши.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил я.
– Она не идёт. Говорит, её Место тут. Она скажет, – знакомые кабаньи морды, – про болезнь. Она предупредит. Говорит – не нужно писать.
Меня передёрнуло. Сначала Бублик жить не захотел... а... а ведь он предвидел всё! И не пожелал быть для нас балластом! Старый ты пень... – думалось мне, – Хитрый и продуманный... ты ещё тогда всё понял и просчитал варианты, уделав в логике и умственном развитии меня, сопливого венца эволюции... Теперь Мурка...
Стало страшно.
– Слазь! Слазь! Кому говорю? – в исступлении вырвалось из меня. – Сейчас достану – и уши тебе оборву!
Вместо ответа кошечка грациозно подошла к краю навеса, спрыгнула и, совершенно не обращая на меня внимая, направилась к разумным. Те стояли, опустив головы. Сначала она потёрлась о Зюзю, ласково мурча, потом перешла к Росе.
Прощается...
Ну нет! Я в сердцах бросил велосипед на землю и кинулся к дурёхе, надеясь поймать, скрутить, засунуть в сумку и забрать с собой, даже против её воли. Не смог.
Разумная не стала убегать, а выгнулась подковой, грозно шипя. Рядом с ней встала доберман.
– Не нужно. Она так хочет. Нельзя заставлять.
И как-то сразу стало понятно – не получится. Не смогу я силой спасти свободолюбивую кошечку. Невозможно осчастливить против воли, как ни старайся. Порыв сам собой иссяк, теперь я просто стоял и смотрел на неё.
Ещё одна уходит... теперь нас всего трое. Надолго ли?
– Мяу...
Увидев, что я успокоился, Мурка подошла ко мне и без страха запрыгнула прямо в руки. Устроившись уютным, тёплым клубочком разумная ткнулась мне своим лобиком в нос, заурчав. Я несмело погладил волнистую шёрстку.
– Иди... – лёгкой волной тепла и нежности прошелестело у меня в голове. – Иди...
– Но почему?!
За кошечку ответила Зюзя, мой официальный переводчик.
– Она больше не хочет искать новый дом. Говорит – поздно. Просит не бояться. Говорит – она ни к кому близко не подойдёт, чтобы не заболеть. Просит не мешать.
– Мяу... – в подтверждение этих слов высказалась разумная, а затем остро посмотрела мне в глаза. – Мяу...
– Делайте что хотите, – обессиленно выдохнул я и поставил Мурку на землю.
А затем решительно подхватил велик и направился к выходу, не оборачиваясь. Хватит с меня этой Санта-Барбары! Так никогда не уйдём!
Открыл калитку, вышел, стараясь не смотреть в сторону погребального костра. Он хоть из-за забора и не виден, но сама мысль о пепелище напрочь выбивала из колеи, а перед глазами вставало то самое, виденное в безвестном хуторке под Полтавой. Где я всех в одиночку хоронил. Бр-р-р, не хочу!
Собрался закрывать выход и только сейчас заметил – разумных рядом нет. Звать не стал – свистнул. Резко, зло. Из калитки вынеслись два ветерка, материализовались в собак и уставились на меня.
Не хочу говорить. Не хочу – и всё! Сорваться боюсь, выплеснуть на них накопившееся. Больно...
Закрыл дверь, подпёр её палкой и, не оборачиваясь, зашагал в сторону дороге, катя велосипед рядом. Разумные шли чуть поодаль, грустные, потерянные.
– Мяу... – донеслось из-за спины, и я невольно обернулся. Мурка сидела на крыше вагончика и смотрела нам в след, склонив, по своему обыкновению, голову немного набок. Точно очередную сказку ждала.
– Прощай, – прошептал я. Знаю – она меня услышала. И голова сама собой повернулась в сторону последнего пристанища Ольги и Бублика – Прощайте.
Глава 3
– Будем уходить! Искать своё Место! Или спрячемся далеко-далеко! – словно бросаясь в омут с головой, торжественно объявил я. А после добавил, – Давайте завтракать и собираться.
– А предупреждать? – требовательно уточнила доберман.
Вот же липучка... И ведь права – нужно сообщить о надвигающейся беде кому только возможно, а не драпать сломя голову, но риски...
