Жена Тони

Чичи сидела за столом на кухне напротив Доры Альфедены. Бывшая жена Тони восхищалась хорошим вкусом нынешней жены. Квартира Тони и Доры была просторная, с высокими лепными потолками и тяжелыми монастырскими дверями. В декоре Дора предпочитала простоту и элегантность: нейтральные цвета, ткани с интересной текстурой, мягкие ковры.

Третья жена Тони обставила квартиру низкими кожаными креслами и мозаичными столиками; вместо стульев вдоль обеденного стола тянулись деревянные скамьи. Полы были собраны из полированной терракотовой плитки, а выкрашенные в цвет розового грейпфрута стены отражали палитру солнца, восходившего и садившегося над сложенными из песчаника стенами Вечного города.

Наделенная классическими римскими чертами миниатюрная брюнетка Дора, с орлиным носом, широко расставленными карими глазами и золотистой кожей, была просто создана для кинокамеры. Ее экранный успех объяснялся в большей степени актерским талантом, нежели внешними данными, но красавицей она была несомненной.

Чичи оценила ее теплое отношение к детям и к Розарии. Наверное, познакомься они не здесь и не сейчас, могли бы стать подругами. Чичи была уверена, что лучшей спутницы жизни Тони выбрать не мог.

– А это что, Кьяра? – спросила Дора, глядя поверх очков на Чичи и указывая на строчку в контракте.

Доре было, как и Чичи, примерно под пятьдесят, и она, в отличие от Тэмми, знала, как мыслят итальянцы. Она понимала Тони Арму и более философски относилась к его натуре, чем некогда Чичи.

– Здесь написано, сколько вы получите, если Тони умрет раньше вас, – объяснила Чичи.

– Это слишком много. – Дора сняла очки и положила их на стол.

– Нет, всего лишь справедливо. Да и вам важно знать, что о вашем будущем позаботились. Я хочу, чтобы вы хорошенько разобрались с его активами, потому что сам он никогда особо этим не интересовался.

– О да. Стоит ему что-то увидеть, сразу покупает. Как дитя малое.

– Об этом не беспокойтесь. У Тони есть вклады, ими занимаюсь я. Из этого ему выплачивается содержание. Деньги принадлежат ему, но они в моих руках. Он сам так пожелал. Но я хочу, чтобы вы поняли – теперь, когда вы его жена, это и ваши деньги тоже. Если вам когда-нибудь что-то понадобится или возникнут вопросы, просто позвоните или напишите мне, и я все объясню.

– А в случае развода я получаю вот столько? – Дора указала пальцем на другую строчку.

– Да.

– Но детей ведь не будет, зачем так много?

– Дора, все это основано на американских законах.

– Неудивительно, что там у вас постоянно разводятся.

– Ну да, – рассмеялась Чичи. – Какой смысл оставаться замужем?

– А как же вы? – наклонилась к ней Дора. – Есть ли рядом с вами симпатичный мужчина?

– Нет.

– Слишком заняты?

– Работа, дети – кручусь как белка в колесе.

– Лучше замедлить бег, а то потом может быть слишком поздно.

Чичи вынула из сумочки небольшой конверт и передала его Доре.

– Здесь написано, как со мной связаться. Если Леоне, Санни или Рози что-то нужно, позвоните мне. Вы приходитесь Леоне мачехой, и я официально разрешаю вам воспитывать его наряду с Тони и со мной. Я не считаю, что детям надо позволять все, что им вздумается.

– Я с вами согласна, – улыбнулась Дора.

– Если Тони или вам что-нибудь понадобится, я смогу прислать вам денег в течение нескольких часов. И прошу вас, если Розарии что-то требуется, непременно дайте мне знать. Лечение, новое платье, билеты в Венето – не имеет значения. Что бы ей ни требовалось, чего бы она ни хотела, сразу сообщите мне. Она не должна испытывать нужду ни в чем.

