Жажда

– Нет, нет, со мной все хорошо, – отвечаю я, пытаясь высвободиться из ее объятий. Неужели они с Джексоном не видят, что из нас двоих пострадал именно он? Конечно, может быть, вампирам кровотечение нипочем – чего не знаю, того не знаю. Но лично меня это напрягает.

Я достаю из комплекта антибактериальную салфетку и осторожно прижимаю ее к его щеке. Он даже не морщится. И не шевелится вообще, а просто продолжает с каменным видом смотреть вперед. Я тщательно очищаю его рану, удостоверяюсь, что там нет осколков хрусталя, затем выдавливаю на его щеку мазь и сверху наклеиваю бактерицидный пластырь. Не знаю, нужна ли ему эта мазь – могут ли вампиры страдать от инфекций? Но он не останавливает меня, как и Мэйси, так что надо полагать, даже если в мази нет необходимости, она ему не повредит.

Теперь в кафетерии полно взрослых – учителя осматривают учеников в поисках порезов и пытаются поскорее выпроводить их из зала. Но делают они это на редкость тихо, а я вообще не обращаю на них внимания, переключившись на рваную рану на руке Джексона.

Наверняка она не так страшна, как кажется на первый взгляд, думаю я, ведь крови из нее вытекло немного, да и та уже свернулась. Вероятно, не только в их яде имеется быстродействующий коагулянт. Но я все равно очищаю эту рану так же тщательно, как и порез на его щеке. Странно, что никто из учителей не подошел к нему и не попытался отвести к медсестре, но, возможно, тут есть такие ученики, кто пострадал сильнее, хотя я их и не видела, говорю я себе.

И только когда я заканчиваю бинтовать его руку и делаю шаг назад, до меня доходит, почему никто из учителей так и не приблизился к нему. И почему в зале так тихо, несмотря на то, что произошло.

Вокруг нас стоят пять членов Ордена.

Они находятся в нескольких ярдах от нас, но через это кольцо смогла просочиться одна только Мэйси. Правда, остальные и не пытаются, разве что Флинт вроде бы хочет проникнуть внутрь периметра, но путь ему преграждает Байрон. Все прочие же просто стоят, смотрят и, кажется, ждут – вот только чего?

Жутковато осознавать, что все они ожидают чего-то такого, чего я не понимаю, и сердце у меня падает, а по спине бегут мурашки. Может быть, я что-то сделала не так? Но что? Не могла же я просто стоять и смотреть, как из его порезов вытекает кровь.

– И-извини, – запинаясь, говорю я, складывая мой комплект оказания первой помощи. – Наверное, мне не стоило это делать.

– Не извиняйся, – рычит Джексон, вставая. – И не пригибай головы. Никто здесь не имеет права ничего тебе говорить.

– Я просто хотела помочь. И поблагодарить тебя за то, что ты спас меня.

– Мне бы не пришлось тебя спасать, если бы ты осталась в своей комнате, где тебе и следовало быть. И где я сказал тебе сидеть. – Последнюю фразу он произносит сквозь зубы.

Я обижаюсь на эти его слова: «где я сказал тебе сидеть», но, поскольку он все еще немного дрожит, я решаю не делать из этого проблему. Пока. И вместо этого объясняю:

– Нам с Мэйси хотелось есть. К тому же, когда мы выяснили, что это был за укус, нам стало ясно, что мы вполне можем спокойно пойти на завтрак. Оказывается, школьная медсестра…

– Люстры не отваливаются и не падают сами собой, – перебивает меня он. – Как и сучья деревьев.

– Тот сук переломился из-за сильного ветра.

– Только в этом зале по меньшей мере две сотни человек, способных вызвать такой ветер. И почти столько же способных свалить эту люстру. – Теперь он говорит тихо, так тихо, что мне приходится напрячь слух, хотя он стоит сейчас прямо передо мной. – Я пытаюсь тебе сказать, но ты не желаешь меня слушать. Кто-то пытается убить тебя, Грейс.





Глава 43

Что тебя не убивает, все равно пугает до смерти




Поначалу до меня не доходит смысл его слов. А когда доходит, мне не сразу удается сформулировать ответ.

– Убить меня? – шепчу я, чувствуя, как екает мое сердце и мороз пробегает по спине. Вернее, пытаюсь шептать, поскольку мне сейчас нелегко не срываться на писк.