– Предупредим, – не стал спорить с ней я, рассчитывая выиграть время на дополнительное обдумывание ситуации.
Рося согласно тявкнула и от возбуждения навернула несколько кругов по комнатке.
Решение бежать, принятое только что – оно сумбурное, эмоциональное, базовое, краеугольное; рождённое скорее не логикой и здравым смыслом, а внутренним шестым чувством, имя которому «чутьё». Вот только теперь действительно «думать нужно» – как идти и что брать. План необходим, подготовка.
... С подбором барахла для дальней дороги проблем не возникло. Это знание у меня отточено великолепно, потому лишнего не возьму. Патроны, спички, запас еды на несколько дней, иголка с ниткой, бельишко кое-какое, фляжка, куртка в скатке, немного разного по мелочи... Долго думал, стоит ли брать с собой золото – насобирал немного, пока с окрестностями знакомился. Подумав – взял. Это теперь вместо денег – может и пригодиться.
Чертыхнувшись, хлопнул сам себя по лбу и бережно уложил чуть было не позабытую подзорную трубу в твёрдом футляре. Так себе вещица, если честно – увеличение всего лишь пятикратное, потом всё расплывается невнятными цветными пятнами, однако вариантов у меня не много – попросту – другая труба, носимая ещё со времён моих партизанских действий вокруг паровоза, не лучше. Такая вот шутка – нашёл два редчайших оптических прибора, и они одинаковые. Зато компактные и надёжные.
Гораздо дольше пришлось подготавливать базу к консервации. Перенёс дрова из уличной поленницы в контейнер; тщательно заколотил пустые вагончики (для двуногих, понятное дело, не преграда, однако от любопытного зверья защита вполне приличная); произвёл тщательнейший осмотр и мелкий ремонт снаряжения; закрыл подвал с сейфами и ангар, спрятав ключи в надёжном месте. Целый день ушёл на эти, казалось бы, будничные мероприятия.
Разумным тоже не давал сидеть без дела. Не потому что их помощь мне была нужна – просто не хотелось, чтобы они оставались один на один со своими мыслями. Вот и гонял их весь день без передышки, точнее не их всех, а лишь Росю с Зюзей. Мурка, следуя кошачьим понятиям о труде, самоустранилась на излюбленную крышу навеса и оттуда посматривала на нас. Как мне казалось – с одобрением.
Собаки усердно собирали по всей территории мелкие веточки, проверяли целость забора, рыли яму под мусор (да-да, лапами и аккуратно), потом её закапывали, утаптывали траву и занимались множеством иных, откровенно ненужных, но важных дел. Цели я своей добился – вымотал четырёхлапых полностью, заставив под вечер обеих помощниц обессиленно рухнуть у навеса от усталости.
Напоследок занялся велосипедом. Завёл себе по случаю железного коня, чтобы пешком не ходить. Старый, рамный, без всех этих новомодных планетарных втулок и насыпных подшипников. Надёжный, как молоток.
Смазал, хоть в этом и не было особой нужды, приделал к багажнику сумку с харчами, пару запасных покрышек, не забыл и про камеры. Этим добром окрестные мёртвые деревни оказались на редкость богаты, знай – собирай по сараям.
Под конец, совершенно умаявшись, собрал своих подопечных и торжественно объявил:
– Выходим завтра на рассвете. Сейчас всем отдыхать. Дорога будет долгой.
А затем прямо в одежде упал спать.
...Вот и последнее утро в моём новом доме. Обычное, тёплое, ничем не отличающееся от прошлого или позапрошлого. Природе ведь всё одно – есть я на базе или нет меня. У неё свои планы, свои резоны. Она радуется весне и солнышку, не отвлекаясь на беспокойных людишек, мельтешащих там и сям на её бескрайних просторах.
Традиций не нарушил. После утреннего моциона приготовил завтрак, перемыл посуду, убрал за нами. И только тогда пошёл окончательно собираться. В вагончике спокойно (словно глядя на себя со стороны) навьючил приготовленные с вечера пожитки, окинул прощальным взглядом ставшую родной комнату, и неожиданно зацепился краем глаза за фотографию, приколотую к стене. Ту, единственную, принесённую с собой из родного посёлка. Где мама, папа, сестричка и я.
