Женщина, у которой есть план

После этого моя жизнь на несколько лет превратилась в ад. Я не люблю рассказывать об этом отрезке времени, потому что воспоминания о нем приносят боль. Меня наполняют злость и горечь – совершенно не те чувства, которые мне хочется испытывать. После этих рассказов я всю ночь ворочаюсь с боку на бок. Страдаю бессонницей. Но было бы нечестно притворяться, что в жизни все просто. Жизнь далеко не простая штука. Суровые времена наступают для всех. Если дело плохо, выбирайтесь оттуда. Пожалуйста. Выбирайтесь как можно скорее.

Бывало, мужчины предавали меня, я впадала в уныние и неоднократно теряла уверенность в себе. И каждый раз ощущала себя в тупике. И каждый раз я как-то выбиралась из этого темного тоннеля. Но не потому, что я упорная. Меня называли таковой, но я не считаю себя пробивной личностью. Я сильная, но бывали моменты, когда я совсем не чувствовала в себе сил. На то, чтобы взять себя в руки, уходило немало времени. Но в конечном итоге я собиралась с силами. Я делюсь с вами своей историей, пусть и не такой ужасной, как у некоторых женщин, чтобы вы знали, что выбраться – можно. Мой опыт – доказательство, что вы тоже можете отыскать в себе задор и решимость для того, чтобы изменить жизнь и обрести счастье. Мы все его заслуживаем.



Практически сразу я обнаружила, что, будучи женой, должна делать абсолютно все. На мои сбережения мы отправились в Европу сразу после свадебного торжества. Ради экономии мы купили самые дешевые авиабилеты и жили в Женеве у двоюродного брата мужа. В то время по Европе можно было путешествовать, тратя по пять долларов в день, и мы стремились придерживаться этой суммы.

Я должна была разбирать вещи, а потом собирать их обратно. Я должна была для него готовить. Я должна была заниматься уборкой, пока он сидел и читал Playboy. Playboy был запрещен в Южной Африке, и он был рад, что в Европе такого запрета не было.

Впервые он поднял на меня руку во время медового месяца. Я была шокирована, когда он начал меня бить. Я хотела сбежать, но не могла, потому что мой паспорт был у него.

Когда мы вернулись, я подумывала обратиться к родным и сказать: «Да, вы были правы. Он чудовище». Но мне было слишком стыдно. Вскоре меня стало тошнить по утрам, и я поняла, что беременна. Я зачала на второй день медового месяца. Было ясно, что, выйдя за него замуж, я совершила ошибку, но повернуть все назад уже было нельзя.

Он бывал просто немыслимо жесток. В день рождения Илона он перекрашивал свой самолет, и я ему помогала. Во время каждой схватки я прекращала работу. А он говорил: «То, что у тебя схватки, не значит, что тебе можно прерываться».

Он отказывался везти меня в больницу, пока прихватывать не начало каждые пять минут.

– Ты просто слабачка и лентяйка, – сказал он мне тогда.

В больнице мне пришлось рожать самостоятельно, и я испытывала ужасную боль.

Медсестра сказала ему:

– Помассируйте ей спину, ей будет легче.

– В смысле? – ответил он. – Это она должна массировать мне спину. Что за табуретку вы мне дали? Я пошел. Позовите меня за пять минут до появления ребенка.

Вот таким он был человеком.

В первые годы брака я постоянно была занята. После Илона я родила Кимбала и Тоску – трое родов за три года и три месяца. По утрам я трудилась на мужа: перепечатывала его инженерные спецификации и занималась бухгалтерией. Давала консультации по питанию у себя на дому. Помимо всего этого на мне также были и уход за детьми, и стирка, и готовка, и уборка.

Родители позволили нам построить дом на участке по соседству с ними – так мы и сделали. У меня был небольшой пикап, который я купила на свои сбережения, и я загружала в него кирпичи, цемент и древесные брусья и возила все это на стройку, куда дорога занимала час.

Дети катались на пассажирском сиденье рядом со мной, потому что в те времена мы не пользовались ремнями безопасности. Знакомый прораб отца помогал нам строить дом.

