Жил-был раз, жил-был два
Часть 17 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Габриэль не представляет, почему он здесь, в темноте, и что должен делать. Это, конечно, как-то связано с его разладившимся мозгом и проблемами с памятью. Сбой в системе. Пораженный способностью своего подсознания воспроизводить детали и ощущения — он узнает зажигалку из бардачка «мерседеса», чувствует, как разлитая вокруг влажность касается его лица, — он решает продолжить путь.
Пространство между стенами сжимается, ступени становятся все уже и выше, вынуждая его прыгать при каждом шаге. Его сознанию удается имитировать стук подошв о землю. Он думает: «Это безумие» — и знает, что мысль возникла вне сна, он это думает в данную секунду, лежа на своей скамейке, и когда откроет глаза, то вспомнит обо всем. Он знает это, потому что проживает все прямо сейчас в полной ясности и осознанности.
Но нельзя упускать такую возможность. Вдруг представился случай преодолеть стены амнезии, заглянуть по ту сторону, обманув невидимых сторожей, которые во время бодрствования противодействуют любому его вторжению. Может, сторожа заснули.
Наконец он добирается до плоской однородной поверхности, похожей на черный песок. Над ним тянется свод, сквозь который проросли корни деревьев и теперь свисают, попав в ловушку влажных скал. Их органические пальцы норовят вцепиться ему в волосы. Без сомнения, Габриэль передвигается под лесом.
На стенах посверкивают вкрапления, похожие на слоновую кость. Габриэль подносит зажигалку ближе и понимает, что это осколки костей. Кусочки берцовой кости, бедренной, черепной коробки, впечатанные в стену с нечеловеческой силой. Он осознает, что здесь ничто не имеет над ним власти, но все равно чувствует, как им овладевает страх. Дыхание учащается в спящей груди, но он пытается сохранять спокойствие. Главное, он не хочет, чтобы стражи подсознательного изгнали его со своей территории. Он хочет разведать дальний конец туннеля и повторяет себе: «Ты ничем не рискуешь, ты ничем не рискуешь…»
Откуда-то издалека, из темной глубины доносится смутный шум. Похоже на робкое мяуканье, и чем ближе он подходит, тем яснее в нем слышатся человеческие нотки. Мяуканье превращается в пронзительные, долгие, безнадежные стоны. Они могут исходить только из горла женщины или ребенка. Слева костяные вкрапления сменились пустыми рамами без полотен, без изображений, даже не рамы, а просто четыре деревянные плашки, расположенные прямоугольником и непонятным образом закрепленные в скале. В этот момент у него мелькает дурацкая мысль: «Во сне гвозди не нужны».
Теперь его зовут голоса. Опасное, неотвязное пение сирен, повторяющих его имя, растягивая последний слог. Габриээээээээль… Габриээээээээль… Сплетаются два разных тембра, и сейчас он уверен: один из голосов принадлежит его дочери. А ведь он его не слышал уже двенадцать лет. Но она там. Она зовет его.
Габриэль пускается бежать. Он испытывает одновременно и огромное чувство свободы, и стеснение в груди. Ничто не заставляет его идти к чернильного цвета нише, откуда доносятся голоса, но он кидается туда. Он хочет знать, что скрывает его амнезия. Все выглядит поразительно реалистично. Увидит ли он вновь Жюли? Сумеет ли прижать ее к себе?
Его сердце — реальное сердце — срывается в галоп. Габриэль чувствует каждое биение, кровь пульсирует в висках, его пугает мысль, что сон может внезапно оборваться. Он не способен понять, сколько времени он бродит здесь внизу, секунды словно растягиваются. Двадцать секунд, минута, десять? Он пригибается, переступая через порог, и вдруг оказывается перед большим круглым зеркалом, перекрывающим туннель. Подносит ближе огонек зажигалки, и серебристая поверхность посылает ему отражение Жюли и какой-то незнакомой молодой женщины.