Запищав, я почувствовала бы себя неловко, но утро сегодня и в самом деле выдалось тяжелым, и удары сыплются на меня один за другим.

– Это же нелепо, – говорю я, вытирая о юбку вдруг повлажневшие ладони. – Зачем?

– Этого я еще не знаю.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь утишить неистовое биение моего сердца и унять панику, которая захлестывает меня. Получается не сразу, но в конце концов это все-таки удается мне в достаточной мере, чтобы ответить:

– Но ведь это не имеет смысла. Какой от меня может быть вред? Я же безобидна.

Особенно в этой школе. Я не представляю опасности и в самой обычной школе, не говоря уже о Кэтмире, где четверть обитателей могут летать и извергать огонь.

– Я мог бы много чего сказать, давая тебе характеристику, Грейс, но безобидной я бы тебя не назвал. – Он оглядывает зал, сощурив глаза, но что сейчас читается в его взгляде – раздумье или предостережение, – я сказать не могу. – А если это понимаю я, то понимают и они.

– Джексон. – Я обхватываю себя руками и начинаю раскачиваться с пятки на носок, одновременно пытаясь убедить его прислушаться к голосу здравого смысла. – Не может же быть, чтобы ты в самом деле верил, что меня хотят убить. Ты просто расстроен из-за того, что нас чуть не прикончила эта люстра, и не можешь мыслить здраво.

– Я всегда мыслю здраво. – Похоже, он хочет еще что-то сказать, но тут его внимание привлекает нечто, находящееся над моим плечом. Его глаза сощуриваются так, что превращаются в щелки, и биение моего сердца учащается опять.

Я поворачиваюсь, прослеживаю за его взглядом и вижу, что он не сводит глаз с каната, посредством которого крепилась упавшая люстра и с помощью которого ее можно было опускать для чистки. Вернее, даже не с каната, а с того, что от него осталось, потому что видно, что теперь он состоит из двух кусков.

– Разорвался, – говорю я ему, но уверенности в моем голосе нет. Потому что как часто рвутся такие канаты? – Иногда канаты…

– Здесь твой дядя, – перебивает меня Джексон и чуть заметно качает головой.

– Ну и что? Я хочу поговорить о том, что произошло.


– Позже.

Прежде чем я успеваю возразить опять, к нам подходит дядя Финн.

– Грейс, дорогая, прости, что я так долго добирался сюда. Я был на территории школы. – Он крепко обнимает меня и прижимает к груди.

При обычных обстоятельствах это бы меня успокоило и ободрило – ведь дядя Финн так напоминает мне моего отца. Но сейчас я думаю только об одном – о том, какой взгляд был у Джексона, когда он сказал, что кто-то пытается меня убить. Лицо его было при этом совершенно пустым, совершенно непроницаемым. Но в глубине его глаз – большинство людей просто не подходят так близко, чтобы это рассмотреть, – горела такая лютая ярость, какой я не еще видела никогда.

Сейчас я не хочу оставлять его одного, не хочу, чтобы он варился в собственном соку из ярости. Но как бы я ни уверяла дядю Финна, что я в порядке, похоже, он еще не скоро позволит мне уйти.

– Не могу выразить, какой ужас я испытал, когда узнал о том, что с тобой произошло, – говорит он, отпуская меня. Его голубые глаза, так похожие на глаза Мэйси и моего отца, печальны и мрачны. – Неприемлем уже и один раз. А два раза за два дня…

Мне еще повезло, что он не знает о моем падении с дерева несколько дней назад. Три происшествия, чуть не повлекших смерть за одну неделю, – это слишком для любого.

Опять-таки, теперь Джексон не кажется мне таким уж параноиком. А вот мне, наверное, напротив, не помешала бы толика паранойи.

– Ну, давай уведем тебя отсюда, – говорит мой дядя. – Ты бы в любом случае не пошла на уроки, но я бы хотел поговорить с тобой до того, как ты вернешься в свою комнату.

– Да, конечно. – Не представляю, о чем тут можно говорить – разве что о том, что я уже несколько раз едва не погибла, но, если от этого ему станет легче, я с ним, конечно, поговорю.

Вот только все мои инстинкты кричат, что сейчас мне не следует оставлять Джексона, что делать это нельзя, хотя я и не понимаю почему.