Помню, как укладывала плитку в ванной, будучи на восьмом месяце беременности.

Когда дом был достроен, мы стали приезжать туда на выходные.





* * *


Я была беременна Тоской, когда папа погиб при крушении самолета. Он летел вместе с мужем Кэй, моим зятем, и ни один из них не выжил.

Моего мужа только интересовало, сколько денег мы унаследуем после папиной смерти.

– Не думаю, что нам что-то причитается, – сказала я. – Подозреваю, что все отойдет маме.

– Так не годится, – заявил он. – Я женился на тебе не для того, чтобы смотреть, как твоя мать получает все деньги.

Это при том, что мама подарила нам папин самолет и за смешные деньги продала нам тот участок, на котором мы построили дом.

Он все равно был разъярен, потому что хотел большего.

Позже Кэй снова вышла замуж. Ее супруг был хиропрактиком, и Кэй выкупила папину клинику, которая располагалась недалеко от ее дома. Но мой муж был уверен, что ей досталось больше, чем мне, и взбесился.

Два года он не давал мне общаться с родными. Им было запрещено встречаться с моими детьми. Всякий раз, когда звонила мама, я быстро прощалась и клала трубку.

– Это мужик. Мужик тебе звонит, – твердил он. И избивал меня.

Но это был не мужчина, а моя родная мама. Даже если бы я сказала правду, он бы все равно меня поколотил.

Он отрезал меня от семьи. Это было ужасное время.



Когда бизнес моего мужа расцвел, он купил еще несколько машин, самолет и яхту. Все, чего ему хотелось, – это выглядеть богачом.

В замужестве я постоянно слышала, какая я скучная, тупая и страшная. «Что ж, может, со мной и скучно. Но я точно не тупая, раз у меня есть степень бакалавра наук. И я точно не уродка, если выигрывала конкурсы красоты и работала моделью», – думала я. Но вслух об этом не говорила. Если бы я об этом заикнулась, то была бы избита.


Хотя иногда он говорил: «Я знаю, о чем ты думаешь» – и бил меня и за это.

В двадцать с чем-то лет я прочла книгу «Я – О’кей, ты – О’кей»[10]. Она вселила в меня стойкость и надежду. Муж решил отнять у меня эту книгу. Ему совсем не понравилось, что я такое читаю.

Иногда к нам на ужин приходили гости. Все угощение мне полагалось готовить дома, даже хлеб – и тот надо было печь. Я не любительница готовить, но у меня были кулинарные книги. Я в точности следовала рецептам, и у меня выходили изумительные блюда.

Он разговаривал со мной отвратительным тоном, оскорблял меня в присутствии гостей, и они больше к нам не возвращались. Когда наши приглашения отклоняли, он говорил:

– Видишь, как паршиво ты готовишь. И ты зануда. Поэтому к нам больше и не приходят.

После рождения детей я перестала работать моделью. Я думала, что больше не вернусь к этой работе. Даже если бы меня пригласили поработать, я бы не смогла – из-за синяков на теле.



Однажды мы были на празднике Октоберфест вместе с еще тремя парами. Все пили пиво и веселились, и некоторые изрядно набрались. Все три дамы в нашей компании были восхитительно красивы. Я была чрезвычайно скромно одета, а они – при полном параде.

Мы с дамами встали, чтобы выйти в уборную, и один из парней за соседним столиком присвистнул и сказал что-то вроде: «Эй, красотки, вы все такие сексуальные».

Муж наорал на меня и обозвал шлюхой. На глазах у всех он ринулся, чтобы ударить меня.

Он совсем потерял голову. С возрастом он становился все безумнее. Поначалу он бил меня только дома. Но дошло до того, что он перестал стесняться рукоприкладства и на публике.

Мужья моих подруг оттащили его от меня, а дамы увели меня и отвезли домой к маме. Она опешила, когда в два часа ночи я объявилась у нее под окном, – мы не виделись два года…

Следующим утром он заявился к ней домой. Он умолял маму отпустить меня обратно. Он рыдал и извинялся.