Его душит волнение. С другой стороны зеркала Жюли протягивает руку, она совсем рядом, в нескольких миллиметрах от руки Габриэля, но она недоступна. Хотя на ней все тот же спортивный костюм, его дочь постарела, чуть волнистые волосы ниспадают на плечи, ее челюсти отвердели, а черты лица стали более грубыми. Руки черны от грязи. Она умоляет его о помощи, умоляет вытащить ее из тюрьмы. Отчаянные крики дочери наотмашь хлещут Габриэля. Опять-таки он знает, что спит. Все испарится, как только он откроет глаза. В реальном мире Жюли рядом не будет. Но он не в состоянии оставаться здесь и ничего не делать.
— Ты сама должна помочь мне, — бормочет он, словно кто-то его слышит. — Помоги мне найти тебя. Где ты? Кто тебя запер?
Она прикладывает ладони к зеркалу, потом убирает, оставляя алые отпечатки: кровь начинает стекать со стороны Габриэля, он может ее потрогать. Другая девушка, до этого свернувшаяся в комочек, поднимается — из одежды на ней только верхняя куртка, доходящая ей до колен, — и тянет Жюли назад.
— Оставь ее! — рычит Габриэль. — Жюли, нет! Останься со мной! Скажи, кто с тобой это сделал!
Кажется, Жюли его больше не слышит. Она поворачивается спиной, увлекаемая второй девушкой. Отражения отдаляются, пленницы преграды всего в несколько миллиметров толщиной. Габриэль кричит, он хочет обнять своего ребенка, почувствовать запах ее кожи, тепло ее тела, он хочет увести ее и вырвать из этого кошмара. Он бросается на зеркало и против всех ожиданий словно проходит сквозь материю. И чувствует, как собственный вес увлекает его в пропасть.
Падение заглатывает его.
Габриэль резко сел, задыхаясь. Гортань наконец расслабилась, освобождая проход воздуху, и он начал дышать.
Посмотрел на свою ладонь — ту, которой он трогал кровь Жюли. Он только что пережил самое невероятное событие в своей жизни. Сон, который он полностью осознавал и прекрасно помнил. Он потер веки, кинулся к двери и во весь голос стал звать Поля.
Вдалеке хлопнула дверь. В окошке показалась Луиза, уже облаченная в парку:
— Отец только что ушел. Что случилось?
— Я только хочу попросить тебя об услуге. Твой мобильник при тебе?
— Да, но и речи быть не может, чтобы ты звонил. Ты же…
— У тебя ведь есть доступ в Интернет с телефона, верно?
Луиза кивнула. Она не очень понимала, куда Габриэль клонит.
— Мне нужно, чтобы ты кое-что поискала.
Перед ней сверкали два топаза.
— Хорошо. Поискала что?
— Матильду Лурмель. Я увидел ее во сне. Если найдешь ее лицо, я хотел бы на него глянуть.
Она послушалась, нахмурив брови:
— Тут полно газетных статей. Подожди пару секунд… Это исчезнувшая девушка… Кажется, в две тысячи одиннадцатом… А с чего она тебя заинтересовала?
— Говорю же, она мне приснилась. И больше ничего не знаю.
Луиза недоверчиво на него посмотрела, потом продолжила поиск. И в конце концов показала ему экран своего мобильника.
Габриэль не поверил глазам: это была именно она, вторая пленница из зеркала. Он пробормотал слова благодарности и рухнул обратно на скамью в полном ошеломлении. Этот сон не был просто фантазией его разума. Нет, его мозг выдал кусочек совершенно реальных воспоминаний.
Габриэль был убежден: в настоящей жизни эти лица когда-то были у него перед глазами, он почти мог их потрогать. Лицо Жюли, постаревшей на четыре-пять лет, может больше. Это отчасти объясняет, почему он попросил у Солены Пелтье профили ДНК. Вдруг ему удалось добыть немного их биологического материала в каком-нибудь подвале? Но когда? В момент, когда он связался со своей старой коллегой и подругой, то есть всего три месяца назад?
Облокотившись о стену камеры, он взялся руками за голову. Перед глазами все еще стояла зловещая обстановка из сна: впаянные в стены осколки костей, корни деревьев, проросшие сквозь потолок. Пещера больного психа. Князя тьмы, которому оказалось мало одной девушки…
Габриэль изо всех сил постарался сосредоточиться. Но сколько он ни рылся в глубинах своего мозга, там больше не было ничего, кроме жуткого зерна сомнений, которое сон заронил в его череп.