Дора кивнула:

– Мама. Понимаю.



Стоя на площади Святого Петра, Чичи покрыла голову кружевной мантильей, натянула черные перчатки и вошла в собор. Эхо шагов по мозаичному полу звонко прокатилось внутри. От одного взгляда на такую высоту у нее едва не закружилась голова. Мимо гуськом тянулись туристы. Она снова посмотрела вверх, затем вокруг, разглядывая великолепные алтари, внушительные арки, сводчатые потолки и инкрустированный купол.

Чичи шла по центральному нефу, и лучи золотистого света пронзали ряды скамей, напоминая ей о церквях, которые она посещала в юности в еще имевшие для нее тогда значение праздники. А теперь ей, разведенной женщине, больше не было места в католическом храме; закончившийся неудачей брак отлучил ее от всего прекрасного, что заключала в себе вера. Чичи честно призналась себе, что ей стыдно. Отойдя на шаг от фресок, изображавших истории святых, она с горечью подумала о тех минутах своей жизни, когда не оправдала ожиданий близких, не сделала для них всего, что было в ее силах. Гладкий мрамор скульптур напомнил ей, что терпение со временем являет миру правду, а в конце концов и красоту. Бронзовая отделка на дверях состояла из многослойной филиграни, и по замыслу художника эти переплетенные витки изображали отрицание Бога человеком. Куда бы Чичи ни взглянула, все твердило ей, что она недотянула и что ей здесь не место.

Замужество Кьяры Донателли оказалось неудачным, а ведь для католички это было не просто личное фиаско, но и духовное. Она могла привести тысячу причин, по которым ее брак распался, и ни одного аргумента в пользу его сохранения. И все же Чичи продолжала посещать мессу, хотя больше не причащалась. Она надеялась найти в церкви ответы – а может быть, и покой.

Одна в главнейшем храме своей религии, без детей, без бывшего мужа и бывшей свекрови, она бродила как чужая по родному дому веры, к которой принадлежала всю свою жизнь. О, как она любила папу Иоанна XXIII! Как американка итальянской крови, она хорошо понимала происхождение этого папы и историю его жизни. Он родился в многодетной семье бедного фермера у подножия итальянских Альп. Когда в 1958 году он стал понтификом, Чичи смогла почувствовать глубокую личную связь с католической церковью, ведь в ее главе теперь встал обычный священник из простых, а не принц благородных кровей. Но ничто из этого больше не имеет значения, думала она, гуляя по собору. Теперь она изгнана из своей церкви, отстранена от таинств, которые так высоко чтила. Когда завершился ее брак, закончились и отношения с верой ее предков. Вот еще одна вещь, которую у нее отнял Тони Арма, – и Чичи предстояло разобраться, почему она ему это позволила.



В бежевом летнем костюме, парадной рубашке в цветочек, аскоттском галстуке и кремовых мокасинах с кисточками, Тони стоял в лучах софитов на сцене ночного клуба «Пещера сокровищ» в Неаполе, штат Флорида. К весне 1968 года ему стукнуло пятьдесят два. К этому времени поток предложений сниматься в итальянском кино иссяк, а большие гастроли с оркестром его имени пришлось отменить – билеты не продавались. Ли стала находить ему ангажементы в гостиницах, куда его приходили послушать люди, ностальгировавшие по музыке эпохи биг-бэндов.

Дора сидела за кулисами и читала «Коррьере делла сера», потягивая эспрессо. Ответственная, всегда готовая поддержать мужа Дора сопровождала Тони на гастролях и находила способы занять себя, пока муж давал по два концерта за вечер в малых залах роскошных отелей, рассыпанных вдоль флоридского побережья. Каждый раз, уловив слухом произнесенное Тони со сцены слово «жена», она откладывала свое занятие и прислушивалась. Оказывается, и для нее тоже Тони Арма оставался неразрешенной загадкой.

