Жажда

А что означали эти его последние слова? «Произойдет еще много чего, Грейс, но это будет отнюдь не легко». Что он хотел этим сказать? Что он питает ко мне симпатию? Или что не питает?

О боже, почему парням надо все усложнять?

Может быть, он просто играет со мной, потому что ему скучно? Потому что в этой дыре я какой-никакой свежачок? Но после игры в снежки на его лице была написана не скука, а ярость – он был зол на Флинта. Что нелепо, ведь Флинт спас меня от сотрясения мозга, перелома ноги, а может, и от смерти.

Но если парень не питает к тебе теплых чувств, он не станет вести себя так, как Джексон, не так ли? Не станет устраивать сцену – а Джексон именно устроил сцену, потому что счел, что Флинт поставил меня под удар.

Так питает он ко мне какие-то чувства или все-таки нет?

Не знаю. У меня был только один бойфренд, и Гейб никогда не вызывал во мне подобных чувств. Мы с ним дружили несколько лет, затем наша дружба переросла в нечто большее – на какое-то время. Мы вместе выходили в свет, иногда обнимались и целовались – ничего необычного. С Гейбом мне было легко. При виде него у меня никогда не перехватывало дыхание, не потели ладони, не замирало сердце. Я никогда не зацикливалась на том, что он мне говорил, никогда так не жаждала его прикосновений, как жажду прикосновений Джексона.

А что же чувствует сам Джексон?

– О боже!

Похоже, Мэйси наконец вышла из комы, в которую ее загнал Джексон и которая продолжалась последние пять минут. Я бросаю не нее многозначительный взгляд:

– Не начинай.

– О боже! О боже! Что это было?

– Я упала с дерева. Флинт спас меня от смерти. Джексон отнес меня в нашу комнату, потому что я растянула лодыжку. – Я говорю все это как можно более небрежным тоном, надеясь, что так Мэйси не поймет, какой сумбур царит сейчас у меня в голове.

– Это детали. – Она плюхается на кровать, стараясь не задеть мою больную лодыжку.

– По-моему, здесь важны именно детали.

– Ну нет, только не в этом случае – тут важна картина в целом.

– А что представляет собой эта самая картина в целом?

– То, что на тебя запали два самых популярных парня в нашей школе.

Я запутываюсь в снимаемой толстовке, когда пытаюсь понять по ее лицу, серьезно она говорит или нет.

– И ничего они не запали. – Мне наконец удается стащить с себя толстовку после того, как я развязываю завязки ее капюшона, которые душили меня. – И вообще, разве не ты недавно предостерегала меня, советуя держаться как можно дальше от Джексона?

– Это было до того.

– До чего?

– До того, как я увидела, как он на тебя смотрит. – Она закрывает глаза и издает звук, очень похожий на тот, который слетел с ее губ, когда Джексон подарил ей улыбку. – Как бы мне хотелось, чтобы Кэм вот так смотрел на меня.

– Ты хочешь, чтобы твой бойфренд смотрел на тебя так, словно он высокомерный козел, привыкший к тому, что ему никто никогда не перечит и все всегда делается так, как хочет он?

– Именно так Кэм на меня и смотрит. А я хочу, чтобы он бросал на меня такие взгляды, будто он испытывает настоящую физическую боль оттого, что не может прикоснуться ко мне.

– И вовсе Джексон не смотрит на меня так. – Но я начинаю думать, что сама смотрю на него именно так.

Мэйси фыркает:

– Да если бы этот парень желал тебя еще больше, он бы просто-напросто самовоспламенился.

От ее слов меня охватывает такой жар, словно сейчас воспламенюсь я сама, особенно если и дальше буду думать о Джексоне. Право же, этот парень слишком уж привлекателен… и совсем лишил меня покоя. И если Мэйси права, если то, что он думает обо мне, хоть немного похоже на то, что о нем думаю я…

– Здесь что, стало жарче? – спрашиваю я, пытаясь стянуть с себя бесчисленные слои одежек.

– После трех дней, когда ты все время мерзла, я не ожидала, что когда-нибудь услышу от тебя такое. – Мэйси хватает мой зимний полукомбинезон и так сильно тянет его на себя, что наполовину стаскивает меня с кровати. – Причем для того, чтобы согреться, тебе оказалось достаточно просто тесно сблизиться с самым опасным парнем в школе.

Я шлепаю ее по рукам:

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь тебе помочь. Эти одежки трудно снять, если ты не можешь стоять. – Она снова дергает штанины полукомбинезона, но у нее ничего не выходит.

– Перестань. Я вполне могу раздеться сама. – Я встаю и, стоя на одной ноге, стягиваю с себя и полукомбинезон, и флисовые штаны. Теперь на мне осталось только термобелье и один шерстяной носок, так что я больше не потею.

Мэйси молча стаскивает с себя одежду, затем, когда мы обе снова усаживаемся на мою кровать, смотрит мне прямо в глаза и говорит:

– Ты уже достаточно тянула время. Ну, давай, колись.