Оставались ли Жюли и Матильда живыми еще и сегодня, запертые в каком-то чудовищном месте, откуда он не способен был их извлечь?
28
— Вот, это вам. Я решил, что это не помешает доблестным ночным труженикам, особенно в такой собачий холод.
Поль только что присоединился к криминалисту с двумя стаканчиками дымящегося кофе. Он постоянно поглощал кофеин, иначе бы не продержался. Прошедшие день и ночь казались ему нескончаемыми.
Седрик Дамеус загасил сигарету и отпил темной жидкости. У Поля перед глазами мелькнул Морган Фримен, как и всякий раз, когда он сталкивался с Седриком. Он был единственным чернокожим в бригаде. А его дети, кстати, — единственными чернокожими в начальной школе Сюзанн-Блин Сагаса, как и его жена была единственной чернокожей в больнице, где занимала должность помощницы медсестры. Седрик выбросил свой недопитый стаканчик с кофе в урну и повел Поля в лабораторию.
Архитектурным шедевром это здание отнюдь не было, зато отличалось функциональностью. Коридор с бежевым линолеумом вел в две комнаты и три лаборатории, в одну из которых, ту, где делали ДНК-тесты, можно было пройти только через тамбур для переодевания. Минуя это замкнутое пространство, жандарм заметил в большом прозрачном коробе подвешенные и частично изрезанные брюки и трусики жертвы. Водруженные на свои подставки амплификаторы ДНК и термоциклеры трудились на полную мощность.
— Я не стал говорить по телефону, но мы обнаружили большое количество спермы на трусиках. Того же происхождения, что та, образцы которой были извлечены из вагины и при взятии соскобов с бедер.
Поль остановился перед стеклом в глубокой задумчивости:
— Как если бы жертва снова натянула трусики после сексуального контакта?
— Да, вероятно, так и произошло.
Они двинулись дальше. Результаты нового анализа противоречили версии насилия на берегу, за которым последовали два выстрела. При обнаружении тела трусики жертвы находились на уровне коленей и не могли быть пропитаны спермой, если только насильник не натянул их, а потом не стянул обратно, что не имело никакого смысла. Поль все больше склонялся к мысли, что сексуальный контакт убитой с неизвестным имел место задолго до жестокого убийства. Что это два не связанных друг с другом события.
— Профили ДНК лиц, которые имели отношение к подвеске, — сказал Дамеус, — смогу предоставить вам завтра утром, то есть совсем скоро. За основу для анализа я взял только отложения органической материи, которые привели к почернению украшения.
— А пробы ДНК Габриэля Москато?
— Пока в машинах. Вы сказали обработать их в первую очередь, так что готово будет к восходу солнца. А что с ним случилось, с Москато? Я присоединился к команде, когда он уже ушел из жандармерии, а раньше его практически не знал, но мне рассказали про… ну, про вашу ногу…
— Это все непросто, — прервал его Поль.
Дамеус не стал настаивать. Они свернули в помещение, где в металлических шкафах накапливались толстые закрытые упаковки: в них ожидали исследования опечатанные улики, доставленные со всего района, например осколки стекла с места кражи. Рядом стояло всяческое оборудование, вроде разномастных пробирок, наборов различных принадлежностей, рулонов мусорных пакетов… На столе расположилась коллекция челюстей и скелетов животного происхождения — фигуранты тянувшихся целую вечность дел об отравлении кошек и собак, а на другом его конце, на куске белой марли, лежало интересующее их украшение.
Поль достал пару латексных перчаток из стоявшей рядом коробки.
— Не трудитесь, — заявил Дамеус. — Как я сказал, необходимый генетический материал уже снят. Подвеска снова в вашем распоряжении.
Дамеус поднял ее за цепочку и опустил в ладонь Поля. Книжечка была около трех сантиметров в длину и двух в ширину, толщиной в сантиметр. Эксперт протянул Полю лупу:
— Невероятное украшение. В смысле материала ничего особо ценного — цепочка серебряная, книжка из латуни и олова, — но его оригинальность заключается в самой конструкции. Только по чистой случайности, разглядывая его под лупой, я обнаружил особенность в одном из круговых узоров на переплете книги. Посмотрите сами.
