Желтая гора

МиленинаМесто силы

Дом 1

Дом 2

Дом 3

Дом 4

Дом 1

Дом 2

Дом 4

Дом 1

Дом 2

Дом 4





* * *





Миленина

Жёлтая Гора




Место силы




Марина поднималась по крутой тропинке, петляющей в густых зарослях кизила, между кустов отчаянно цеплявшегося за рукава терновника. Путь ее лежал к роднику. Тропинка была узкая и скользкая после осеннего затяжного дождя.

Женщина шла, сосредоточенно глядя под ноги, нагибаясь под сросшимися ветвями лесных деревьев, стараясь не попасть под неожиданный душ.

Внезапно перед ней возникла старуха с видавшим виды эмалированным бидоном в некогда ярких васильках, поблекших от времени. Марина посторонилась, уступая дорогу, сойдя с узкой тропы, но старуха посмотрела на нее внимательно, как будто узнала в ней знакомую, и не поспешила пройти. Поставила свой бидон под ноги, достала из-за пазухи линялый скомканный платок и принялась неторопливо обтирать лицо, заправлять выбившиеся седые прядки волос под косынку, не сводя с встречной любопытного взгляда. Такого пристального, что Марине на секунду стало не по себе, и она передернула плечами, как будто пробежал ветерок по ветвям деревьев и стряхнул с листьев ей за шиворот студеные капли дождя.

– Здравствуйте, – сказала она, понимая, что так просто уйти не удастся, очевидно, дефицит общения, а не только тяжелый бидон заставил старушку притормозить.

– Ну, здравствуй, – снисходительно ответила та, с высоты своих лет обращаясь к незнакомке по-свойски. Марина не любила фамильярности, но при таких обстоятельствах, бог с тобой, бабуля, только проходи скорее. Но старуха словно не замечала ее устремленного взгляда поверх своей седой головы, нетерпеливо переминающихся ног, готовых к последнему рывку наверх к желанному роднику, и неожиданно спросила:

– Это вроде ты на Желтой Горе недавно дом поставила?

– Вроде я, – не успев удивиться, ответила Марина.

– Ну и как тебе там живется? В месте Силы-то? Не одолевает она тебя? Справляешься? – вкрадчиво поинтересовалась старуха.

– А с чем справляться? – удивилась неожиданному вопросу Марина. – Место же силы, не место слабости.

И рассмеялась звонко.

Потревоженная ее смехом, с дерева вспорхнула крупная лесная птица и, громко хлопая крыльями, устремилась прочь.

– Зря смеешься, деточка! Покрутит она тебя, гора-то. Ох и покрутит, ну-ну, поживешь – узнаешь, – многозначительно произнесла старуха, взяла свой бидон с тяжелым протяжным вздохом и поплыла вниз под горку, покачиваясь, балансируя, отставив сухонькую жилистую руку, держа равновесие.

«Деточка» не успела опомниться, как пророчица скрылась за поворотом. Как будто ее и не было.

Марина запоздало покачала головой в удивлении. Но через несколько минут уже выкинула из своих мыслей странную встречу, отворяя родник, сдвигая чугунную плиту с емкости, кем-то заботливо когда-то врытую вокруг фонтанчика, бьющего из-под земли живой водой. Встала на колени и, опустив свою флягу в родник, набрала воды.


Дома, уже готовясь ко сну, вспомнила встречу со старухой. «Место силы, место силы», – повторяла задумчиво Марина, как бы взвешивая мысленно и рассматривая со всех сторон неожиданные слова, услышанные в лесу. «И почему я не поинтересовалась, что старушка имела в виду? Ведь ясно же, что хотела поболтать со мной, – запоздало сожалела Марина. – Ну ладно, завтра пойду в это же время и наверняка встречу ее снова!»

Но ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю и даже ни через год, Марина ее не встретила. Откуда странница пришла и куда ушла, неизвестно. Наверное, из параллельной реальности – не найдя внятного объяснения, решила Марина. Но очень скоро вспомнила старухино пророчество: «Ох и покрутит тебя гора!» И поняла, что у норовистой Желтой Горы довольно сложный характер, и людей, которые имели неосторожность поселиться на ней, она серьезно испытывает. И тех, кто не проходит испытание, гора просто сбрасывает с лица своей земли навсегда! Но обо всем по порядку…





Дом 1

Дмитрий




Дмитрий – несчастный, счастливый, свободный художник – уж десять лет как начал строить дом на Желтой. Но по сей день не мог закончить свой архитектурный «шедевр». Одноэтажное строение девять на двенадцать под шиферной крышей за все это время почти не изменилось. И только сетка рабица, окружавшая его территорию и просевшая от времени, заботливо поправляемая хозяином, как-то странно двигалась, словно живое существо, с каждым годом прибавляя по метру земли вокруг дома. Видя, что никого «шагающая» изгородь пока не волнует, художник все расширял и расширял «свои» угодья. Позади его дома сразу начинался заповедник с огромными роскошными соснами, елями, можжевеловой рощей и родниками. Впереди, в метрах пятидесяти – глубокий ров, как старый шрам на теле Желтой, заросший мелким кустарником, шиповником и осинками.

Ближайшие соседи активно строились, возводя шикарные особняки. Дима же, в отместку за «несправедливость», расширялся. У него не было постоянного дохода, перебивался редкими заказами. Кроме любимого занятия, у Димы было две страсти – патологическая к любимой женщине Стрекозе (как звал ее Дима) и к охоте. Он слыл опытным охотником. В его арсенале имелась охотничья собака – рыжий умный спаниель по кличке Золтан, старенькая ржавеющая в период между выездами на охоту «Нива», бинокль, два ружья и мастерски сработанный широкий охотничий нож – тесак. Первое, старое надежное и легкое ружье – курковка-горизонталка, с ним одно удовольствие бегать по горам и кустарникам, другое – тяжелое – вертикалка, бээмка, с которым Дима ходил на крупнокопытного зверя – кабана, оленя. Нож – тесак ручной работы – был особой гордостью Димы, иногда он вешал его на грудь на кожаный ремень и шел через лес на родник. Встречные туристы в испуге шарахались. А миролюбивый Дима довольно улыбался. В последние годы ему нравилось во время охоты поднимать зверя с Золтаном загонщиком, а не сидеть в засаде на номерах. Наверное, он и себе не мог признаться, что ему, заядлому охотнику со стажем, после одного случая стало трудно убивать беззащитных животных. А в роли загонщика можно было себе позволить только поднимать и гнать, оставляя право на выстрел другим.

А произошел с Димой следующий эпизод. Год назад, когда они с товарищами охотились на копытных, Дима сидел в засаде, когда выше его проскочила коза, а на него в упор выскочил маленький козленок. Они увидели друг друга одновременно. Малыш затормозил и встал на задние копытца, испуганно подняв передние и глядя на ствол в руках охотника. Глаза его от ужаса стали большими, готовыми выскочить из орбит. Дима опустил ружье, козленок молниеносно развернулся на задних лапах и дернул в кусты. Эти испуганные глаза козленка Дима вспоминал каждый раз, когда собирался на охоту.

Дмитрий считал себя незаслуженно обойденным по жизни. Но его ценили и уважали товарищи, разделяющие его страсть, выходившие несколько раз в году с ним на вальдшнепа, кабана и зайца, и поднимали его уроненную самооценку. В эти редкие счастливые выходы Дима преображался и чувствовал себя другим человеком. Среди товарищей были состоятельные, занимающие ответственные посты. От них он получал иногда заказы. Дима был худощав, высок, сутуловат и раним. Однако с заурядной внешностью, с застенчивым характером и отсутствием постоянных доходов Дима только официально был женат семь раз! Сколько неофициально, никто не считал, впрочем, как и сам Дима. Но в последний его визит в загс Дмитрия предупредили: «Женись себе сколько угодно, но к нам больше не приходи!»

Он был влюбчив и романтичен, как все художники. И каждый раз, свято веря в узы брака, вел свою избранницу записаться. Однако среди регулярно сменяющихся жен была одна постоянная. Нет, вот здесь парадокс. Она была самая непостоянная, изменчивая, убегающая и самая что ни на есть постоянная, потому что Дима любил ее сильнее всех на свете и всегда был готов принять в своем вечно строящемся доме. Шли годы, Димин дом внешне не менялся, а эта женщина все убегала и снова возвращалась. Ну, это ли не шутка Желтой Горы? Над Димой уже откровенно смеялись, обсуждали, забывали и снова осуждали его долгоиграющий роман с бывшей женой, который возобновлялся с приходом холодов. И если в разгар лета в просветах рабицы мелькала новая женская фигура, всем было известно – это мелькание ровным счетом ничего не значит, вот придут холода и вернется Стрекоза, лето красное пропевшая. Нет, Димина Стрекоза не пела, но говорила много и красиво, потому как работала экскурсоводом и владела двумя иностранными языками. А еще любила забыться в чужих сильных руках. Она отчаянно ныряла в эту манящую неизвестность ночи – когда в пузырьки шампанского, когда в терпкую мадеру, часто и в водочку – зависело от настроения и вкусов угощавшей стороны, но всегда в новые руки, новые открытия. Отношениями это назвать было нельзя, они не успевали начаться, как тут же заканчивались. Но она и не хотела продолжения. Ей было важно стать желанной. Очень важно. За летний сезон успевала на практике реализовать закон больших чисел. Очевидно, в медицине существовало определение ее душевной болезни, но Стрекоза не любила докторов. Лечила свою рану сама как могла.

А Дмитрий беспомощно оправдывался перед друзьями в баньке после очередной охоты: «Никто не может ее заменить. Она как будто меня привязала, словно зельем опоила». Дима не хотел признавать свою слабость и искал оправдание.

С очередным холодным ноябрем Стрекоза возвращалась к Дмитрию и сквозь незатейливый орнамент просевшей сетки виднелись две притихшие, примирившиеся на время после бурного горячего лета фигурки мужчины и женщины, примостившиеся на широких ступеньках гостеприимного дома перед тлеющим мангалом с куриными крылышками.

Дима не сдавался и в каждом ноябре упрямо верил, что Стрекоза к нему вернулась навсегда. И он обращался к ней, источая взглядом любовь:

– Родная моя, тебе ничего не придется делать по дому, я все сам – и готовить, и стирать, и убирать. Только останься навсегда, не уходи!

Но это были не те слова, которые она хотела услышать. И главное, не тот мужчина, которого хотелось слушать, слушаться и прежде всего – покоряться ему.

– Фу! – говорила мысленно она и брезгливо стряхивала с себя заботливые руки художника, вечно испачканные краской. И физически ощущала, что не куриные, а ее крылышки здесь поджариваются. И мечтала о приходе весны…





Дом 2

Виктор




Виктор приехал из Донецкой области лет пять назад. На Желтой Горе он заложил двухэтажный особняк с колоннами, лоджиями и террасами, с гостевыми домиками, сауной, бассейном, газонами, качелями. Очевидно, что рекомендации Ирины Хакамады шахтерам, оставшимся без зарплаты, – собирать в лесу грибы и ягоды – Виктору не пригодились. Когда «нерушимый» развалился, Виктор оказался отодвинутым от родного с детства «черного золота» страны, на горизонте замаячили вполне понятные и близкие Польша с Германией с их подержанными автомобилями. И Витя начал активно гонять их на родину. Дело оказалось прибыльным, и в скором времени не занимался им только трусливый и ленивый.

Через несколько лет дальновидный Виктор скупил часть недвижимости в центре городка и, подтянув парочку друзей и своих сыновей, отремонтировал старье под евростандарт, и когда цены поползли вверх, стал сдавать и продавать уже выведенные из жилого фонда квартиры под офисы.

Прошли годы, и Виктор стал счастливым обладателем недвижимости в Москве и земель в Крыму. Когда наступил подходящий момент, оценив свежий воздух полей и морского бриза, Виктор задумал начать здесь свою жизнь с чистого листа. Пройдя свой путь до половины века, не «оказался в сумрачном лесу», как многие его разочарованные сверстники, набрякшие жирком с годами. Благодаря беспокойному и жадному характеру он, как волк, которого ноги кормят, был все еще поджарым и мускулистым. Но прожитые годы оставили свой след: вокруг серых глаз залегло осеннее кружево, а от правильной формы носа ко рту устремились две глубокие морщины. На лбу отпечатались горизонтальные тропинки от неизбежного вопроса, часто возникающего в коммерции: сколько-сколько? Некогда пышная шапка волнистых темно-русых волос значительно поредела и приобрела цвет «соль с перцем».

За четверть века, наговорившись с женой, Виктор ограничивался одной-двумя фразами, общаясь с ней. В основном это был вопрос: «Чем накормишь»? и короткое сухое сообщение: «Скоро буду». Они знали друг о друге все, ну, почти все. Вскоре Виктор поймал себя на мысли, что, находясь дома со своими взрослыми сыновьями и называя жену словом «мать», он и относиться к ней стал как к матери. Конечно, это произошло не благодаря слову. Как-то незаметно, Виктор даже не помнит, когда это произошло, но она перестала смотреть на него с восхищением, уже не светились любовью ее глаза, обращенные на него. И когда Витя возвращался домой, жена не радовалась встрече, как прежде, а только брюзжала, высказывала недовольство и пустые тревоги. Проблем в семье, с ее слов, становилось все больше, и, как правило, они не стоили того внимания, которое жена затрачивала на эту мелочь и пропускала главное. И Виктор затосковал. Но тосковать ему пришлось недолго, потому как природа не терпит пустоты.