– Да мне, в общем-то, нечего рассказывать. – Я накрываюсь одеялом и прислоняюсь спиной к стене. – Ты же сама говорила, что здесь различные группы учеников не общаются между собой.


– Ну, ты еще не вошла ни в одну из здешних групп, так что к тебе эти правила неприменимы. А тому, что тебе будто бы нечего рассказывать, я не верю. Ты находишься здесь семьдесят два часа – и, между прочим, большую часть этого времени рядом с тобой была я. Но не все время, потому что я понятия не имела, что два самых потрясных парня в школе сцепятся из-за тебя рогами на глазах половины учеников двенадцатого класса. – Она устремляет на меня изумленный взгляд: – Когда же это произошло? И как?

– Ничего не было, честное слова. Мы с Флинтом просто друзья…

– Ага, как же.

– Я серьезно. Он очень мил, но ведет себя со мной просто как друг – не более.

– И ты говоришь это после того, как он фактически пронес тебя по всей лестнице, а потом буквально лез из кожи вон, стараясь заполучить тебя на игру в снежки?

– Ты же, кажется, сама попросила его донести меня по лестнице до нашего этажа. У меня была горная болезнь, помнишь?

– А разве я просила его прыгать с дерева, чтобы спасти тебе жизнь?

– Уверена, что, если бы у тебя было время, ты попросила бы его и об этом.

– О господи, как же ты несносна. – Она прислоняется спиной к стене. – Не могу понять, обманываешь ли ты себя или же в самом деле так наивна.

– Ничего я себя не обманываю. И я вовсе не наивна. Честное слово, Мэйси, между мною и Флинтом ничего нет.

Она пытливо смотрит на меня, затем кивает:

– Хорошо, пусть так. Но ты не сказала того же о себе и Джексоне.

– Джексон и я… Джексон… Я хочу сказать, что мы… Я не… – Я замолкаю, чувствуя, как горят мои щеки, потому что даже мне самой очевидно, насколько бессвязной стала моя речь.

– Ничего себе. – У Мэйси округляются глаза: – Неужели все так серьезно?

Я не знаю, что ей сказать. Но Мэйси учится в этой школе куда дольше моего, а значит, о Джексоне ей известно намного больше, чем мне, и было бы очень неплохо воспользоваться этим знанием.

– Вообще-то это сложно. – Я ожидаю, когда она спросит, что тут сложного, но она просто согласно кивает. – На самом деле он же не опасен?

Уже задавая ей этот вопрос, я знаю ответ… опасен, и еще как. И мне надо держаться от него как можно дальше.

Со мною, и это правда, Джексон всегда был мягок и нежен, но он не похож на других парней, которых я знаю, это так же очевидно, как шрам на его лице. Все, все в нем кричит, что он опасен, – быть может, как тяжелораненый зверь. Опасность читается в его глазах, голосе, движениях, манере держаться.

Я вижу ее и признаю, но, когда я рядом с ним, это не имеет значения. Тогда мне важно только одно – чтобы он был еще ближе, хотя мне и ясно, что в прошлом Джексон пережил какую-то боль и что он полон решимости защищать себя. Что же сделало его таким? Смерть брата? Или же Хадсон это только один из фрагментов гораздо более сложной картинки-головоломки?

Мои инстинкты подсказывают мне, что верна не первая, а вторая моя догадка, но я не могу быть в этом уверена, ведь я еще слишком мало его знаю.

Молчание затягивается на несколько долгих секунд. Я наблюдаю за Мэйси, эмоции которой написаны у нее на лице. Она лихорадочно подыскивает слова и наконец говорит:

– Он, конечно, не так опасен, как тот маньяк в «Молчании ягнят». Джексон не станет сажать тебя в яму и морить голодом, чтобы потом сшить себе платье из твоей кожи или что-нибудь в этом духе.

Я изумленно смеюсь:

– Ты это серьезно? Это и есть самое лучшее, что ты можешь о нем сказать? Что он не станет шить себе платье из моей кожи?

Она пожимает плечами:

– Я также сказала, что он не станет морить тебя голодом, посадив в яму.

– Это же Аляска. Чтобы выкопать яму в здешней мерзлой земле, понадобился бы нефтяной бур.

– Вот именно. Я же так и говорю – он не стал бы этого делать.

– Ты пытаешься поддержать меня или, наоборот, напугать?

– Да. – Она хлопает ресницами. – Ну и как, получается у меня или нет?

– Понятия не имею.

Мой телефон пикает – наверняка это Хезер, ведь в Кэтмире только у Мэйси есть мой номер, – и сейчас мне бы совсем не помешала толика здравого смысла, так свойственного моей лучшей подруге.

Хезер: Как прошел первый день учебы в новой школе?

Хезер: В твоей группе по английскому языку и литературе есть симпатичные парни?

Хезер: А симпатичные девушки?

Я невольно смеюсь. Затем делаю фотку Мэйси в кальсонах и безрукавке – при этом, когда я говорю, что это для моей лучшей подруги в Сан-Диего, она делает притворно недовольный вид. Я отвечаю Хезер.

Я: ВСЕ девушки симпатичны.

Хезер: Вредина.