Женщина-отгадка
Часть 6 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Все очень хорошо. И очень плохо, – сказала она. – В нашем возрасте уже не обманывают и не обманываются. Наверное, было ужасно глупо так глубоко в это вляпаться. Как выбираться-то будем? А? – грустно улыбнулась она. – Две траченные молью душегрейки, пытаемся согреть друг друга.
– На каждую ситуацию определенно есть два взгляда, – сказал он.
– Ну да, ты еще объясни мне, недотумку, что надо радоваться жизни – такой вот подарок небес. В наши-то годы! И еще предложи ни о чем не думать. Ну совсем ни о чем! Просто жить и радоваться. Радоваться и жить. Это и есть твой взгляд на ситуацию, – горько усмехнулась она.
Он пожал плечами и не успел ответить, а она продолжила, пылко и с отчаянием:
– Господи, пойми, я же не замуж за тебя хочу – смешно, ей-богу! Просто я не понимаю, куда это все катится, к чему приведет. Умеем мы, бабы, все испортить, да? – Она улыбнулась и шмыгнула носом. – Ну вот, еще разреветься недоставало. Как девочка.
– Ты – девочка, – тихо сказал он и обнял ее за плечи. – Ты и есть девочка, – повторил он. – Моя любимая девочка.
Она уткнулась ему в плечо и разревелась.
– Хочется поплакать – поплачь. – Он погладил ее по голове.
– А почему ты не говоришь мне, что что-нибудь придумаешь? – всхлипывая, спросила она.
Он замолчал и немного отстранил ее от себя.
Она встала, накинула халат и пошла в ванную. Долго стояла под горячим душем. Когда она вернулась в комнату, он крепко спал, широко раскинув во сне руки.
– Мужики! – вздохнула Стефа и легла с краю.
Утром они выпили кофе в кафе и двинулись в путь. По дороге оба молчали. Потом он закурил, приоткрыл окно и сказал:
– Понимаешь, так лихо завязаны узлы. Просто морские узлы. Не распутать.
Она кивнула.
– И вообще, бога надо благодарить за такой подарок. Я уже и не надеялся. Уже почти ни на что не было сил. Давай не будем забегать вперед.
– Не будем.
«Надо и вправду молиться на каждый отпущенный день», – подумала она.
Ночью она позвонила Аньке – из ванной, конечно. Анька пришла в восторг от всей ситуации – выспрашивала подробно, как и что. Стефа смущалась и пыталась съехать со скользких тем. Но дотошная Анька требовала подробностей. Стефа телетайпно отчитывалась:
– Все так! Так! Я и не представляла, что такое бывает.
– Вот видишь, – говорила удовлетворенная Анька.
– Прожила до пятидесяти лет и выяснила, что полная дура, – счастливо смеялась Стефа.
– Ни о чем не думай, – учила ее умная Анька. – Живи одним днем. Как будет, так будет. От тебя все равно ничего не зависит.
– Как не зависит? – пугалась Стефа.
Так пролетело лето – лучшее лето в ее жизни.
В сентябре он сказал, что нужно поговорить, – и они встретились в «их» кафе на Патриарших.
Он был мрачен и сосредоточен. Сначала – обычный треп, так, ни о чем. Но она что-то чувствовала: дрожали руки, и отчаянно колотилось сердце.
– Говори, – велела она ему.
Он кивнул и начал свой непростой рассказ. Проблема заключалась в том, что у его жены были неважные дела. Та, старая болезнь опять дала о себе знать. Состояние не критическое, но нужно принимать меры. Затягивать нельзя. Сын настаивает на поездке в Америку. Про преимущества американской медицины говорить не приходится. В общем, короче говоря, они уже начали собирать документы.
Леонид тяжело вздохнул и замолчал.
Стефа тоже молчала и смотрела немигающим взглядом в окно.
– Я поняла, – наконец выдавила она. – Ты уезжаешь. Навсегда?
Он пожал плечом:
– Кто ж знает?
– Ты. Ты знаешь, что навсегда. И не ври мне. Скажи как есть.
Он молчал.
– Ну и отлично. Не в смысле ситуации, конечно, извини. А в смысле того, что жизнь сама расставляет все по своим местам. Очень правильная жизнь! Очень мудрая! Все решила за нас. Такое облегчение! Никому не надо ни о чем думать!
Стефа вскочила со стула, схватила сумочку и плащ и, обернувшись у двери, бросила:
– Извини, но мне это просто надо пережить.
На улице накрапывал мелкий и теплый дождь. Сквозь серые облака виновато проглядывало робкое солнце. Под ногами кружились желтые и красные кленовые листья. Стефа вспомнила, как в детстве она собирала листья в букеты, проглаживала дома утюгом – и эта красота стояла в керамической вазе почти до Нового года.
