Жестокий бог

И я чертовски усердно работал, чтобы быть уверенным в том, что мое произведение искусства было лучшим.

Я взял дрель и начал сражаться со скульптурой, каменная пыль собиралась у моих ног. Песня Metric «Help I'm Alive» звучала в моих наушниках, пока я работал. Форма статуи начала заостряться и приобретать трехмерные очертания. Я думал об этом творении больше, чем хотелось бы признавать, пока несколько недель этим летом валял дурака в Хэмптоне, изображая нормального парня перед своей большой семьей. В итоге я отправил скульптуру прямо в Англию, потому что не мог смотреть на нее, и понимал, что велика вероятность того, что кто-то сможет увидеть ее, если я буду работать там.

Я наносил карандашом контрольные метки, обрезал, высекал, придавал форму и полировал скульптуру весь день, зная, что Ленора, вероятно, где-то наверху, бесцельно бродит, пытаясь понять, где, черт возьми, я нахожусь. Она была свободна делать со своим утром и днем все, что ей заблагорассудится. Я не собирался пользоваться ее услугами, если только ее губы не считались услугами, когда они были готовы доставлять мне удовольствие каждую ночь.

Пока я следил за ней, она спокойно бродила и развлекалась со своим мусором.

Я попытался выкинуть прошлую ночь из своих мыслей – особенно ту часть, где она засунула мою руку себе в пижаму. Я думал, что справился с этим нормально. Хотя она и подозревала, что я девственник.

Черт.

Имело ли значение, как я с этим справляюсь? Она была долбаным никем. Почему меня это должно волновать?

Ладно, мистер Вагина МакКиска. Разберись с этим извечным вопросом после того, как закончишь работать.

Около шести вечера я услышал стук в наружную дверь подвала. Так было задумано, что там была мощеная лестница с дверью наверху и еще одной другой, когда вы спустились по лестнице. Вытирая пот и пыль со лба, я повернулся и выудил ключи из кармана. Я не надевал защитный костюм, защитные очки или маску во время работы над скульптурой. Если мои легкие должны были разрушиться в двадцать пять лет от наполнения камнем, сорняками и смолой, так тому и быть.

Я открыл первую дверь и, добравшись до верха лестницы, прижал локоть ко второй.

– Секретное слово? – зарычал я.

Если бы это была Хорошая Девочка, которая каким-то образом нашла меня, я бы приковал ее цепью к столбику кровати и заставить ее высосать галлон моей крови в качестве наказания, наблюдая, как она корчится от смущения, когда это делает.

– Отвали, – услышал я рычание Эдгара Асталиса с другой стороны. Секретным словом, о котором мы договорились, было «Микеланджело», но «Отвали» казалось более подходящим.

Я сказал старику, что он может следить за моей работой, когда мы договорились, что я возьмусь за это дело. Кто-то должен был убедиться, что я не собираюсь представлять двенадцатифутовый мраморный член в Тейт Модерн через шесть месяцев.

Я отпер вторую дверь, жестом приглашая его спуститься вниз.

Когда мы остановились перед скульптурой, он нахмурился.

– Я хотел бы прояснить одну вещь, – сказал он, глядя на общую фигуру, над которой я весь день работал как проклятый. – Я знаю, что ты усложнял жизнь Ленни в старшей школе. И по большей части я закрывал на это глаза, потому что считаю, что наша работа – прокладывать свой собственный путь в жизни. Но если ты попытаешься причинить вред моей дочери – или сделаешь это непреднамеренно, если уж на то пошло, – я позабочусь о том, чтобы ни одна галерея в Европе никогда не работала с тобой. Ты правильно понял?

– Совершенно. – Я засунул кулаки в карманы, абсолютно спокойный. Я принял его угрозу равнодушно – это было не обязательно, не потому что я не планировал причинять ей боль, а потому, что я не рассчитывал получить работу художника. Я лепил, так как мне это нравилось. Я мог бы работать кровельщиком и быть совершенно счастливым.

Он покачал головой.

– Головы непропорциональны. Композиция кажется неправильной. Возможно, тебе придется начинать с нуля.

– В задницу это.

– Следи за своим языком. И, как я уже сказал, ты мог бы. Это не соответствует тому, что я привык от тебя ожидать. Ты вложил в это свое мастерство, но где же остальное? Тебе нужно вложить свое сердце в этот кусок камня.

У меня нет сердца.

– Работаю над этим, – сказала я вместо этого, игнорируя тот факт, что он был прав.

Я стал небрежным не потому, что мне не хватало таланта или техники, а потому, что смотреть на эту статую было тяжело, и отдать ей должное было почти невозможно. Наверху воздух был разрежен. Чем более успешным ты был, тем более удушающими становились ожидания от твоей работы – еще одна причина, по которой художники были всегда подавлены.

Его глаза блуждали по скульптуре. Мне казалось, что он разрывает мне внутренности, тычет в мои органы.

Он покачал головой.

– Работай усерднее. Соединись с этой частью, – пророкотал он, его голос был таким же сильным, как и его тело. – Профессор Фэрхерст ищет тебя. Он наверху. О, и Вон?

Я повернулся к нему, чувствуя себя как на иголках.

– Ты испортил эту скульптуру и заставил меня пожалеть о том, что я дал тебе эту стажировку. Уверяю тебя, папочка Спенсер не спасет тебя на этот раз.

Это был не первый раз, когда кто-то угрожал, что моя фамилия не избавит меня от неприятностей.

Но это был первый раз, когда я поверил в это.





* * *


Без стука я толкнул дверь кабинета Гарри и прислонился к косяку, когда понял, на что наткнулся. У него был парень – по-моему, студент – согнувшийся, упершийся локтями в подоконник, со спущенными штанами, его молочно-белая задница висела в воздухе. Гарри сидел на краю стола с расстегнутыми брюками и поглаживал себя, наслаждаясь видом.