– Можно я приду в твой кабинет немного позже? Сначала мне нужно сделать пару дел…

– Джексон уже ушел, Грейс. – Я разворачиваюсь и вижу, что мой дядя прав: Джексона тут нет. – К тому же я хочу поговорить с тобой до того, как ты увидишь его опять.

Я не знаю, что это значит, но мне не нравится, как он это сказал. А еще мне не нравится, что Джексон опять испарился, не сказав мне даже до свидания.

Как же он это делает? – думаю я, нехотя следуя за моим дядей. Как ему удается исчезать так, что я ничего не вижу и не слышу? Может быть, так умеют делать все вампиры? Или это присуще только ему, Джексону? Я почти уверена, что правильна вторая догадка и это умение присуще только ему, но, идя к дверям кафетерия, я обнаруживаю, что ушли и все остальные члены Ордена. Они ушли, и я не понимаю почему.

Что только подтверждает то, что я говорила Джексону, когда появился мой дядя. Я всего лишь человек, безобидный человек, так с какой же стати кому-то здесь взбрело в голову, будто я так опасна, что меня надо убить?

Другое дело Джексон. Странно, что они не выстраиваются вокруг замка, чтобы попытаться прикончить его, – ведь все в этом парне буквально кричит, что он обладает неограниченной силой. Надо полагать, он остается жив только потому, что все в нем также кричит, что он чертовски опасен. Вряд ли хоть кто-то здесь так глуп, чтобы бросить ему вызов, – даже Флинт спасовал перед ним после игры в снежки.

А раз так, то обрушить люстру на Джексона, по крайней мере, имело бы смысл. Но обрушить ее на меня? Что за вздор. Одно-единственное заклинание, нападение волка или, на худой конец, землетрясение – и все, мне конец. Зачем вообще напрягаться, обрушивая мне на голову целую люстру, если меня едва не прикончила даже такая безделица, как разбившееся окно?

Всю дорогу до своего кабинета дядя Финн молчит, я тоже. Должна признаться, что я немного удивляюсь, когда он сворачивает в наиболее скромно отделанный коридор из всех, которые я здесь видела, а затем останавливается перед самой скучной из дверей. Не так я представляла себе кабинет директора школы – любой школы, не говоря уже о такой, которая взяла на себя миссию образовывать учеников, имеющих сверхъестественные способности, притом не одного, а разных порядков.

Это впечатление только усиливается, когда он отворяет дверь и мы входим в самую скучную комнату на земле. Серый ковер, серые стены, серые стулья. Единственное более или менее яркое пятно здесь – это массивный письменный стол из вишневого дерева, заваленный кипами бумаг и папок, среди которых стоит открытый ноутбук.

Дядя Финн перехватывает мой недоуменный взгляд и ухмыляется:

– Ты удивлена?

– Есть немного. Я думала, твой кабинет будет более…

– Более каким? – он поднимает брови.

– Не обижайся, дядя Финн, но это самая утилитарная комната, которую я когда-либо видела. Думаю, от обиталища ведьмака я ожидала большего шика.

– Мэйси сказала мне, что раскрыла тебе наши карты.

– А какой у нее был выход, если я обнаружила на своей шее следы клыков?

– Туше. – Он наклоняет голову и показывает мне на один из простых серых стульев, стоящих перед письменным столом, а сам усаживается за ним. – Садись.

– Мне жаль, что тебе пришлось узнать все вот так, – продолжает он, когда мы оба садимся. – Я рассчитывал, что это произойдет иначе.

Заметив его несчастный вид, я хочу сказать ему, что все в порядке, хотя это и не так.

– Почему ты ничего мне не сказал? Или мой отец? Почему он никогда не говорил мне, что он ведьмак? У меня в голове не укладывается, что мой отец был ведьмаком, всамделишным ведьмаком. Или, во всяком случае, родился им.

– Да, твой отец был ведьмаком – и одно время очень сильным.

– Пока не отказался от своего дара ради моей матери.

– Дело обстояло немного сложнее. – Мой дядя состраивает гримасу и качает головой: – Ни один ведьмак не отказывается от своего дара с готовностью, но некоторые, как твой отец, готовы рискнуть всем ради высшей цели.

Это не совпадает с тем, что мне рассказывала Мэйси, – так чего же моя кузина не знает о моем отце? И что знает мой дядя?

– Что… что ты хочешь этим сказать? – У меня екает сердце. – Что именно он сделал?

Когда я задаю этот вопрос, его затуманившийся было взгляд проясняется.