«Бабье лето! – подумала она. – Вот такое, какое оно есть на самом деле, – яркое, теплое и короткое. Самое обманное время года! Обманное, нестойкое тепло, обманная, яркая, быстро увядающая красота. Пройдет, как не бывало. Спасибо за то, что было. Как я мудрею!»
Она шла быстрым, даже торопливым шагом, словно убегая от чего-то. Впрочем, ясно от чего.
Ночью, конечно, позвонила Аньке – обе ревели как белуги. Потом Анька сказала:
– Наплюй на всех, приезжай ко мне. Дом большой, нам места хватит. Будешь встречаться с ним, как прежде, только в декорациях другой страны. Устроишься на работу бебиситтером.
– А мои? – испуганно спросила Стефа.
– Не сдохнут. Уверяю тебя, не сдохнут. Твоя Инка зашевелится наконец, а твой Аркашка еще женится – вот увидишь. И все будут счастливы.
– Дура ты, – устало ответила Стефа. – Здесь дети, семья, внук. А там я буду на обочине чужой семейной жизни. Ждать смерти его жены, что ли?
– Ну, это уж как получится, – цинично ответила Анька. – В конце концов, каждый за себя. Такова жизнь.
– Нет, мне это не подходит. Это не для меня.
И Стефа, не прощаясь, нажала «отбой».
Он не звонил три дня. Небывалое дело. На четвертый Стефа сама набрала его номер.
– Как дела? – с наигранной радостью спросила она. – На какое число билеты?
Он ответил, что билеты – да, заказаны. Сейчас собирает последние медицинские справки и выписки и попутно укладывает вещи.
Она спросила:
– Когда увидимся? – Эта фраза далась ей нелегко.
Леонид немного подумал и ответил, что послезавтра.
Он подобрал ее у метро, и они поехали, как всегда, на «Динамо». В этот раз они не были нетерпеливы, как обычно. Долго сидели на кухне, пили чай и молчали.
Она встала, взяла чашки и подошла к мойке, чтобы их вымыть. Он подошел сзади и обнял ее за плечи. Она тихо поставила чашку и выключила воду.
– Ты – лучшее, что у меня было в жизни, – глухим голосом сказал он. – Ты – мое лучшее. Веришь?
Она кивнула.
А потом было три часа бесконечной ласки и нежности. Грусти и слез. Благодарности и отчаяния. Самых глупых и самых правдивых слов. Они исступленно ласкали друг друга и не могли оторваться. Она первая нашла в себе силы.
«Только бы не разреветься, – говорила она себе. – Все слезы будут потом. Только бы сдержаться. Я не имею права. Ему и так сейчас не приведи господи!»
– Закажи мне такси, – попросила она. – Пожалуйста, закажи! Если ты меня сейчас повезешь, у меня уже просто не хватит сил. И потом, представь, как мы будем прощаться в твоей машине! – Она вытерла ладонью глаза и улыбнулась.
Он долго смотрел на нее, потом кивнул.
– И не провожай меня, пожалуйста.
Такси приехало через двадцать минут, и эти двадцать минут показались ей вечностью. У двери она обернулась, обняла его рукой за шею и шепнула: «Пока». Больше ни на что у нее не было сил.
До его отъезда оставалось тринадцать дней. Они регулярно созванивались, но твердо решили больше не видеться.
Она прожила эти тринадцать дней страшно. Страшно было знать, что он еще здесь, в городе, в часе езды от нее. Страшно было не видеть его. Страшно было увидеть. Скорее, скорее бы пролетела эта чертова дюжина, эти тринадцать дней!
Он позвонил ей из аэропорта. Говорил торопливо и сбивчиво, словно боялся что-нибудь пропустить. Он говорил ей о том, что жизнь еще не кончена, это все глупости, что с его отъездом все закончится, в наш-то двадцать первый век.
– У тебя же виза на три года, – горячо повторял он. – У меня остается гражданство. В любой день, слышишь, в любой я смогу приехать к тебе. Или ты ко мне. У тебя же там Анька. А здесь, в Москве, у нас остается наша квартира на «Динамо». Все будет как прежде, слышишь? Я буду звонить тебе каждый день, черт с ними, с деньгами. И ты мне будешь звонить, да? Ведь не зря же изобрели эти чертовы гениальные мобильники! Я приеду скоро, очень скоро, месяца через три наверняка. А они пролетят очень быстро, слышишь!
Он почти кричал в трубку, а она ревела и только повторяла без конца:
– Да, я слышу, да. Я все слышу.