Поль послушно взялся за лупу. Несмотря на увеличительное стекло, он не заметил ничего аномального и покачал головой. Дамеус вооружился циркулем и надавил металлическим кончиком на часть узора — иголка, войдя в паз, осталась в этом положении.
— Какой-то механизм? — удивился Поль.
— Не знаю, знаком ли вам принцип устройства японских коробочек с секретом. Такие красиво инкрустированные шкатулочки, которые открываются только после серии сложных и секретных манипуляций. Надавить в одном особом месте, потянуть в другом. В них можно что-то спрятать. Самые мудреные коробочки, чтобы открыться, требуют до семидесяти движений, которые должны выполняться в строго определенном порядке. Вы сейчас видите не просто изображение книги, а искусную систему, созданную по примеру таких японских коробочек.
— И вам удалось ее открыть?
Дамеус с улыбкой кивнул:
— Мальчишкой я целыми днями шлялся по разным блошиным рынкам в поисках всяких головоломок. А эту штучку разгадать не так уж сложно, как может показаться. Ну… если вы заранее знаете, что в ней есть секрет. Достаточно четырех движений.
Он перевернул подвеску, надавил на выпуклость на обложке, потянул за другую и нажал все той же иголкой циркуля на последнюю крошечную кнопку на задней стороне книги.
— Прекрасная работа, — подчеркнул он, — невероятной точности, учитывая маленькие размеры книги. Пришлось бы разобрать ее, чтобы выяснить, как работает механизм, но, похоже, это невозможно сделать, не разрушив само украшение. Такое не купишь в первом попавшемся магазине. Это редкая вещь и, на мой взгляд, дорогая, которой может владеть только настоящий ценитель. Мой сын сказал бы: «Пиратская штучка». Для наглядности я оставил на месте тот объект, который в ней находился.
— Какой объект?
— Не буду портить вам сюрприз…
Где Жюли могла взять такое украшение? Почему она врала о его происхождении? Поля мучило изумление и нетерпение. У него возникло чувство, что он ждет финальной развязки одной из картин Хичкока, — эта подвеска была тем самым макгаффином из фильма «Ужасы кровавых приключений Жюли Москато».
Раздался новый щелчок. Обложка книги немного отошла в сторону. Дамеус открыл тайное пространство. Двумя пальцами он извлек то, что, очевидно, спрятала там Жюли двенадцать лет назад и что до сегодняшней ночи никто не обнаружил.
Карту памяти.
29
Пространство между стенами сжимается, ступени становятся все уже и выше, вынуждая его прыгать при каждом шаге. Его сознанию удается имитировать стук подошв о землю. Он думает: «Это безумие» — и знает, что мысль возникла вне сна, он это думает в данную секунду, лежа на своей скамейке, и когда откроет глаза, то вспомнит обо всем. Он знает это, потому что проживает все прямо сейчас в полной ясности и осознанности.
Но нельзя упускать такую возможность. Вдруг представился случай преодолеть стены амнезии, заглянуть по ту сторону, обманув невидимых сторожей, которые во время бодрствования противодействуют любому его вторжению. Может, сторожа заснули.
Наконец он добирается до плоской однородной поверхности, похожей на черный песок. Над ним тянется свод, сквозь который проросли корни деревьев и теперь свисают, попав в ловушку влажных скал. Их органические пальцы норовят вцепиться ему в волосы. Без сомнения, Габриэль передвигается под лесом.
На стенах посверкивают вкрапления, похожие на слоновую кость. Габриэль подносит зажигалку ближе и понимает, что это осколки костей. Кусочки берцовой кости, бедренной, черепной коробки, впечатанные в стену с нечеловеческой силой. Он осознает, что здесь ничто не имеет над ним власти, но все равно чувствует, как им овладевает страх. Дыхание учащается в спящей груди, но он пытается сохранять спокойствие. Главное, он не хочет, чтобы стражи подсознательного изгнали его со своей территории. Он хочет разведать дальний конец туннеля и повторяет себе: «Ты ничем не рискуешь, ты ничем не рискуешь…»
Откуда-то издалека, из темной глубины доносится смутный шум. Похоже на робкое мяуканье, и чем ближе он подходит, тем яснее в нем слышатся человеческие нотки. Мяуканье превращается в пронзительные, долгие, безнадежные стоны. Они могут исходить только из горла женщины или ребенка. Слева костяные вкрапления сменились пустыми рамами без полотен, без изображений, даже не рамы, а просто четыре деревянные плашки, расположенные прямоугольником и непонятным образом закрепленные в скале. В этот момент у него мелькает дурацкая мысль: «Во сне гвозди не нужны».