Однажды он возвращался из командировки, когда на подъезде к родному городку Харцызску в свете фар увидел женский силуэт на обочине. Он остановился.

В автомобиле было уютно и тепло, из колонок лилась приятная мелодия, а с неожиданной пассажиркой, с ее ароматом молодости в салон как будто проник свежий ветер пьянящих полей и разбудил в Викторе уже давно дремавшие чувства. Голос у девушки был юный и чистый, она, словно утренняя звездочка, воссиявшая ему и разбудившая давно забытые воспоминания, должна была выйти через несколько минут и унести свой свет с собой. А Виктор ехал все медленнее и медленнее, и ему не хотелось отпускать ее на волю. И примерный семьянин Витя вспомнил, как это было – и первые прикосновения, и первый поцелуй. И ему вдруг показалось, что именно эта девушка, о существовании которой еще полчаса назад он и не ведал и еще толком-то не разглядел, стала вдруг ему близкой и желанной и что именно с ней все возможно пережить заново.

В тот вечер они еще долго катались по украинскому городку, им было вместе интересно, и главное – дома их как будто никто и не ждал.

С того заветного вечера жизнь его засияла новыми красками – Виктор влюбился. «Имею право», – решил он. Но отваги хватало только находиться рядом с любимой, когда рассуждал: сыновей вырастил, на ноги поставил, жена – «пила старая» – его давно не замечает, ей ни муж, ни секс уже не нужен. Но открыто заявить об этом не спешил.

Катюша была молодая, свежая, словно живой родник, чудесным образом наполнявшая Виктора неведомой прежде силой. Виктор тонул в темных озерах ее глаз, зарывался лицом в ее каштановые волосы, жадно вдыхал аромат молодости и сам молодел на глазах, у него появился интерес и стимул к жизни. Все чаще Виктор стал «уезжать» в более длительные командировки.

Участившиеся отъезды начали тревожить жену и, приглядевшись внимательней, она заметила и помолодевшего вдруг мужа с его подозрительно счастливыми глазами и поняла неожиданно, что Виктор ей самой дорог и нужен. Поняла, затревожилась, стала бдительней отслеживать передвижения мужа и в скором времени выяснила, что у него появилась юная прелестница.

Надя обладала железной выдержкой и пока не выяснила, где Виктор встречается с девушкой, виду не подавала, задумав застать их на месте преступления. Однажды, проводив мужа в очередную «командировку», выследив «гнездышко молодых», поздним вечером подъехала туда на своем авто. И пока муж строил планы о путешествиях с любимой на новенькой «Ауди 6», намечал, каким маршрутом они будут двигаться и в каких замечательных местах останавливаться на ночлег, Надя вышла из своей машины, прихватив топор, и изуродовала новенькое, только что из салона, средство передвижения. Она с наслаждением врубала по стеклу, дверям, колесам, капоту топором, пока тот основательно не застрял в качественном металле багажника. Машина жалобно выла сигнализацией, призывая на помощь хозяина, из окон таращились изумленные соседи, а Виктор, отлично знавший бедовый характер своей жены, предпочел не выходить, дабы не попасть под горячую руку. Он готовил себе алиби, набирая дрожащими пальцами номер телефона друга. Нет, его здесь не было! Это друг попросил машину на вечерок, а он ни сном, ни духом, решил настаивать дома Виктор на своем, признаться, довольно неубедительном алиби.

Раскурочив ни в чем не повинный автомобиль, Надежда эффектно выехала со двора, взревев двигателем и взвизгнув колесами, оставляя на бетоне черные полосы от шин и живописную картину «боя без правил».

Виктор жевал валидол и пытался подсчитать убытки. Ни о каких утехах уже не могло быть и речи. Как выйти из положения? Сказать, командировка сорвалась, был в сауне с друзьями, а товарищ отъехал на часок на его машине. Ничего лучше не придумалось, и Виктор, как нашкодивший мальчик, вернулся домой на голубом глазу. На такси.