Он замолчал и выдохнул в трубку:
– Я просто не смогу без тебя жить.
Потом он заторопился и сказал, что надо бежать.
– На каждую ситуацию определенно есть два взгляда, – сказал он.
– Ну да, ты еще объясни мне, недотумку, что надо радоваться жизни – такой вот подарок небес. В наши-то годы! И еще предложи ни о чем не думать. Ну совсем ни о чем! Просто жить и радоваться. Радоваться и жить. Это и есть твой взгляд на ситуацию, – горько усмехнулась она.
Он пожал плечами и не успел ответить, а она продолжила, пылко и с отчаянием:
– Господи, пойми, я же не замуж за тебя хочу – смешно, ей-богу! Просто я не понимаю, куда это все катится, к чему приведет. Умеем мы, бабы, все испортить, да? – Она улыбнулась и шмыгнула носом. – Ну вот, еще разреветься недоставало. Как девочка.
– Ты – девочка, – тихо сказал он и обнял ее за плечи. – Ты и есть девочка, – повторил он. – Моя любимая девочка.
Она уткнулась ему в плечо и разревелась.
– Хочется поплакать – поплачь. – Он погладил ее по голове.
– А почему ты не говоришь мне, что что-нибудь придумаешь? – всхлипывая, спросила она.
Он замолчал и немного отстранил ее от себя.
Она встала, накинула халат и пошла в ванную. Долго стояла под горячим душем. Когда она вернулась в комнату, он крепко спал, широко раскинув во сне руки.
– Мужики! – вздохнула Стефа и легла с краю.
Утром они выпили кофе в кафе и двинулись в путь. По дороге оба молчали. Потом он закурил, приоткрыл окно и сказал:
– Понимаешь, так лихо завязаны узлы. Просто морские узлы. Не распутать.
Она кивнула.
– И вообще, бога надо благодарить за такой подарок. Я уже и не надеялся. Уже почти ни на что не было сил. Давай не будем забегать вперед.
– Не будем.
«Надо и вправду молиться на каждый отпущенный день», – подумала она.
Ночью она позвонила Аньке – из ванной, конечно. Анька пришла в восторг от всей ситуации – выспрашивала подробно, как и что. Стефа смущалась и пыталась съехать со скользких тем. Но дотошная Анька требовала подробностей. Стефа телетайпно отчитывалась:
– Все так! Так! Я и не представляла, что такое бывает.
– Вот видишь, – говорила удовлетворенная Анька.
– Прожила до пятидесяти лет и выяснила, что полная дура, – счастливо смеялась Стефа.
– Ни о чем не думай, – учила ее умная Анька. – Живи одним днем. Как будет, так будет. От тебя все равно ничего не зависит.
– Как не зависит? – пугалась Стефа.
Так пролетело лето – лучшее лето в ее жизни.
В сентябре он сказал, что нужно поговорить, – и они встретились в «их» кафе на Патриарших.
Он был мрачен и сосредоточен. Сначала – обычный треп, так, ни о чем. Но она что-то чувствовала: дрожали руки, и отчаянно колотилось сердце.
– Говори, – велела она ему.
Он кивнул и начал свой непростой рассказ. Проблема заключалась в том, что у его жены были неважные дела. Та, старая болезнь опять дала о себе знать. Состояние не критическое, но нужно принимать меры. Затягивать нельзя. Сын настаивает на поездке в Америку. Про преимущества американской медицины говорить не приходится. В общем, короче говоря, они уже начали собирать документы.
Леонид тяжело вздохнул и замолчал.
Стефа тоже молчала и смотрела немигающим взглядом в окно.
– Я поняла, – наконец выдавила она. – Ты уезжаешь. Навсегда?
Он пожал плечом:
– Кто ж знает?
– Ты. Ты знаешь, что навсегда. И не ври мне. Скажи как есть.
Он молчал.
– Ну и отлично. Не в смысле ситуации, конечно, извини. А в смысле того, что жизнь сама расставляет все по своим местам. Очень правильная жизнь! Очень мудрая! Все решила за нас. Такое облегчение! Никому не надо ни о чем думать!
Стефа вскочила со стула, схватила сумочку и плащ и, обернувшись у двери, бросила:
– Извини, но мне это просто надо пережить.
На улице накрапывал мелкий и теплый дождь. Сквозь серые облака виновато проглядывало робкое солнце. Под ногами кружились желтые и красные кленовые листья. Стефа вспомнила, как в детстве она собирала листья в букеты, проглаживала дома утюгом – и эта красота стояла в керамической вазе почти до Нового года.
