Жена Тони

Вообще он редко помнил даты, но в семье Арма седьмое июля имело особое значение. Почти ровно семь лет назад он познакомился с Чичи Донателли; в игре в карты (а с тех пор, как он поступил на флот, играть он стал куда лучше) цифра «семь» имела большое значение. При мысли о такой удаче его глаза застлали слезы. Он стал отцом. Gemelli![85] В старину итальянцы считали рождение близнецов знаком удачи. Благодарность – и многие другие чувства – захлестнули его, и он бросился к люку, чтобы спуститься вниз и позвонить жене, матери его детей.



Стояла поздняя осень, и пустующие поля на мичиганских фермах походили на ржавую жесть. Листья давно слетели с деревьев, оставив после себя нагие серые ветви, которые тянулись к небу, как корявые пальцы. Кукурузу убрали, сено скосили; голые холмы замерли в ожидании снега.

Чичи, ее мать и близнецы удобно устроились в поезде из Филадельфии в Детройт – на первой остановке малышки посетили одну бабушку, теперь ехали ко второй. Поезд катил по сельской местности, дети спали, а их мать погрузилась в мысли. Виды за окном вполне могли бы быть страницами альбома со снимками из времен, когда она гастролировала с оркестрами. Железнодорожные вокзалы, автостанции и дорожные знаки напомнили ей о местах, где ей довелось побывать, и клубах, где она выступала. Но не успела она соскучиться по своей прежней жизни, как кондуктор объявил, что поезд подходит к станции Эвергрин-Парк в Детройте.

– Вон она стоит, Ма. Я ее помню. – Чичи помахала свекрови из окна подходившего к перрону поезда.

– Не так уж много времени прошло, – заметила мать.

– Целых семь лет. А люди ведь меняются.

– Но не настолько быстро. Если не считать малышей. В их случае время просто летит, сама увидишь, – произнесла Изотта.

– Я всего лишь хочу, чтобы они оставались малышами до тех пор, пока их сможет увидеть отец.

– Знаешь, Чичи, я считала, что чистое безумие тащить младенцев через полстраны, но они отлично себя вели. Спали почти всю дорогу.

– Это все поезд. Он так уютно покачивался, совсем как люлька, вот они и засыпали.

Изотта взяла на руки маленькую Рози и пошла по коридору вагона следом за Чичи, которая несла крошку Санни. Носильщик выложил их багаж на перрон, затем помог дамам спуститься.

Розария побежала к ним навстречу.

– Ах, какие они красавицы! – воскликнула она. – Розария прямо розочка, а Изотта… она…

– Всегда сердится, – прошептала Чичи. – Но, поскольку ей досталась внешность Хеди Ламарр[86], она может себе позволить иметь тяжелый характер. В этом мире ей открыты все дороги.

Леоне Армандонада задержался у входа на станцию. Чичи ожидала увидеть высокого мужчину – вероятно, потому, что образ отца занимал столько места в прошлом ее мужа, – но он оказался типичным пожилым итальянцем, крепким и кряжистым, как вагонетка, с мощными широкими плечами.

– Это и есть мой свекр? – спросила она у Розарии.

– Да, это он, – подтвердила та.

– Пойдемте, девочки, пора познакомиться с нашим Nonno[87], – сказала Изотта.

– Синьор Армандонада, – сказала невестка, – зовите меня Чичи.

– Buon giorno[88], Кьяра. – Он снял шляпу и коротко поклонился.

Эта церемонность удивила Чичи.

– Или, конечно, можете звать меня Кьяра. А это моя мать, миссис Донателли. И позвольте представить вам ваших внучек, Розарию и Изотту. Мы зовем их Рози и Санни, но вы можете называть полными именами, если предпочитаете.

Леоне наклонился к внучкам и пристально посмотрел сначала на одну, потом на другую. Они уставились на дедушку и расплакались.

– Простите, – сказала Чичи.

– Леоне, да ты их напугал, – пожурила жена. – Что ты такого сделал?

– Нет-нет, вы не виноваты, синьор, – поспешила заверить его Чичи. – Просто они проголодались.

Изотта бросила взгляд на дочь, следуя за Леоне и Розарией к их автомобилю. Леоне придержал заднюю дверь. Чичи села на заднее сиденье с одной дочерью. Мать присоединилась к ней со второй.

– Синьор Армандонада? – обратилась к нему Чичи.

– Si?

– Grazie, – сказала Чичи, и он затворил дверь.