Накатила грусть. В который раз вспомнились Ольга с Бубликом, смех по вечерам, уютные вечерние посиделки и чёткое понимание того, что мне необходимо спасти тех, кто у меня есть сейчас. Разумных. Свою новую семью.
Неожиданно для самого себя нежно, мягко провёл подушечками пальцев по фото. Без всякой цели, просто захотелось прикоснуться к прошлому.
В ответ словно обдало тёплой волной. И как-то само собой захотелось прижаться к этому кусочку бумаги и выплакать все свои обиды, страхи, сомнения. Как в детстве. И чтобы мама потом погладила меня по выгоревшей на солнце макушке и успокоила:
– Всё хорошо, сынок... Всё хорошо.
А отец, не умея показать свои чувства, неодобрительно хмыкнул и устало напомнил:
– Виктор! Мужчины не плачут!
Плачут, папа, плачут... Но только когда им совсем тошно, вот как сейчас. И ты это знал.
Что же, судьба выкинула очередной неприятный фортель, который нужно суметь пережить. И не просто пережить – а суметь выстоять, пока она, злодейка, привычно пытается вылепить из меня нечто жёсткое, жестокое, эгоистичное, по своему образу и подобию.
Ну уж нет! Для меня самое страшное – озлобиться, зачерстветь. Я видел много раз, когда сломавшийся человек становится сосудом ненависти ко всему окружающему миру и ищет в нём исключительно боль, выгорев изнутри дотла. Для самоистязания, пытаясь таким способом заглушить свои утраты и по ходу причиняя зло окружающим. От чистого сердца, просто потому, что теряет способность видеть остатки доброго и тёплого в людях. Ненавидеть – проще, от этого ничто не может отвлечь.
Я – выстою... я – крепкий... Я выдержал годы рабства, пережил многих своих знакомых, смог дойти домой, своими ногами измерив многие километры полумёртвого мира... Справлюсь и сейчас. Нужно уйти – уйду. Понадобится убить – убью. Но свою новую семью сохраню, чего бы мне это не стоило.
Аккуратно завернул фотографию в бумагу и положил в нагрудный карман рубашки. Память – это то немногое, что всегда с собой и по-настоящему моё. Стало легче. Я позволил себе немного улыбнуться, а после решительно вышел на улицу. Разумные ждали меня. Зюзя с вертлявой Росей – у ступенек, Мурка – на крыше навеса.
– Уходим, – сказал я главное. – Прямо сейчас. Кабаны наши умеют читать?
Доберман посмотрела на собачку, после ответила:
– Да. Человек их учил.
– Тогда я сейчас напишу им записку и повешу на заборе. Когда придут – увидят. Искать их не нужно. Кто знает, может, они уже заболели?
Такое заявление не понравилось моим подопечным. Они запереглядывались, явно совещаясь, но вот о чём?
Наконец, закончив обсуждение, в голове раздалось:
– Ты правильно говоришь. Но они наша семья. Плохо уходить, не прощаясь. Вдруг им нужна помощь? Вдруг они захотят идти с нами?
Как удар под дых получил... Что отвечать? Давить целесообразностью? Воспользоваться правом вожака? Попытаться убедить? А в чём? Разумные не хуже меня понимают опасность ситуации, но они ужасно консервативны. В их среде понятие стаи, уважения к старшим, взаимовыручка – не пустой звук. Но брать с собой кабанов, с их кабанихами и, возможно, поросятами – нереально. И не только потому, что Калачик с Пряником так и не стали частью нашей дружной оравы, предпочтя дикую свободу; и не потому, что ко мне они относились как к обычному знакомому, и не больше. Причина крылась в другом: искать этих свиней-переростков по условно – заражённой местности – это самоубийство в чистом виде. Вот так.
Пришлось заявить тоном, не терпящим возражений (на грани с хамством, аж самому неприятно стало):
– Нет! Мы им напишем, что ушли на север. Если они захотят – то найдут нас. Если нет, то нет. Начнёте искать – заразитесь и умрёте, и заразите других. И они тоже умрут! Понятно?!
Ответом мне стало понурое молчание.