Теперь его зовут голоса. Опасное, неотвязное пение сирен, повторяющих его имя, растягивая последний слог. Габриээээээээль… Габриээээээээль… Сплетаются два разных тембра, и сейчас он уверен: один из голосов принадлежит его дочери. А ведь он его не слышал уже двенадцать лет. Но она там. Она зовет его.
Габриэль пускается бежать. Он испытывает одновременно и огромное чувство свободы, и стеснение в груди. Ничто не заставляет его идти к чернильного цвета нише, откуда доносятся голоса, но он кидается туда. Он хочет знать, что скрывает его амнезия. Все выглядит поразительно реалистично. Увидит ли он вновь Жюли? Сумеет ли прижать ее к себе?
Его сердце — реальное сердце — срывается в галоп. Габриэль чувствует каждое биение, кровь пульсирует в висках, его пугает мысль, что сон может внезапно оборваться. Он не способен понять, сколько времени он бродит здесь внизу, секунды словно растягиваются. Двадцать секунд, минута, десять? Он пригибается, переступая через порог, и вдруг оказывается перед большим круглым зеркалом, перекрывающим туннель. Подносит ближе огонек зажигалки, и серебристая поверхность посылает ему отражение Жюли и какой-то незнакомой молодой женщины.
Его душит волнение. С другой стороны зеркала Жюли протягивает руку, она совсем рядом, в нескольких миллиметрах от руки Габриэля, но она недоступна. Хотя на ней все тот же спортивный костюм, его дочь постарела, чуть волнистые волосы ниспадают на плечи, ее челюсти отвердели, а черты лица стали более грубыми. Руки черны от грязи. Она умоляет его о помощи, умоляет вытащить ее из тюрьмы. Отчаянные крики дочери наотмашь хлещут Габриэля. Опять-таки он знает, что спит. Все испарится, как только он откроет глаза. В реальном мире Жюли рядом не будет. Но он не в состоянии оставаться здесь и ничего не делать.
— Ты сама должна помочь мне, — бормочет он, словно кто-то его слышит. — Помоги мне найти тебя. Где ты? Кто тебя запер?
Она прикладывает ладони к зеркалу, потом убирает, оставляя алые отпечатки: кровь начинает стекать со стороны Габриэля, он может ее потрогать. Другая девушка, до этого свернувшаяся в комочек, поднимается — из одежды на ней только верхняя куртка, доходящая ей до колен, — и тянет Жюли назад.
— Оставь ее! — рычит Габриэль. — Жюли, нет! Останься со мной! Скажи, кто с тобой это сделал!
Кажется, Жюли его больше не слышит. Она поворачивается спиной, увлекаемая второй девушкой. Отражения отдаляются, пленницы преграды всего в несколько миллиметров толщиной. Габриэль кричит, он хочет обнять своего ребенка, почувствовать запах ее кожи, тепло ее тела, он хочет увести ее и вырвать из этого кошмара. Он бросается на зеркало и против всех ожиданий словно проходит сквозь материю. И чувствует, как собственный вес увлекает его в пропасть.
Падение заглатывает его.
Габриэль резко сел, задыхаясь. Гортань наконец расслабилась, освобождая проход воздуху, и он начал дышать.
Посмотрел на свою ладонь — ту, которой он трогал кровь Жюли. Он только что пережил самое невероятное событие в своей жизни. Сон, который он полностью осознавал и прекрасно помнил. Он потер веки, кинулся к двери и во весь голос стал звать Поля.
Вдалеке хлопнула дверь. В окошке показалась Луиза, уже облаченная в парку:
— Отец только что ушел. Что случилось?
— Я только хочу попросить тебя об услуге. Твой мобильник при тебе?
— Да, но и речи быть не может, чтобы ты звонил. Ты же…
— У тебя ведь есть доступ в Интернет с телефона, верно?
Луиза кивнула. Она не очень понимала, куда Габриэль клонит.
— Мне нужно, чтобы ты кое-что поискала.
