Зимняя месть

– Кстати, надо ещё уборку провести.

– Какую ещё уборку?

– Генеральную. Ты Рукавишникову отпустила на новогодние каникулы?

– Отпустила.

– Значит, убираться придётся самим.

– У нас и так чисто!

– Новый год нужно встречать в идеально убранном доме, – наставительно проговорил Наполеонов. И, прежде чем в него полетела вторая тапочка, успел скрыться за дверью.

Мирослава тяжело вздохнула, взлохматила себе волосы, а потом шерсть Дону.

– И чего ты мне посоветуешь? – спросила она кота.

Тот встряхнулся, коротко мяукнул, спрыгнул с кровати и скрылся за дверью.

– Ага, – сказала Мирослава, – и ты туда же.

Умывшись и причесавшись, она спустилась вниз.

Накормив её завтраком, Шура подвёл детектива к раковине.

– Что это? – спросила она удивлённо.

– Куриные лапки, – пояснил ей Наполеонов тоном, с которым взрослые объясняют малому ребёнку очевидные вещи.

– А что они здесь делают?!

– Мокнут. Мы будем использовать их при варке холодца вместо желатина.

– С ума сошёл! – воскликнула Мирослава, рассматривая когти на куриных лапах.

– Не спорь. Моя мама всегда так делает.

– А Морис…

– Вот и не надо было мужика под Новый год выпихивать из дома! – укорил её Наполеонов уже в который раз.

– Я уже сто раз тебе говорила!

– Слышал.

– И что я должна с ними делать? – вздохнула Мирослава.

– Очистить от чешуи и когтей.

– А ты?

– А я пойду ногу распилю.

Через некоторое время Мирослава выглянула в окно. Шура пилил ножовкой на куски говяжьи ноги.

«И за что мне это наказанье?» – подумала она и занялась куриными лапами.

От вернувшегося с улицы Наполеонова пахло свежестью и чистотой.

– Красота! – воскликнул он бодро.

Мирослава, глядя на него, подобрела и не стала спорить с Наполеоновым, который, вероятно, вообразив себя барином, хозяином усадьбы, отправил её, как крестьянку-подёнщицу, на уборку дома. Правда, барин и сам трудился в поте лица. Пока Мирослава, неприлично ругаясь себе под нос, намывала лестницу, Наполеонов пылесосил во всех комнатах всё подряд. Теперь его весёлое посвистывание доносилось со второго этажа.

– Не свисти тут! Деньги из дома выгонишь, – крикнула она, но за шумом пылесоса он её не услышал. И Мирослава стала мстительно представлять, как она хватает Наполеонова за шиворот и выбрасывает со второго этажа в сугроб. Она так увлеклась воображением картины мщения, что не заметила, как он появился наверху лестницы.

– Всё ещё возишься? – крикнул он.

– Заканчиваю, – ответила она.

– Вот и прекрасно. Я помою пол, а ты нашинкуешь овощи, которые я сварил утром.

– Во сколько ты встал?


– Это неважно. А потом мы будем наряжать ёлку.

– Мы наряжаем ёлку на улице.

– Значит, будем наряжать на улице, – покладисто согласился Шура, а потом заметил: – Но хоть одну веточку для запаха надо принести в дом.

Они нарядили ёлочку, что росла недалеко от дома, всевозможными игрушками и гирляндами. Она была не очень высокой, но, чтобы украсить верхушку, всё равно пришлось приставить лестницу.

– А где срежем веточку? – спросил Наполеонов, когда они закончили украшать дерево.

Мирослава опустилась на колени в снег и стала что-то шептать.

Шура догадывался, что она просит у дерева разрешения срезать веточку, а потом прощения, но всё равно проворчал:

– Начинается шаманство.

А Мирослава взяла острый нож и отрезала наискосок совсем небольшую ветку в самом низу. Потом поклонилась дереву:

– Спасибо тебе.

Ветку они поставили в столовой в большую хрустальную вазу, нарядили небольшими шариками, барабанчиками, колокольчиками и обвили мишурой. Отошли от стола подальше и полюбовались своей работой.

– Хорошо, – сказала Мирослава.

– Хорошо, – подтвердил Шура.

Дон запрыгнул на стул, посмотрел и одобрительно мяукнул.

– Шур, – неожиданно спросила Мирослава, – а Софья Марковна не звала тебя с собой в Питер?

– Звала, конечно.

– А почему же ты не поехал?

– Как же я мог оставить тебя одну? – искренне удивился он.

– Шура! Ты просто сокровище! – Мирослава наклонилась и чмокнула его в нос. – Что бы я без тебя делала?!

– Так цени! – гордо выпятил он грудь.

– Я ценю, дорогой, очень ценю, – заверила она и расцеловала его в обе щёки.

После обеда они долго возились с салатом и селёдкой под шубой. Потом дошла очередь до холодца.

– Шура! Я уже вся липкая, – пожаловалась Мирослава.

– Ничего, потом отмоешься, – не принял он близко к сердцу её жалобу.

Некоторое время они работали молча. Потом Наполеонов шлёпнул себя по лбу тыльной стороной ладони:

– Совсем забыл! Ещё морковь надо натереть!

– Зачем? – спросила она.

– Как зачем? Остренькое блюдо «морковь с чесноком» для аппетита!

– У тебя и так без аппетита всё улетает!

– Всё равно надо! Так положено.

– И кто всё это положил? – ехидно спросила она.

Наполеонов не удостоил её ответом.

Минут через десять она снова спросила:

– А почему мы готовим еду сегодня?

– Потому, что завтра тебя вообще ничего заставить делать будет невозможно. Да и мне перед празднованием нужно набраться сил.

– Понятно.

– Салат и морковь заправлять сегодня майонезом не будем. Утром встану и сам заправлю.

– Делай что хочешь, – отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой.