Жена Тони

Поезд бежит по рельсам вперед.

Моя любовь никогда не умрет.



Зима наступает, грустно вокруг,

Но мы скоро обнимемся, мой милый друг.





Поезд въехал на лос-анджелесский вокзал. Тони уже ждал на перроне. Стоило Чичи выглянуть в окно и увидеть его, в кипенно-белой морской форме, как ее разом покинули все сомнения насчет их совместного будущего. Точно так же случалось в былые времена, когда перед выступлением они выходили из своих гримерок и вместе шли сквозь кулисы на сцену, под лучи софитов. Каким-то образом само присутствие этого человека всегда придавало ей уверенности.

Следом за остальными пассажирами Чичи пробралась по коридору вагона и сошла с поезда. Носильщик как раз раскладывал на перроне багаж. Лавируя между бросившимися за своими вещами людьми, она выхватила свой чемодан и повернулась к тому месту на перроне, где заметила Тони из окна купе. Его там не было. На секунду она даже усомнилась, что вообще его видела. Девушка повернулась в сторону вокзального здания, но внезапно ее талию обвили руки.

Это Тони протиснулся сквозь толпу. Он приподнял ее и поцеловал. Она уронила чемодан, а он прижал ее к себе.

– Я еще в Элькарте, в Индиане, знал, что вы в итоге будете вместе, – заявил внезапно выросший на перроне Морт Лак. – Все дело в консервированном супе.

– Морт! – взвизгнула Чичи, отпуская Тони и обнимая их старинного друга. – А ты-то что здесь делаешь?

– У меня медовый месяц, – сообщил он.

– У нас медовый месяц! – поправил его женский голос. – Я Бетти, жена Морта. – Блондинка со сногсшибательной фигурой и незабываемыми аквамариновыми глазами, Бетти с легкостью могла бы выиграть любой конкурс красоты. – Или миссис Лак.

– Правда, солидно звучит? – гордо спросил Морт.

– Они увидали меня на перроне, – пояснил Тони. – Потому я и опоздал.

– Весь такой ослепительный в белом, – подколол старого друга Морт.

– Насколько я припоминаю, Морти, ты и сам любил, когда у тебя рубашки отбелены и накрахмалены.

– Верно припоминаете, лейтенант. И хотите верьте, ребята, хотите нет, но вот эта мадам управляется с паровым утюгом не хуже, чем Луи Армстронг – с трубой. Мы поженились в Чикаго. Мать Бетти тут прислала нам чемодан, доверху набитый кольцами болонской колбасы и печеньем.

– А почему вы проводите медовый месяц в Калифорнии? – поинтересовался Тони.

– Дайте угадаю, – сказала Чичи. – Сам Луис Майер[79] предлагает Бетти контракт.

Бетти рассмеялась.

– Даже если предложит, я не клюну.

– У моей жены планы поразмашистее, – пояснил Морт. – Она будет заниматься расширением нашей семьи. Собирается укомплектовать первую линию футбольной команды университета Висконсин-Мэдисон. Если начать прямо сегодня, мы успеем родить восемь-десять сыновей, и к сезону 1962 года они уже выйдут на поле.

– Потому что ты настолько выдающийся спортсмен? – Тони недоверчиво покачал головой.

– Я-то нет, зато она… Я женился на девушке, которую будут рады взять в команду по любому виду зимнего спорта. При этом она еще и поет.

– Со всем этим покончено, – без сожаления сказала Бетти.

– И я тоже со всем этим покончил, ребята. – Морт поцеловал новоиспеченную жену в щеку. – В то лето, когда я еще не переметнулся к Джимми Арене, Бетти выступала с оркестром, а я трубил в одном небольшом ансамбле в Чикаго. Она шла в магазин за шляпкой, а я же в шляпках разбираюсь, вот и увязался за ней. И поглядите на нас сейчас. У нее есть соломенная шляпка от самого мистера Джона[80], а у меня есть она.

– Не понимаю я, – сказала Чичи. – Ты ведь отличный музыкант, Морт.

– И буду и дальше рад при случае помузицировать у костра. Слушайте, мы ушли с арены. Мой дядя предложил мне работу в своем лесопилочном бизнесе, и я намерен согласиться. Мы возвращаемся домой в Милуоки и будем развлекаться по-старинному. Ну, вы знаете – кататься на санях, ходить на лыжах, варить домашние тянучки.

– Ладно, ладно, Морт, но если мне вдруг понадобится саксофонист… – предупредил Тони.

– …я дам тебе телефонные номера троих лучших парней, которых я знаю, – закончил Морт.

– Значит, все серьезно?

– Стал бы я шутить, когда речь о музыке? – Он притянул Бетти поближе к себе.

– Значит, у тебя уже все распланировано? – спросил Тони.

– Ну, прямо так я бы не сказал, братишка. Но вот что я знаю точно: жизнь – довольно простая штука. И не надо ее усложнять. Захотите с нами поужинать – вот, я тут записал телефон нашей гостиницы.




Тони раздвинул шторы на окне в гостиничном номере Чичи.

– Так, все, устроили тебя. Я зайду за тобой утром.

Он повернулся, чтобы уйти, но Чичи затянула его обратно в комнату и нежно поцеловала в щеку, шею и ухо.

– Я хочу, чтобы ты остался, – прошептала она.

– Мы не женаты, – прошептал он в ответ.

Чичи отступила на шаг и покачала головой:

– Мне все равно!

– А мне нет.

– С каких пор ты стал таким святошей?

– С тобой я хочу начать с чистого листа.

– Так, может, для меня это и есть чистый лист, – нетерпеливо сказала Чичи. – Нынче ночью. С любимым мужчиной. Я ведь ношу твое кольцо, Сав. Помнишь его? – Она помахала рукой с бриллиантовым сердечком.

– Наша совместная жизнь начнется, когда нас обвенчает священник.

– С чего ты вдруг ударился в религию?

– Не знаю никого, кто побывал бы на войне и не сделал то же самое.

Чичи присела на кровать.

– Это ужасно.

– Я ведь тебя не отвергаю.

– А как еще это можно назвать?

– Я хотел бы остаться.

– Энтузиазм так и брызжет.

Тони рассмеялся.

– Сделай это для меня, – сказал он уже серьезнее. – Я хочу, чтобы все было правильно.

– Да правильнее уже некуда. Я похожа на калифорнийский апельсин, который забыли сорвать. Когда едешь среди апельсиновых садов, их можно учуять уже с автотрассы, и они такие спелые, что если их тем же утром не сорвать, они испортятся. Так и со мной. Я жду, жду… и уже перезрела. Время идет, я наливаюсь соками и тяжелею, и ветка меня уже почти не держит. Она клонится все ниже и ниже и готова сломаться. А я так созрела, что однажды упаду на землю и взорвусь.

– Это смешно, Чич.

– Животик надорвать можно.

– Я хочу поступить с тобой правильно. Окажи мне честь – позволь мне это сделать.

– А тебе-то в этом какая выгода?

– Я вовсе не горжусь тем, как жил прежде. У меня было время подумать.

– Пока ты плавал подальше от женщин? Они ведь так отвлекают от мыслей?

– Ну да. И я подумал о том, каким мужчиной был, и о том, каким хочу стать. Чич, я не был верен ни одной девушке. Ни одной. Только тебе. Я перестал дурачиться и взглянул на вещи серьезно, когда ты согласилась. Я хочу стать тебе хорошим мужем.

– Я за тобой следить не собираюсь, – пообещала она.

– Тебе и не придется следить за мной, в этом не будет нужды. Я стану твоей тенью. Понимаешь, я хочу, чтобы у тебя было все, с чем ты выросла, все твои традиции. Я хочу, чтобы у тебя была футбольная свадьба, живой оркестр, белая фата, а после венчания и мессы пусть все проходят через гостиную твоей матери и глазеют на выставленные там свадебные подарки, как на распродаже в универмаге «Гимбелс». Такие вещи не кажутся важными, пока их у тебя не отнимут. Я знаю, каково это – когда с тобой порывают. В итоге я стал обломком на волнах, водорослями, которые обматываются вокруг перископа, так что ничего не видно.

– Все это больше не имеет для меня значения, – сказала Чичи.

– Но ты ведь так долго ждала.

– Когда тебя демобилизуют, мне будет почти тридцать лет. Тридцать! Скольким еще мы должны пожертвовать ради этой войны? Моя мать родила нас троих, прежде чем ей исполнилось двадцать пять. Я пропустила годы и годы счастья. Я уже и так везде опоздала.

– И это говорит девушка, которая вообще не хотела выходить замуж. Дело в атаке на мою субмарину?

– Речь не о том, что я боюсь тебя потерять. Я боюсь, что так никогда и не начну жить. Время нам не принадлежит. Ты говоришь – надо подождать, а я тебе говорю, что ты не знаешь, будешь ли ты еще там, по ту сторону ожидания. И теперь кажется, что все правила принадлежат другому времени, когда люди жили в безопасности и знали, что наутро снова увидят друг друга.