«Бабье лето! – подумала она. – Вот такое, какое оно есть на самом деле, – яркое, теплое и короткое. Самое обманное время года! Обманное, нестойкое тепло, обманная, яркая, быстро увядающая красота. Пройдет, как не бывало. Спасибо за то, что было. Как я мудрею!»
Она шла быстрым, даже торопливым шагом, словно убегая от чего-то. Впрочем, ясно от чего.
Ночью, конечно, позвонила Аньке – обе ревели как белуги. Потом Анька сказала:
– Наплюй на всех, приезжай ко мне. Дом большой, нам места хватит. Будешь встречаться с ним, как прежде, только в декорациях другой страны. Устроишься на работу бебиситтером.
– А мои? – испуганно спросила Стефа.
– Не сдохнут. Уверяю тебя, не сдохнут. Твоя Инка зашевелится наконец, а твой Аркашка еще женится – вот увидишь. И все будут счастливы.
– Дура ты, – устало ответила Стефа. – Здесь дети, семья, внук. А там я буду на обочине чужой семейной жизни. Ждать смерти его жены, что ли?
– Ну, это уж как получится, – цинично ответила Анька. – В конце концов, каждый за себя. Такова жизнь.
– Нет, мне это не подходит. Это не для меня.
И Стефа, не прощаясь, нажала «отбой».
Он не звонил три дня. Небывалое дело. На четвертый Стефа сама набрала его номер.
– Как дела? – с наигранной радостью спросила она. – На какое число билеты?
Он ответил, что билеты – да, заказаны. Сейчас собирает последние медицинские справки и выписки и попутно укладывает вещи.
Она спросила:
– Когда увидимся? – Эта фраза далась ей нелегко.
Леонид немного подумал и ответил, что послезавтра.
Он подобрал ее у метро, и они поехали, как всегда, на «Динамо». В этот раз они не были нетерпеливы, как обычно. Долго сидели на кухне, пили чай и молчали.
Она встала, взяла чашки и подошла к мойке, чтобы их вымыть. Он подошел сзади и обнял ее за плечи. Она тихо поставила чашку и выключила воду.
– Ты – лучшее, что у меня было в жизни, – глухим голосом сказал он. – Ты – мое лучшее. Веришь?
Она кивнула.
А потом было три часа бесконечной ласки и нежности. Грусти и слез. Благодарности и отчаяния. Самых глупых и самых правдивых слов. Они исступленно ласкали друг друга и не могли оторваться. Она первая нашла в себе силы.
«Только бы не разреветься, – говорила она себе. – Все слезы будут потом. Только бы сдержаться. Я не имею права. Ему и так сейчас не приведи господи!»
– Закажи мне такси, – попросила она. – Пожалуйста, закажи! Если ты меня сейчас повезешь, у меня уже просто не хватит сил. И потом, представь, как мы будем прощаться в твоей машине! – Она вытерла ладонью глаза и улыбнулась.
Он долго смотрел на нее, потом кивнул.
– И не провожай меня, пожалуйста.
Такси приехало через двадцать минут, и эти двадцать минут показались ей вечностью. У двери она обернулась, обняла его рукой за шею и шепнула: «Пока». Больше ни на что у нее не было сил.
До его отъезда оставалось тринадцать дней. Они регулярно созванивались, но твердо решили больше не видеться.
Она прожила эти тринадцать дней страшно. Страшно было знать, что он еще здесь, в городе, в часе езды от нее. Страшно было не видеть его. Страшно было увидеть. Скорее, скорее бы пролетела эта чертова дюжина, эти тринадцать дней!
Он позвонил ей из аэропорта. Говорил торопливо и сбивчиво, словно боялся что-нибудь пропустить. Он говорил ей о том, что жизнь еще не кончена, это все глупости, что с его отъездом все закончится, в наш-то двадцать первый век.
– У тебя же виза на три года, – горячо повторял он. – У меня остается гражданство. В любой день, слышишь, в любой я смогу приехать к тебе. Или ты ко мне. У тебя же там Анька. А здесь, в Москве, у нас остается наша квартира на «Динамо». Все будет как прежде, слышишь? Я буду звонить тебе каждый день, черт с ними, с деньгами. И ты мне будешь звонить, да? Ведь не зря же изобрели эти чертовы гениальные мобильники! Я приеду скоро, очень скоро, месяца через три наверняка. А они пролетят очень быстро, слышишь!
Он почти кричал в трубку, а она ревела и только повторяла без конца:
– Да, я слышу, да. Я все слышу.
Он замолчал и выдохнул в трубку:
– Я просто не смогу без тебя жить.
Потом он заторопился и сказал, что надо бежать.