Дальше тему развивать не стал. Надеюсь, разумные такой притянутый за уши компромисс как-нибудь примут, тем более что другого нет.
– Пойдёмте! – скомандовал я, взял велик за руль и покатил его к выходу.
– Мяу... – наконец подала голос кошечка. –
Зюзя вздрогнула, Рося поджала уши.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил я.
– Она не идёт. Говорит, её Место тут. Она скажет, – знакомые кабаньи морды, – про болезнь. Она предупредит. Говорит – не нужно писать.
Меня передёрнуло. Сначала Бублик жить не захотел... а... а ведь он предвидел всё! И не пожелал быть для нас балластом! Старый ты пень... – думалось мне, – Хитрый и продуманный... ты ещё тогда всё понял и просчитал варианты, уделав в логике и умственном развитии меня, сопливого венца эволюции... Теперь Мурка...
Стало страшно.
– Слазь! Слазь! Кому говорю? – в исступлении вырвалось из меня. – Сейчас достану – и уши тебе оборву!
Вместо ответа кошечка грациозно подошла к краю навеса, спрыгнула и, совершенно не обращая на меня внимая, направилась к разумным. Те стояли, опустив головы. Сначала она потёрлась о Зюзю, ласково мурча, потом перешла к Росе.
Прощается...
Ну нет! Я в сердцах бросил велосипед на землю и кинулся к дурёхе, надеясь поймать, скрутить, засунуть в сумку и забрать с собой, даже против её воли. Не смог.
Разумная не стала убегать, а выгнулась подковой, грозно шипя. Рядом с ней встала доберман.
– Не нужно. Она так хочет. Нельзя заставлять.
И как-то сразу стало понятно – не получится. Не смогу я силой спасти свободолюбивую кошечку. Невозможно осчастливить против воли, как ни старайся. Порыв сам собой иссяк, теперь я просто стоял и смотрел на неё.
Ещё одна уходит... теперь нас всего трое. Надолго ли?
– Мяу...
Увидев, что я успокоился, Мурка подошла ко мне и без страха запрыгнула прямо в руки. Устроившись уютным, тёплым клубочком разумная ткнулась мне своим лобиком в нос, заурчав. Я несмело погладил волнистую шёрстку.
– Иди... – лёгкой волной тепла и нежности прошелестело у меня в голове. – Иди...
– Но почему?!
За кошечку ответила Зюзя, мой официальный переводчик.
– Она больше не хочет искать новый дом. Говорит – поздно. Просит не бояться. Говорит – она ни к кому близко не подойдёт, чтобы не заболеть. Просит не мешать.
– Мяу... – в подтверждение этих слов высказалась разумная, а затем остро посмотрела мне в глаза. – Мяу...
– Делайте что хотите, – обессиленно выдохнул я и поставил Мурку на землю.
А затем решительно подхватил велик и направился к выходу, не оборачиваясь. Хватит с меня этой Санта-Барбары! Так никогда не уйдём!
Открыл калитку, вышел, стараясь не смотреть в сторону погребального костра. Он хоть из-за забора и не виден, но сама мысль о пепелище напрочь выбивала из колеи, а перед глазами вставало то самое, виденное в безвестном хуторке под Полтавой. Где я всех в одиночку хоронил. Бр-р-р, не хочу!
Собрался закрывать выход и только сейчас заметил – разумных рядом нет. Звать не стал – свистнул. Резко, зло. Из калитки вынеслись два ветерка, материализовались в собак и уставились на меня.
Не хочу говорить. Не хочу – и всё! Сорваться боюсь, выплеснуть на них накопившееся. Больно...
Закрыл дверь, подпёр её палкой и, не оборачиваясь, зашагал в сторону дороге, катя велосипед рядом. Разумные шли чуть поодаль, грустные, потерянные.
– Мяу... – донеслось из-за спины, и я невольно обернулся. Мурка сидела на крыше вагончика и смотрела нам в след, склонив, по своему обыкновению, голову немного набок. Точно очередную сказку ждала.
– Прощай, – прошептал я. Знаю – она меня услышала. И голова сама собой повернулась в сторону последнего пристанища Ольги и Бублика – Прощайте.
Глава 3