– Похоже, он хочет, чтобы я называла его «мистер Армандонада», – шепнула матери Чичи.



– Значит, это и есть любимый десерт Саверио? – спросила Чичи у свекрови. – Ciambella, не так ли?

– Именно. В детстве он сгорал от нетерпения, ожидая лета. Мы вместе шли собирать черешню, а потом возвращались домой, и я готовила ему все свежее. Но теперь я консервирую черешню, так что можно готовить ciambella круглый год. Когда ты поедешь домой, я упакую для тебя ящик консервированной черешни. Итак, сначала берешь три пинты черешни без косточек, разрезанной на половинки.

Чичи ложкой достала черешню из банки, а Розария продолжала:

– Поставь черешню на огонь с чашкой сахара и соком одного лимона и пусть медленно готовится, пока не выделится сок. А пока ты занимаешься черешней, я начну готовить тесто для пряников. Так мы их называем. Некоторые зовут это кексом, другие – пончиком. Берешь три чашки муки, чашку сахара, два яйца, один желток, столовую ложку пекарского порошка. Все это нужно просеять вместе. Добавляешь ложечку ванили, а еще чашку холодного масла, нарезанного кубиками. Кладешь масло в просеянные ингредиенты. И цедру одного лимона тоже туда.


Чичи опустила руки в миску и стала замешивать тесто.

– Как у меня получается? – спросила она.

– Продолжай, не останавливайся. Тесто должно быть не слишком гладкое, – сказала Розария, вынимая из шкафа противень и смазывая его маслом. – А теперь берем тесто и укладываем его кольцом. Мы это называем обручальным кольцом.

Чичи выложила тесто кольцом. Розария немного исправила его форму.

– Простите, – смущенно сказала Чичи, – у меня неважно вышло.

– Ничего, еще успеешь научиться. А теперь выпекаем двадцать минут в горячей духовке до золотистого цвета.

Леоне вошел на кухню с заднего крыльца, неся в руках большой пакет из толстой бумаги, доверху наполненный артишоками. Он поставил пакет на стол.

– Насколько я понимаю, на ужин я буду готовить артишоки, – вздохнула Розария.

– Я умею их готовить, – сказала Чичи.

– Да нет, не беспокойся, я справлюсь, – улыбнулась Розария.

– Пусть их приготовит Кьяра, – постановил Леоне.

– Я могу сама, мама, – заверила ее Чичи. – Ступайте отдыхать. Мне поможет Nonno.

Розария рассмеялась.

– Что тут смешного? – спросил Леоне.

– Да просто ты – и на кухне. – Розария сняла передник и направилась наверх. – Ты – и готовка!

– Я что-то не то сказала, Nonno? – спросила Чичи.

– Нет.

Чичи перебрала артишоки, выбирая для ужина самые крепкие. Леоне сел за стол и наблюдал за ней. Чичи с матерью и детьми гостили у них уже почти неделю, но свекр еще ни разу не завел с ней разговор сам и не задал ни одного вопроса.

– Как вам ваши внучки? – спросила она у Леоне, неся артишоки к кухонной раковине.

– Bella, bella, – покивал Леоне.

– Надеюсь, вы сможете однажды навестить нас в Нью-Джерси.

– Мне надо работать.

– Понимаю. Но, быть может, однажды в будущем, когда вы будете свободны? – Чичи стала чистить артишоки, отрезая длинные хвостики. – Саверио скоро вернется домой и снова будет гастролировать.

– Ты зовешь его Саверио?

– Когда мы познакомились, это и было его имя.

– Так звали моего отца, – сказал Леоне.

– Хорошее, сильное имя. Мне оно нравится.

– А когда же он стал Тони?

– Это имя ему дал руководитель одного оркестра.

Леоне скривился, не скрывая отвращения:

– Дурацкое имя.

– Возможно, но зато хорошо запоминающееся. – Чичи постаралась сказать это так, чтобы не прозвучало, будто она оправдывается.

Она разложила артишоки на противне, долила около дюйма воды и поставила противень в духовку, чтобы артишоки приготовились на пару.

– Люди ведут себя просто как стадо овец, – продолжал Леоне. – Запоминают то, что проще, а не то, что важно.

– Иногда это действительно так, – дипломатично согласилась Чичи.

– Это всегда так. Мне стыдно, что мой сын отказался от своего имени.

Чичи вытерла руки о передник и села за стол рядом с Леоне.

– Наверное, вам трудно было это принять, – сказала она.