Заскучав, я достал телефон и проверил время, насвистывая песню «Убей Билла».


– Черт, – простонал Гарри, когда услышал меня, неторопливо засовывая свой наполовину отвисший член обратно в штаны, как будто я прервал его трапезу или что-то в этом роде.

Подросток у окна выпрямил спину и вздрогнул с удивленным визгом.

Я зевнул.

– Пожалуйста. Не останавливайтесь из-за меня. Вы так чертовски мило смотритесь вместе.

– Правда? – Молодой парень посмотрел на меня огромными зелеными глазами, вставая и нащупывая свои джинсы.

Мое имя в этом месте было на слуху из-за моей летней сессии, и такое кислое лицо, как у меня, было трудно не заметить. Он знал, кто я такой.

– Нет, – бесстрастно сказал я, входя. – А теперь убирайся отсюда и закрой за собой дверь.

Он так и сделал, все еще натягивая джинсы, когда закрывал дверь. Я повернулся к Гарри, который устроился за своим столом и разгладил рубашку, притворяясь, что соблюдает приличия.

– Хорошая поездка, – продолжая стоять, прокомментировал я.

– Прошу прощения?

– Ты вроде как катаешься на нем. – Я ткнул большим пальцем через плечо в сторону двери.

– А, это. – Он махнул пальцем в сторону двери, прочищая горло. – Он выпускник. Две недели назад исполнилось восемнадцать. Я даже не прикоснулся к нему…

– Поверь мне, – оборвал я его. – Меня это не заботит.

– Да. Верно. Так что… – Он схватил огромную папку на своем столе, пролистал ее. Он прекратил то, что делал, почесывая розовое ухо, и посмотрел вверх, открыв рот, прежде чем нахмуриться. – Господи, что там произошло? – Он указал на мою шею. – Любовный укус? – Он принюхался.

– Не порть особый момент таким грязным словом, как любовь. – Я насмешливо улыбнулся. – Почему я здесь, Гарри?

– Это касается Ленни. Хотел убедиться, что ты не был слишком суров с ней.

Нет, он этого не сделал. Ему было насрать на всех, кроме самого себя. Я достал свою «Зиппо» из заднего кармана и щелкнул ей. Я сказал Эдгару то, что мне нужно было сказать для того, чтобы получить работу, и тот передал Гарри, но ни одна часть меня даже слегка не сочувствовала ей.

Гарри тяжело вздохнул.

– У нас проблема.

Я снова взглянул на часы. Уже пропустил ужин, но я не волновался. Мама набила мини-холодильник в моей комнате какой-то нездоровой фигней.

– Это касается твоей матери.

Мои глаза резко поднялись.

– Слушаю.

– Как ты, возможно, знаешь, несколько недель назад она предложила мне стать партнером в ее галерее в Лос-Анджелесе. Это очень успешная галерея, поэтому с большим сожалением я буду вынужден сказать «нет».

Я моргнул, пристально глядя на него.

– Пожалуйста, скажи мне, почему меня это должно беспокоить, потому что я пытаюсь отсеять все причины, которые мне нужны, чтобы ты решил рассказать об этой скучной истории.

– Причина, по которой я не могу, по чистой совести, стать партнером в галерее, является чисто юридической. – Он откинулся на спинку своего исполнительного кресла, самодовольная улыбка тронула его губы. – Твоя мать, за отсутствием дипломатических формулировок, занимается контрабандой наркотиков.

– Ты что, блин, под кайфом? – Мои брови взлетели вверх.

Я знал свою мать. Она была самым честным человеком и никогда в своей жизни не нарушала закон. Кроме того, она была единственной святой в Тодос-Сантосе, она не нуждалась в контрабанде наркотиков. У нее было больше денег, чем у самих Виндзоров[44]. Она ежегодно жертвовала миллионы на благотворительность, только чтобы избавиться от зеленых.

– Мои картины попали в Лос-Анджелес благодаря сотням килограммов чистейшего порошка, ввезенных в Соединенные Штаты под полотнами, в присланных ею ящиках со всего мира. Очень жаль. Высокое положение в обществе, а занимается таким позорным делом. Скажи мне, Вон, сколько лет тюрьмы можно получить за эту кучу порошка? В Калифорнии? Думаю, что мы, возможно, говорим о пятидесяти-шестидесяти годах. – Он хмыкнул, постукивая длинными тощими пальцами по столу. – Возможно, даже больше, если они захотят сделать из нее пример для общества. О, ФБР и окружной прокурор будут заниматься делом Эмилии ЛеБлан-Спенсер. Какая легкая добыча, не так ли? Прекрасная возможность разорвать связи между Спенсерами и местной полицией, которая подчиняется каждому вашему капризу. И у твоего отца есть изрядная доля врагов, которые пошли бы на многое, чтобы увидеть, как его возлюбленную выбросят на помойку.

– Лжец. – Я оскалил зубы, хлопнув по его столу обеими ладонями. Но я знал, что у него что-то есть. Иначе он не был бы таким самоуверенным.

Он вздохнул, как будто ситуация опечалила его.

– Здесь повсюду фотографии. Неопровержимые доказательства. Думаю, она ведет дела не с теми людьми.

– Ты. – Мои глаза расширились. – Ты свел ее с поставщиками.

Это он был не тем человеком.

– Неужели? – Он прищелкнул языком. – Полагаю, ты не можешь это доказать?

Я не мог, но это была правда. Он сделал это. Конечно, он позаботился о том, чтобы она заказала полотна, которые прилагались к наркотикам, не сказав ей, и каким-то образом это сделало его неприкасаемым. Черт возьми, черт возьми.