– Не смей ее больше трогать, или она вернется сюда насовсем, – сказала мама. Она была в бешенстве, когда узнала, что он бил меня. А еще не могла понять, почему я не рассказала ей, как ужасно мне жилось в браке. Полагаю, мне было стыдно. И страшно, что он устроит неприятности моим родным.

Что ж, он послушался маму и больше никогда меня не бил. Прежде он бил меня при детях. Помню, как Тоска и Кимбал, которым было два и четыре года соответственно, плакали в углу, а пятилетний Илон бил отца по коленям сзади, пытаясь его остановить. Меня грела мысль, что он прекратил побои, когда дети были еще достаточно малы и могли позабыть обо всем этом. Теперь мне приходилось сносить только словесные оскорбления. Когда рукоприкладство закончилось, моральное насилие усугубилось, однако я больше не страдала от боли и синяков.





* * *


Как-то раз позвонила Летти и спросила, могу ли я поработать моделью. Теперь, когда я избавилась от синяков, я наконец-то могла ответить согласием. Он дико разозлился. Он поехал за мной на дефиле и стоял за колонной, наблюдая, как я работаю. Он пришел за кулисы и увидел, как парикмахер колдует над моей прической. Он хотел избить того парня за то, что тот прикасался к моим волосам. Ему надо было контролировать все, что я делаю.

Он сказал, что если я когда-нибудь с ним разведусь, то он изрежет мне лицо бритвой, а детям прострелит колени, чтобы мне пришлось воспитывать троих инвалидов и никогда больше не работать моделью. Это был кошмар. Я долго тянула с разводом, потому что была запугана.

Я не знала, как найти выход. Мне не хватало аргументов. Законы ЮАР в то время действовали не в мою пользу, и легальных причин развестись у меня не было. Домашнее насилие не считалось весомой причиной для развода. Напротив, мужчины им занимались, потому что это было по-мужски – по крайней мере, меня в этом убеждали.

В год, когда приняли закон о «безвозвратном распаде семьи», я решила: «Вот теперь я могу развестись». Внезапно мне выпал шанс выбраться из этого омута.

Нужно было решить, куда переехать. Я могла бы пожить у мамы, но боялась подвергнуть ее опасности. Я не хотела, чтобы он ей мстил. К тому моменту наш дом по соседству с родительским уже был продан, но кроме того у нас был загородный дом в полной глуши где-то под Дурбаном. Туда мы с детьми и отправились.

Мне повезло, что такой вариант вообще был. Юрист посоветовал мужу записать дом под Дурбаном на мое имя.

– Нет, – сказал он юристу. – Ей ничего не положено.

Юрист отметил, что на его имя были записаны дом, яхта, самолет и шесть машин. Все принадлежало ему. И он мог все потерять, если бы в случае неприятностей кто-то подал на него в суд.

– Мне все равно, – сказала я. – Запишите на него.

– Ты уверена, что хочешь, чтобы дом был моим? – спросил он.

– Да, забирай себе, – сказала я.

– Ладно, запишите на нее, – тогда ответил он.

Как только на документах появилось мое имя, что-то внутри меня расслабилось. Мы сделали первоначальный взнос и оформили ипотеку с выплатами по триста долларов в месяц.

Я жила в достатке. Когда законы сменились, мне было куда податься с детьми. Отчасти поэтому я смогла уйти от мужа.

Я была уверена, что справлюсь с ипотекой, потому что у меня были некоторые сбережения. Когда мы поженились, у него не было ни гроша, но он оказался талантливым инженером и теперь был довольно богат. У него были солидные накопления, а у меня – весьма скромные. Но я считала, что моих денег хватит, чтобы прокормить детей и выплачивать кредит – хотя бы на первое время.



Я боялась мужа в течение всех лет супружества. И продолжала бояться во время бракоразводного процесса.

Как-то раз, когда я ждала решения о разводе, он заявился ко мне домой в Дурбан и с ножом выскочил за мной на улицу.

Я вбежала к соседке, та была на кухне.