Перед ней сверкали два топаза.
— Хорошо. Поискала что?
— Матильду Лурмель. Я увидел ее во сне. Если найдешь ее лицо, я хотел бы на него глянуть.
Она послушалась, нахмурив брови:
— Тут полно газетных статей. Подожди пару секунд… Это исчезнувшая девушка… Кажется, в две тысячи одиннадцатом… А с чего она тебя заинтересовала?
— Говорю же, она мне приснилась. И больше ничего не знаю.
Луиза недоверчиво на него посмотрела, потом продолжила поиск. И в конце концов показала ему экран своего мобильника.
Габриэль не поверил глазам: это была именно она, вторая пленница из зеркала. Он пробормотал слова благодарности и рухнул обратно на скамью в полном ошеломлении. Этот сон не был просто фантазией его разума. Нет, его мозг выдал кусочек совершенно реальных воспоминаний.
Габриэль был убежден: в настоящей жизни эти лица когда-то были у него перед глазами, он почти мог их потрогать. Лицо Жюли, постаревшей на четыре-пять лет, может больше. Это отчасти объясняет, почему он попросил у Солены Пелтье профили ДНК. Вдруг ему удалось добыть немного их биологического материала в каком-нибудь подвале? Но когда? В момент, когда он связался со своей старой коллегой и подругой, то есть всего три месяца назад?
Облокотившись о стену камеры, он взялся руками за голову. Перед глазами все еще стояла зловещая обстановка из сна: впаянные в стены осколки костей, корни деревьев, проросшие сквозь потолок. Пещера больного психа. Князя тьмы, которому оказалось мало одной девушки…
Габриэль изо всех сил постарался сосредоточиться. Но сколько он ни рылся в глубинах своего мозга, там больше не было ничего, кроме жуткого зерна сомнений, которое сон заронил в его череп.
Оставались ли Жюли и Матильда живыми еще и сегодня, запертые в каком-то чудовищном месте, откуда он не способен был их извлечь?
28
— Вот, это вам. Я решил, что это не помешает доблестным ночным труженикам, особенно в такой собачий холод.
Поль только что присоединился к криминалисту с двумя стаканчиками дымящегося кофе. Он постоянно поглощал кофеин, иначе бы не продержался. Прошедшие день и ночь казались ему нескончаемыми.
Седрик Дамеус загасил сигарету и отпил темной жидкости. У Поля перед глазами мелькнул Морган Фримен, как и всякий раз, когда он сталкивался с Седриком. Он был единственным чернокожим в бригаде. А его дети, кстати, — единственными чернокожими в начальной школе Сюзанн-Блин Сагаса, как и его жена была единственной чернокожей в больнице, где занимала должность помощницы медсестры. Седрик выбросил свой недопитый стаканчик с кофе в урну и повел Поля в лабораторию.
Архитектурным шедевром это здание отнюдь не было, зато отличалось функциональностью. Коридор с бежевым линолеумом вел в две комнаты и три лаборатории, в одну из которых, ту, где делали ДНК-тесты, можно было пройти только через тамбур для переодевания. Минуя это замкнутое пространство, жандарм заметил в большом прозрачном коробе подвешенные и частично изрезанные брюки и трусики жертвы. Водруженные на свои подставки амплификаторы ДНК и термоциклеры трудились на полную мощность.
— Я не стал говорить по телефону, но мы обнаружили большое количество спермы на трусиках. Того же происхождения, что та, образцы которой были извлечены из вагины и при взятии соскобов с бедер.
Поль остановился перед стеклом в глубокой задумчивости:
— Как если бы жертва снова натянула трусики после сексуального контакта?
— Да, вероятно, так и произошло.
Они двинулись дальше. Результаты нового анализа противоречили версии насилия на берегу, за которым последовали два выстрела. При обнаружении тела трусики жертвы находились на уровне коленей и не могли быть пропитаны спермой, если только насильник не натянул их, а потом не стянул обратно, что не имело никакого смысла. Поль все больше склонялся к мысли, что сексуальный контакт убитой с неизвестным имел место задолго до жестокого убийства. Что это два не связанных друг с другом события.