Тони направился к инструменту. Голубой луч прожектора проводил его до самого изгиба глянцево поблескивающего черного рояля «Стейнвей». Пианист вплел в свою импровизацию перед началом исполнения первые аккорды новой баллады, которую Тони этим вечером вводил в программу.


– Знаете, за каждой песней кроется история, – начал Тони. – После моего развода со второй женой – кстати, очень милая девушка, у нас просто не сложилось – моя импресарио послала меня в Италию сниматься в фильмах жанра «спагетти-вестерн». И именно там я повстречался с настоящей красоткой, моей женой Дорой Альфеденой, известной в Италии актрисой. Она покорила мое сердце. А вы ведь знаете, у меня трое детей от другой потрясающей женщины, Чичи Донателли.

В клубе раздались редкие аплодисменты.

– У Тони и Чичи была хорошая карьера, – продолжал Тони. – Многие из песен, которые я записал на пластинки, сочинила именно Чичи. Когда в прошлом месяце моя прекрасная мама отошла в мир иной, то клянусь, мне казалось, что мир вокруг меня рушится. Мама была добрая, порядочная и настоящая красавица. Она жила в Риме вместе со мной и Дорой. И вот тогда я позвонил Чичи и за пару часов сумел выразить свои мысли, и мы вместе написали эту песню. Мы назвали эту балладу Rosaria il mio cuore[98].

Сегодня словно свет не тот,

Красный померк, синий поблек,

И солнце будто гаснет…

Розария, душа моя Розария, сердце мое.



La luce nel mondo e cambiata oggi

I rossi erano opachi, i blu erano grigio

Il sole stesso sembrava svanire

Rosaria, il mio cuore, Rosaria, il mio cuore





12

1978–1987





Inquieto[99]


Двадцатишестилетний Леоне Арма вошел в гримерку матери за кулисами телепередачи «Сегодня вечером» с букетом подсолнухов и алых роз.

– Это тебе, Ма. Из лучшего цветочного магазина Бербанка. Ты выглядишь великолепно.

– Это неправда, но я притворюсь, что верю. И цветы тоже давай, – сказала Чичи.

Она сидела перед зеркалом в длинном пеньюаре.

– А где Па?

– Общается с продюсером, как его… Питер Лазалли, кажется?

– Все правильно, – подтвердил Леоне. Он и правда походил на молодого льва[100]: роскошная темная кудрявая грива, материнские глаза и отцовский нос, каким он был до операции. А еще ему достался музыкальный талант обоих родителей. – Вот видишь, ты снова отлично вписываешься в мир шоу-бизнеса.

– Да нет. Я рада, что отошла от дел – от подобных мероприятий уж точно. Ничего не могу толком запомнить, голова как решето. Если повезет, то, по крайней мере, вспомню, в каком регистре петь. Надеюсь, я не обрушу рейтинги мистера Карсона. Пол-Америки включит передачу, увидит на экране старую каргу и немедленно переключится на Дика Каветта. – Чичи припудрила лицо. – И правильно сделают. Нечего тут видеть, кроме упадка цивилизации.

Леоне рассмеялся.

– Ма, просто будь самой собой. Ты забавнее любого комика.

– Ну да, Лео, как раз это любая женщина мечтает услышать.

– Мне нравятся женщины с чувством юмора.

Тони забарабанил по двери гримерки.

– Ты одета? – спросил он из-за двери.

– Заходи уже, – ответила Чичи, и Тони вошел.

– Привет, папа! – Леоне обнял отца.

– Итак, Чич, большую часть времени ты будешь справа. Они там клеят на пол розовую изоленту для тебя, черную для меня. А когда будем танцевать, не выходи за пределы синей ленты.

Тони подтянул шелковый пояс под черным смокингом и поправил кольцо на мизинце. Комнатка наполнилась запахом одеколона «Брют». Тони потел и источал одеколоновые пары.