— Профили ДНК лиц, которые имели отношение к подвеске, — сказал Дамеус, — смогу предоставить вам завтра утром, то есть совсем скоро. За основу для анализа я взял только отложения органической материи, которые привели к почернению украшения.
— А пробы ДНК Габриэля Москато?
— Пока в машинах. Вы сказали обработать их в первую очередь, так что готово будет к восходу солнца. А что с ним случилось, с Москато? Я присоединился к команде, когда он уже ушел из жандармерии, а раньше его практически не знал, но мне рассказали про… ну, про вашу ногу…
— Это все непросто, — прервал его Поль.
Дамеус не стал настаивать. Они свернули в помещение, где в металлических шкафах накапливались толстые закрытые упаковки: в них ожидали исследования опечатанные улики, доставленные со всего района, например осколки стекла с места кражи. Рядом стояло всяческое оборудование, вроде разномастных пробирок, наборов различных принадлежностей, рулонов мусорных пакетов… На столе расположилась коллекция челюстей и скелетов животного происхождения — фигуранты тянувшихся целую вечность дел об отравлении кошек и собак, а на другом его конце, на куске белой марли, лежало интересующее их украшение.
Поль достал пару латексных перчаток из стоявшей рядом коробки.
— Не трудитесь, — заявил Дамеус. — Как я сказал, необходимый генетический материал уже снят. Подвеска снова в вашем распоряжении.
Дамеус поднял ее за цепочку и опустил в ладонь Поля. Книжечка была около трех сантиметров в длину и двух в ширину, толщиной в сантиметр. Эксперт протянул Полю лупу:
— Невероятное украшение. В смысле материала ничего особо ценного — цепочка серебряная, книжка из латуни и олова, — но его оригинальность заключается в самой конструкции. Только по чистой случайности, разглядывая его под лупой, я обнаружил особенность в одном из круговых узоров на переплете книги. Посмотрите сами.
Поль послушно взялся за лупу. Несмотря на увеличительное стекло, он не заметил ничего аномального и покачал головой. Дамеус вооружился циркулем и надавил металлическим кончиком на часть узора — иголка, войдя в паз, осталась в этом положении.
— Какой-то механизм? — удивился Поль.
— Не знаю, знаком ли вам принцип устройства японских коробочек с секретом. Такие красиво инкрустированные шкатулочки, которые открываются только после серии сложных и секретных манипуляций. Надавить в одном особом месте, потянуть в другом. В них можно что-то спрятать. Самые мудреные коробочки, чтобы открыться, требуют до семидесяти движений, которые должны выполняться в строго определенном порядке. Вы сейчас видите не просто изображение книги, а искусную систему, созданную по примеру таких японских коробочек.
— И вам удалось ее открыть?
Дамеус с улыбкой кивнул:
— Мальчишкой я целыми днями шлялся по разным блошиным рынкам в поисках всяких головоломок. А эту штучку разгадать не так уж сложно, как может показаться. Ну… если вы заранее знаете, что в ней есть секрет. Достаточно четырех движений.
Он перевернул подвеску, надавил на выпуклость на обложке, потянул за другую и нажал все той же иголкой циркуля на последнюю крошечную кнопку на задней стороне книги.
— Прекрасная работа, — подчеркнул он, — невероятной точности, учитывая маленькие размеры книги. Пришлось бы разобрать ее, чтобы выяснить, как работает механизм, но, похоже, это невозможно сделать, не разрушив само украшение. Такое не купишь в первом попавшемся магазине. Это редкая вещь и, на мой взгляд, дорогая, которой может владеть только настоящий ценитель. Мой сын сказал бы: «Пиратская штучка». Для наглядности я оставил на месте тот объект, который в ней находился.
— Какой объект?
— Не буду портить вам сюрприз…
Где Жюли могла взять такое украшение? Почему она врала о его происхождении? Поля мучило изумление и нетерпение. У него возникло чувство, что он ждет финальной развязки одной из картин Хичкока, — эта подвеска была тем самым макгаффином из фильма «Ужасы кровавых приключений Жюли Москато».
Раздался новый щелчок. Обложка книги немного отошла в сторону. Дамеус открыл тайное пространство. Двумя пальцами он извлек то, что, очевидно, спрятала там Жюли двенадцать лет назад и что до сегодняшней ночи никто не обнаружил.
Карту памяти.
29